Любовные и другие приключения Джиакомо Казановы, кавалера де Сенгальта, венецианца, описанные им самим - Том 1 - Джакомо Казанова

Произнеся всё это, я вышел, не обращая никакого внимания на её попытки удержать меня.

У ворот мне встретился хозяин гостиницы, которому я сказал, что желаю непременно выехать в три часа. Красавица моя, сидевшая возле окна, легко могла слышать разговор. У фонтана кавалер сразу же спросил меня о своей жене, и я отвечал, что она осталась у себя в комнате. Через полчаса мадам Зероли появилась с каким-то незнакомцем и тут же как ни в чём не бывало подошла ко мне и взяла меня под руку. Я не мог оттолкнуть её, не подвергая себя самым неприятным последствиям, но зато остался совершенно холоден. Посетовав на мою угрюмость, она сказала, будто хотела только испытать меня — если я и вправду влюблён, то должен ещё раз отложить отъезд и выйти на следующий день к завтраку в восемь часов. С полнейшим спокойствием я ответил, что подумаю. Во время обеда я несколько раз совершенно серьёзно напоминал о своём отъезде в три часа. Однако в глубине души мне хотелось найти предлог, чтобы остаться, и я дал уговорить себя занять место банкомёта в вечернем фараоне.

Я достал все свои наличные деньги, и когда на столе оказалось четыреста луидоров и ещё почти шестьсот франков серебром, все заметно оживились.

— Господа, — обратился я к ним, — ровно в восемь я заканчиваю.

Кто-то возразил мне с улыбкой, что, может быть, банк и не продержится столь долго, однако я сделал вид, будто не понял намёка. Было три часа. Я попросил Дезармуаза занять место крупье и с наигранной неспешностью принялся раздавать карты. Собралось двадцать восемь участников, все записные игроки. Для каждой талии мне подавали новую колоду.

К пяти часам я уже проигрывал. Неожиданно послышался стук колёс и объявили, что это трое англичан, едущих из Женевы и остановившихся переменить лошадей. Через минуту они уже входили в залу, и я приветствовал мистера Фокса с двумя приятелями. Мы составили партию в пятнадцать. Мой крупье подавал каждому из них тринадцать карт, и они решили ставить по десять луидоров, играя на две и три карты. Над моим банком нависла опасность взлететь на воздух. Тем не менее я сохранял спокойствие и даже подбадривал их, ибо надеялся на удачу. К третьей талии в кошельках у англичан уже ничего не осталось, и им подали лошадей.

Пока я мешал новую колоду, самый молодой из них вынул какую-то бумагу и показал своим спутникам.

— Не угодно ли, — обратился он ко мне, — поставить на любую карту стоимость этого векселя, не глядя на цифру?

— Охотно, если вы скажете, на какой банк он выписан и если его ценность не превышает всю имеющуюся наличность.

Бросив взгляд на лежавшее передо мной золото, англичанин ответил:

— Мой вексель на меньшую сумму, чем ваш банк. Он подлежит оплате у Запатты в Турине.

Я согласился. Он снял карты и поставил на туза. Оба его приятеля вошли с ним в долю, Я вытащил одну карту, потом другую. Туза не было. В руках у меня оставалось не более дюжины карт.

— Сударь, — обратился я к нему, — вы можете не играть.

— Нет, продолжайте.

Я снял ещё две взятки, туза опять не было.

— Милорд, ставлю два против одного, что туза здесь нет. Повторяю ещё раз: вы можете спокойно ехать.

— Вы слишком великодушны. Продолжайте.

Я выиграл и, не открывая векселя, положил его в карман. Англичане пожали мне руку и со смехом вышли. Я наслаждался действием, которое сей рискованный трюк произвёл на всё общество, как вдруг молодой Фокс вернулся и с улыбкой попросил одолжить ему пятьдесят луидоров. Я охотно отсчитал монеты, которые он вернул мне через три года в Лондоне.

Все присутствующие жаждали узнать ценность векселя, однако я не удовлетворил их любопытство. Но, вернувшись к себе, я сразу же рассмотрел его — он был выписан на восемь тысяч пьемонтских франков.

Эти милые англичане принесли мне удачу, и после их отъезда фортуна повернулась лицом к моему банку. Я встал из-за стола в восемь часов, оставив в выигрыше лишь трёх дам, да и то всего с несколькими луидорами. Все остальные оказались совершенно опустошёнными. Я выиграл более тысячи луидоров, из них двадцать пять отдал Дезармуазу, который от радости подпрыгнул чуть не до потолка.

Я не забыл про обольстительную Зероли и, явившись к ней на следующее утро в восемь часов, застал её ещё спящей. Служанка попросила меня не шуметь и вышла, заперев за собой дверь. Я понял, в чём дело, и тут же вспомнил, как двадцать пять лет назад надо мной посмеялась и выставила за дверь одна венецианка, которую я с отменной глупостью не потревожил во время сна. Теперь же я действовал как полагается в подобных случаях и, потихоньку открыв даму, с осторожностью приступил к любовной увертюре, столь сильно увеличивающей окончательное блаженство. Зероли изо всех сил старалась казаться спящей, но, побеждённая пылкостью чувств, с удесятерённой страстностью предалась моим ласкам, невольно смеясь над своей же военной хитростью. По её словам, муж уехал в Женеву купить ей карманные часы с боем и вернётся только на следующий день, так что она может провести со мной всю ночь.

— Зачем же непременно ночь, моя дорогая, когда день столь благоприятствует нам. Ночь создана для сна, а дневной свет удваивает наслаждение, позволяя участвовать в нём всем чувствам одновременно. Если вы никого не ждёте, я пробуду у вас всё утро.

Вскоре она уже лежала в моих объятиях, и на протяжении четырёх часов мы предавались сладострастью во всех его проявлениях. Когда завершилась последняя атака, она попросила меня в знак благодарности пробыть в Эксе ещё три дня.

— Обещаю вам оставаться здесь до тех пор, пока я буду получать от вас доказательства любви, подобные сегодняшним.

Когда мы появились в обеденном зале, нас встретили хлопаньем в ладоши. Очаровательная Зероли изображала, что вывела меня на поводке, и я являл собой воплощение покорного удовлетворения. После обеда никто не осмелился предложить банк, поскольку во всех кошельках было пусто. Оставалось лишь незамысловатое тридцать-сорок, которое заняло остаток дня и стоило мне двадцати луидоров.

На следующее утро явился я к моей прелестной Зероли и нашёл её рассматривающей вместе с мужем привезённые часы. Пожав мне руку, он изъявил мне своё удовольствие умением жены его задержать меня в Эксе. Я отвечал, что это было вовсе нетрудно.

Сей кавалер принадлежал к тем людям, которые предпочитают слыть снисходительными мужьями, нежели глупцами. Жена его взяла меня под руку, и мы пошли с нею вдвоём к фонтану. По дороге она сказала мне, что завтра будет весь день одна.

Мы ещё обедали, когда подъехал берлин, запряжённый шестёркой, и в нём маркиз де Прие с кавалером Св. Людовика и двумя очаровательными дамами, одна из которых, как поспешила сообщить мне моя красавица, была любовницей маркиза.