Время святого равноапостольного князя Владимира Красное Солнышко. События и люди - Юрий Александрович Соколов

умом, упорством и верностью вводил того в жизнь и во власть. И это служение племяннику было для Добрыни также и служением Руси. А кто же тогда Василий Ноф? Паразит и эгоцентрик, ни к кому и ни к чему не привязанный сердечно, ни во что не веривший и готовый на любое преступление ради удовлетворения своей гордыни. Если могучая воля и ум Добрыни были сконцентрированы на судьбе племянника, на достижении им власти, упрочении обретенной власти и на упрочении через это древнерусской государственности, то куда более искушенный, бесстрастно-холодный и мстительный ум евнуха сконцентрирован был только на «себе любимом».

Впрочем, Промысел Божий в путях обретения жизни поистине непостижим. Ведь именно столь порочной личности, как Василий Ноф, суждено было создать такие условия, при которой Византийская империя оказалась более сговорчива в отношении статусных притязаний Руси. Величественная спесь ромеев, которую не смогла в полной мере преодолеть даже св. Ольга, была поколеблена. Судьба Константинополя и жизнь обитателей Буколеона оказались в зависимости от благосклонного отношения русов. И это, в свою очередь, сподвигло Владимира Святославича на принятие христианства.

Положение Василия II при таком главе правительства, как Василий Ноф – это положение едва ли не «декоративного» монарха при всесильном временщике, который сразу и привычно присвоил себе всю полноту полномочий, по существу став для императора главной опасностью. Нет сомнения, что при малейшем подозрении Василий Ноф не стал бы мучиться совестью, и отправил бы юного императора к предшественникам, – для него это было дело привычное. Тем более, что в «запасе» имелся еще младший император-соправитель Константин VIII. Безвольность, безропотность – все это плохо вяжется с закрепившимся в истории образом Василия Булгароктона, как «человека угрюмого, грубого нрава, вспыльчивого и упрямого», одного из самых суровых правителей Византии и вообще всего Средневековья. Но таким он стал с течением времени, и не без уроков, которые были получены им благодаря паракимомену. Так на исторической сцене появились фигуры, имена которых связываются с обстоятельствами крещения Руси. Как и следовало ожидать, армия была возмущена кончиной обожаемого ею Иоанна Цимисхия. Мало кто сомневался, что император был отравлен; конечно, люди (а их было большинство) знали, кем был отравлен Иоанн и ради чего. Восточная армия подняла мятеж, который возглавил выдающийся полководец, сподвижник двух императоров-воинов Барда Склир, бывший уже в почтенном возрасте. «Мудрый в советах и в делах искусный» – так характеризует его Михаил Пселл. И добавляет: «Богатствами он владел царскими, обладал большой властью, был победителем в великих битвах, и войско целиком сочувствовало его намерениям». Мятеж Барда Склир, быть может, и не возглавил, но его спровоцировало оскорбительное отношение к нему нового правительства. От имени императора паракимомен Василий лишил знаменитого полководца и властного патриция должности доместика схол, т. е. главнокомандующего на Востоке, отправив его в пограничную Месопотамскую фему[44] в верховьях Евфрата командовать местными гарнизонами. Для Барды Склира, учитывая его происхождение, возраст, занимаемые прежде должности и его легендарное прошлое, такое назначение было унизительно.

Летом 976 года – в то время, когда Владимир Святославич и Добрыня покидали Новгород, к которому подходила киевская рать – Барда Склир выступил против Василия П. Началась внутренняя война, которая продлится почти полтора десятилетия, и которая не только ослабит империю, но и перечеркнет итоги победоносных войн византийцев с мусульманами 960-970-х годов. Довольно быстро Барда Склир овладел всеми византийскими фемами, расположенными в Азии. Останавливаться на достигнутом доместик схол Востока не собирался, намереваясь взять Константинополь, где армия провозгласила бы его императором. Попытки военного противодействия со стороны правительства действиям мятежников имели ничтожный результат. Столь же бесполезны оказались и попытки начать переговоры с тем, чтобы хотя бы приостановить наступление Склира. Положение казалось безнадежным. Василий II еще мог надеяться, что останется в живых, хотя и окажется вместе с братом вновь под опекой уже третьего на своем недолгом веку императора-узурпатора, а вот паракимомен Василий вряд ли мог расчитывать на что-то, кроме смерти.

То, с какой решительностью и быстротой преуспевал Барда Склир в утверждении своей власти в восточных провинциях империи, с какой непримиримостью он отвергал любые попытки Константинополя начать переговоры, не желая идти даже на малый компромисс, казалось, делало положение императорского правительства безнадежным. Склир был очень честолюбив – еще в Милитине, в самом начале своего мятежа, он объявил себя императором, недвусмысленно показывая, какой он видит финальную точку в своих действиях. Если верить весьма информированному Яхье Антиохийскому, чья «Хронология» весьма подробна и выверена, Барду Склира поддержали как представители армии, так и гражданского населения, как знать, так и простонародье, как христиане, так и мусульмане.

В самом начале мятежа на его подавление был отправлен магистр Михаил Вурца. Это был неудачный выбор, поскольку он также был оскорблен тем, что после гибели Иоанна Цимисхия был отправлен на понижение в Антиохию. Михаил Вурца перешел на сторону мятежников и усилил позиции Склира. Тогда против самозванца был отправлен стратопедарх магистр Петр, один из полководцев Никифора Фоки, участвовавший в войнах с арабами. Осенью 976 года близ Ликанда, что в Каппадокии, армия стратопедарха потерпела поражение. Получив подкрепление, стратопедарх вновь попытался сокрушить мятежников, но летом 977 года верные императору войска вновь проиграли сражение, на этот раз при Рагее. В этой битве, в которой пало множество воинов, погиб и сам магистр Петр, пронзенный брошенным копьем. Возможно, если бы после битвы при Рагее Варда Склир не дал увлечь себя празднованиями и разборами споров в рядах своих сподвижников, а немедленно начал бы наступление на Пропонтиду, то он смог бы осуществить свою мечту и стал бы хозяином Византии. Самонадеянность и непозволительная легкомысленность для столь опытного военачальника, как Варда Склир, предоставила пусть и короткое время для размышления в Константинополе.

И изощренный ум паракимомена Василия нашел выход из, казалось бы, неминуемой катастрофы – главнокомандующим над оставшимися верными императору войсками был поставлен давний соратник Барды Склира и, одновременно, соперник его в боевом искусстве, племянник покойного императора Никифора II патрикий Варда Фока. Впрочем, и Василий II, и паракимомен, да и вся столичная элита опасались этого сына каппадокийского куропалата Льва Фоки ничуть не менее самого Склира. Основания для этого были серьезные, и не случайно Варда Фока уже семь лет томился в изгнании на острове Хиос: в 969 году он не смирился с переворотом, в результате которого погиб его дядя Никифор II, поднял восстание, и за ним пошло много ветеранов покойного императора. В какой мере он был тогда бескорыстен в стремлении отомстить убийцам, а в какой мере в нем говорила обида за утрату блестящих перспектив, которые были открыты перед ним во время дядиного правления – этого никто не скажет.