Мальчик – отец мужчины - Игорь Кон

В международном студенческом опросе 2003 г. среди российских юношей признали свои отношения с матерью близкими 78,8 %, с отцом – 71,7 %, далекими – соответственно 21,2 и 28,3 %. В целом, отношения с родителями выглядят хорошими, а разница между отцом и матерью невелика, но особой доверительности в отношениях с родителями ни у мальчиков, ни у девочек незаметно. 45,2 % юношей и 43 % девушек сказали, что подростками они часто «воевали» со своими родителями (это самая высокая цифра в выборке из 9 стран).

Единого, универсального стиля семейного воспитания мальчиков, в отличие от девочек, в современном обществе не существует. Собственный стиль семейной жизни складывается в каждой семье по-своему, причем он может меняться на разных стадиях развития семейной ячейки, по мере взросления детей, изменения трудовой занятости родителей и многого другого. Усредненные социологические данные никакого нормативно-директивного значения не имеют. Их главная ценность состоит в том, что они проблематизируют, ставят под сомнение некоторые привычные стереотипы.

Один из наиболее опасных стереотипов – представление, что необходимой предпосылкой успешного воспитания мальчиков является жесткое разделение материнских и отцовских ролей. Многочисленные исследования показывают, что реальные родительские практики зависят не столько от гендерных стереотипов – что должен делать отец, в отличие от матери, – сколько от индивидуальных черт каждого из родителей, которые могут с этими стереотипами не совпадать, а в семье фальшивить невозможно.

Не имеют научного обоснования и навязчивые заклинания, что мальчиков и девочек необходимо воспитывать по-разному. Хотя гендерные различия существенны и их нужно учитывать, отличия одного конкретного ребенка от другого, даже если это родные братья или сестры, больше и важнее, чем отличия абстрактного мальчика от абстрактной девочки. Сыновья и дочери, как и их папы и мамы, – разные и требуют к себе не «гендерного», а индивидуального подхода. В школе это почти невозможно, а в семье обязательно.

Основная трудность детско-родительских отношений – недостаток взаимопонимания. Рассуждая абстрактно, хорошие родители знают о своем ребенке значительно больше, чем кто бы то ни было, даже больше, чем он сам. Ведь родители наблюдают за ним изо дня в день, на протяжении всей его жизни. Но изменения, происходящие с подростком, часто совершаются слишком быстро для родительского глаза. Ребенок вырос, изменился, а родители все еще видят его таким, каким он был несколько лет назад, причем собственное мнение кажется им непогрешимым. «Главная беда с родителями – то, что они знали нас, когда мы были маленькими», – мудро заметил пятнадцатилетний мальчик.

Спешка, неумение и нежелание выслушать, понять то, что происходит в сложном юношеском мире, постараться взглянуть на проблему глазами сына или дочери, самодовольная уверенность в непогрешимости своего жизненного опыта – вот что в первую очередь создает психологический барьер между родителями и растущими детьми. Самая распространенная (и совершенно справедливая!) жалоба юношей и девушек на родителей: «Они меня не слушают!»

Ряд крупных исследований, в том числе лонгитюдных, показывает, что наличие теплых, поддерживающих отношений с родителями реально помогает подросткам адаптироваться к стрессу и напряжению, переживаемым в школе и социуме, благотворно влияет на их психическое здоровье и удовлетворенность жизнью, препятствует вступлению в девиантные и преступные группы. Родительская поддержка помогает детям обоего пола относительно безболезненно пережить развод родителей и т. д. (Meadows, 2007).

Нагнетание паники по поводу того, что нетрадиционные семьи, в частности материнские и однополые, якобы не могут обеспечить «нормальную» социализацию мальчиков, не только противоречит фактам, но и приносит ощутимый вред, внушая целым категориям людей безысходное чувство личностной ущербности и неполноценности. В России среди семейных ячеек с детьми до 18 лет неполные семьи составляют 30 %, 90 % из них материнские (Прокофьева, 2007). Число таких семей во всем мире растет и, несмотря на наличие дополнительных трудностей, в них вырастают вполне нормальные, социально и психологически успешные сыновья и дочери. Профессиональным психологам прекрасно известно, что так называемые «маменькины сынки» появляются не только в результате гипертрофии материнского влияния и идентификации мальчика с матерью, но и по многим другим причинам вплоть до генетических. Вместо того чтобы на все лады расписывать «неадекватность» нетрадиционных форм семьи, распространение которых ни от ученых, ни от общества не зависит, и лить по этому поводу крокодиловы слезы, было бы гуманнее и разумнее подумать, как обеспечить максимальное благополучие живущим и формирующимся в данной среде мальчикам (и девочкам).

Семейная социализация детей тесно связана с общекультурными особенностями каждого данного общества, включая соотношение в нем коллективизма и индивидуализма. Эти понятия весьма многозначны. Базовый элемент, ядро индивидуализма – предположение, что индивиды независимы друг от друга. Нормативный индивидуализм выше всего ценит личную ответственность и свободу выбора, право на реализацию своего личного потенциала при уважении неприкосновенности других. Индивидуалистические культуры ставят во главу угла личное начало – личные ценности, личную уникальность и личный контроль, отодвигая все социальное, групповое на периферию. Важными источниками субъективного благополучия и удовлетворенности жизнью в этой системе ценностей является открытое выражение эмоций и достижение личных целей субъекта. Напротив, базовый элемент коллективизма – представление, что социальные группы связывают и взаимно обязывают индивидов. Здесь обязанности стоят выше прав, а удовлетворенность жизнью вытекает не из личной самореализации, а из успешного выполнения своих социальных ролей и обязанностей и избегания неудач в этих сферах. Для поддержания внутригрупповой гармонии рекомендуется не столько прямое и открытое выражение личных чувств, сколько ограничение эмоциональной экспрессии. Иными словами, индивидуалистические общества больше ценят независимость, а коллективистские – взаимозависимость.

Культурные установки воздействуют и на общий стиль семейного воспитания. Например, традиционное арабское воспитание является значительно более семейно-центрированным и авторитарным, чем американское. Обследование 2 893 подростков из восьми арабских стран (Dwairy et al., 2006) показало, что арабские подростки значительно теснее европейских связаны с родительской семьей, дольше сохраняют зависимость от нее, не смеют возражать родителям и т. д. Причем эта связь не воспринимается как несвобода и сохраняется даже в условиях более мобильной городской культуры. Ключевым моментом возникновения или отсутствия конфликтов является степень согласованности между семейными практиками и нормативными ценностями культуры. Это верно и применительно к горским народам Кавказа, независимо от их религиозной принадлежности (пошлая российская пропаганда, заигрывающая с «традиционными религиями», приписывает все положительное религиозному фактору). Однако по мере модернизации общества новые веяния, в том числе переориентация с власти на авторитет, проявляются и в сфере семейных взаимоотношений.

Изменение социальных условий накладывает отпечаток и на семейные дисциплинарные практики. С ребенком собственного пола папы и мамы чувствуют себя увереннее, помня, что они сами были когда-то такими же, а дети, чувствуя это, понимают, что такого родителя труднее обмануть. Поэтому, в общем и целом, матери успешнее дисциплинируют девочек, а отцы – мальчиков. С этим связана и разная степень снисходительности: матери больше позволяют сыновьям, а отцы – дочерям, мальчику легче ослушаться маму, а девочке – папу. А снисходительность, в свою очередь, благоприятствует развитию взаимной эмоциональной привязанности, чему властные отношения не способствуют. В древнерусском тексте XIII в. говорится: «Матери боле любят сыны, яко же могут помагати им, а отци – дщерь, зане потребуют помощи от отец» (Цит. по: Пушкарева, 1997. С. 67). Впрочем, и тут многое зависит от индивидуальных свойств детей и родителей и от социального контекста.

В отечественной психолого-педагогической литературе стиль семейного воспитания зачастую описывают без учета социально-экономических факторов, последние приводятся (если приводятся) лишь как формальная демографическая характеристика семьи. Между тем, как показано в классических, продолжающихся уже 40 лет, исследованиях Мелвина Кона (Kohn, 2006), связь между социальной структурой и личностью проявляется и в детско-родительских отношениях. Исследуя мужчин таких разных стран, как США, Япония, социалистическая Польша и находящаяся в процессе социальной трансформации Украина, М. Кон и его коллеги нашли, что занятые более сложным по содержанию трудом и обладающие большей автономией в своей трудовой деятельности мужчины отличаются повышенной общей ориентацией на самостоятельность и большей интеллектуальной гибкостью, нежели мужчины, занятые рутинной и постоянно контролируемой начальством работой. Соответствующие установки такие мужчины переносят и в семью, желая видеть своих детей более самостоятельными, склонными независимо принимать решения и более интеллектуально гибкими. И их дети действительно вырабатывают способность к самостоятельности – в противоположность приспособлению к внешней власти, причем это коррелирует с повышенным психическим благополучием в противоположность расстройству. Наличие такой закономерности в США доказано 10-летним лонгитюдным исследованием группы детей от 3 до 15 лет, а в Японии и Польше – специальным анализом данных об опрошенных в одно время разных слоях населения. Так что речь идет не о гипотезах, а о доказанных фактах, причем эта тенденция существует в странах с разным социально-экономическим строем, и не только западных.