Лицей послушных жен (сборник) - Ирэн Роздобудько

Она горько усмехнулась и продолжила:

– Меня он не уволил, так как я намекнула, что история может получить огласку. Аборт мы не сделали: у меня еще была надежда взять реванш, когда родится ребенок. Ребенок родился. Мальчик. Больной ДЦП. Теперь дочь сидит с ним без всякой надежды. За наше молчание он платит неплохие деньги, и я продолжаю служить ему. Такая история…

Она вздохнула и промокнула глаза платочком.

Я не стал давить на нее. Она успокоилась и продолжала говорить:

– А Тамилочка… Да, конечно, с ее появлением мы окончательно потеряли надежду, что наша жизнь изменится к лучшему. Но тогда я уже не была уверена в том, что к лучшему.

– Почему? – спросил я.

Она смутилась.

– Ну… Алик, то есть Алекс – человек сложный, специфический… Ему действительно нужна совсем другая женщина. Из другого измерения. Из того заведения. С тем воспитанием… Тамилочка была как раз такой. Как птичка. Поверьте, я заботилась о ней, как могла… Бывало, обниму… А она вся дрожит, как зверек…

– От чего она умерла? – спросил я.

Вера Ивановна замерла в нерешительности, зажимая в руках пластиковый пакет, с которым приехала вместо своего элегантного клакера.

Я ждал.

Почувствовал, что она должна дозреть до какого-то решения.

Ее «дозревание» длилось не меньше чем двадцать минут.

Я успел выкурить три сигареты и выслушать песню какого-то попсо-шнурка, которая лилась с большого экрана над барной стойкой кафе.

Наконец Вера Ивановна нерешительно достала из пакета сверток и протянула его мне.

– Это диски из архива.

– Какие диски? – не понял я.

– Диски из архива записей камер видеонаблюдения – у нас эти камеры натыканы по всему дому на случай ограбления! Он любит снимать и сниматься! Я взяла за последние полгода. Если вы сможете быстро скопировать – я положу их на место, пока он не вышел из больницы. Кажется, он собирался их уничтожить.

– А вы видели, что на них?

– Да кто сможет это пересмотреть – здесь их бездна! Господин Алекс и сам их никогда не смотрит! Возможно, здесь есть что-то ценное для… для вашего расследования. Ведь Тамилочка как-то сказала, что господин Алекс все время «делает с ней кино». Но умоляю сохранить все в тайне.

Я пообещал.

Оставил ее в кафе, а сам сбегал домой и за час (записей было порядочно) скопировал на диски все, что она принесла.

Потом она села в такси. На этот раз она умоляющим взглядом долго смотрела на меня, пока такси не исчезло за углом.

Я послал ей вдогонку успокаивающий жест.

Глава седьмая

Я – Леонора

Десять лет – это три тысячи шестьсот пятьдесят ночей. Нет! Три тысячи шестьсот пятьдесят две или три, если считать один день високосного года.

И каждую ночь из этих трех тысяч с хвостиком, засыпая, я говорю себе: «Я – Леонора…»

Я говорю это без единой интонации и без единого продолжения. Просто говорю: «Я – Леонора!», имея в виду – Леонора Ивановна Лайош. И засыпаю. А просыпаясь, повторяю то же самое, чтобы потом опять забыть об этом на целый день – до следующей ночи.

Так приказала мне Лиза-Мария! Лизу-Марию я тоже никогда не забываю.

Она ставила меня посреди комнаты перед всеми остальными – Петром, Сергеем и маленькой Анастасией и говорила: «Посмотрите, дети, какая она красивая, наша Леонора! Она вытащит всех нас!»

Но тогда я еще не знала, что она имеет в виду.

Мне было холодно и неловко стоять посреди комнаты на холодном облупленном кафеле перед лицами братьев-близнецов и вечно голодными глазами сестрички. Как говорила Лиза-Мария, им повезло меньше, чем мне. И моя обязанность – компенсировать им потерянное. То, что имела (хоть и недолго) я сама.

Их отец, мой отчим, погиб, когда они были совсем маленькими, а Анастасия вообще еще не родилась.

В отличие от них, я знала, что такое собственная машина со смешным названием «копейка» и выезд на ней в театр, цирк или зоопарк один или два раза в месяц, путешествия к морю и празднования дней рождения в кругу подружек. Близнецы этого не помнят, Анастасия – просто не знает.

А Лиза-Мария…

Я все еще помню ее молодое лицо. Я должна его помнить, ведь на мне – великая миссия, которую я выполню во что бы то ни стало!

Лизу-Марию я никогда не называла мамой, ведь она была как девочка. Конечно, до тех пор, пока о ней и о нас заботился отец близнецов и Анастасии. Конечно, до того трагического момента она никогда не работала.

После школы она окончила техникум связи, пойдя туда следом за какой-то подругой, а потом сразу вышла замуж за моего отца – преподавателя того же техникума. А уже потом, лет через шесть, познакомилась с одним из основателей новой сети мобильной связи, и мы пересели с «копейки» на ту машину, названия которой я не знаю, но она показалась мне целым пароходом на колесах.

Прошло еще три года, и все пошло кувырком.

Отчима, по словам Лизы-Марии, убили конкуренты. Квартира и «пароход» пошли на оплату долгов. А может, просто Лиза-Мария не сумела справиться со всем наследством и, как говорили соседи, все пустила псу под хвост.

И мы всем большим и довольно шумным семейством оказались на первом этаже в крошечной дворницкой квартире и начали проедать последние сбережения.

Вот тогда Лиза-Мария и начала выставлять меня на всеобщее обозрение посреди холодной кухни и придирчиво смотрела на меня, как художник на недописанное полотно. Это продолжалось долго. Так долго, что однажды я подумала: «Она сошла с ума».

Но теперь я знаю: если долго о чем-то думать, это «что-то» само выпрыгивает на тебя.

Итак, это был какой-то глянцевый журнал, который Лиза-Мария подобрала на улице. Он был грязный и мокрый. Лиза-Мария читала его весь день, невзирая на дикий гвалт, который поднимали голодные близнецы, а потом посадила меня перед собой и подробно объяснила, какая судьба ожидает нас в ближайшие годы.

Рассказала, что в нашем городе, а точнее, за городом, находится особый элитарный лицей, в котором воспитываются будущие жены для миллионеров.

– Мы запихнем тебя туда, дочка! – сказала она с решительностью, которой я никогда в ней не видела. – Это очень сложно, но возможно. Вы еще не знаете свою мамочку! Оттуда, из этого заведения, ведет только один верный путь – к счастливому и выгодному замужеству. Другого пути просто нет! Конечно, с улицы туда не попадают. Но каждый год есть одно льготное место, и я сделаю все, чтобы оно было твоим!

– Что такое миллионеры? – спросила я, ведь была еще совсем маленькой.

– Это люди, которые всегда хорошо едят, – объяснила Лиза-Мария.

Это стало для меня самым важным аргументом.

Важнее всего, что я узнала позже.

С того времени, на протяжении целого года, все, что у нас было в хозяйстве, шло только на меня и для меня. Самая большая порция макарон, самое лучшее платье, первая пара обуви, даже фрукты. Даже шампунь.

Настал момент, когда Лиза-Мария показала мне кипу бумаг, собранных за год, – различных ходатайств, справок и характеристик, с которыми мы должны были ехать в то учебное заведение, где меня обследуют и примут на учебу.

А через десять лет я смогу стать женой одного из тех, «кто всегда хорошо ест». Но это было еще не все! Закрыв дверь от неугомонных близнецов и засунув в рот Анастасии соску, Лиза-Мария объяснила мне главное.

Там, в этом заведении, существуют свои правила, нарушая которые ты можешь быть отчислена. Одно из них: никогда не поддерживать родственных связей.

– И я не буду видеть тебя и близнецов? – спросила я.

– Никогда! – сказала она.

Я вздохнула с облегчением и сразу же получила сильный удар.

– Ты ошибаешься, – проговорила Лиза-Мария, – я отдаю тебя туда не ради тебя самой! Да, ты забудешь нас и, если будет надо, саму себя, будешь выполнять все, чтобы стать настоящей дамой. Можешь даже прилюдно проклясть всех нас. Но!

Она подняла палец вверх, и я взглянула на него, как на знак судьбы:

– Но потом ты вытащишь всех нас отсюда. Мы потерпим. Мы дождемся. Мы что-нибудь придумаем, чтобы не умереть.

Глаза ее блестели. И я наконец поняла, что на меня возлагается великая миссия.

И я поклялась, что выполню ее.

А теперь знаю, КАК именно!

Ведь тогда, когда меня, еле державшуюся на дрожащих ногах, отвели в мое первое самостоятельное жилище – в большую комнату с десятью безупречно застеленными кроватями и ароматом цветов, я почти сразу забылась в счастливом розовом сне.

Первый год помнить своих было легче, я все-таки скучала по братьям и сестре, а постоянное чувство голода, которое достаточно скоро исчезло из желудка, никогда не исчезало из памяти.

Все ОНИ, те, с кем я делила годы учебы, не знали разницы между голодом и сытостью, не могли знать, и поэтому среди НИХ я была другой. Не должна была забывать, что я – Леонора. И что где-то там, под наслоением наших навыков, у меня, как четыре иголки, сидят Петр, Сергей, Анастасия и Лиза-Мария.

У НИХ такого багажа и быть не могло. Все они были безродными!