Ирка Хортица и компания. Брачный сезон - Илона Волынская

они после того как мешки с парнями из спортшколы потаскают, озеро десятой дорогой обходить будут.

– Обычные челове… люди. – помотал головой он. – Купаются. Едят. Пачкают. – с привычной брезгливостью произнес он.

– Ну, сейчас они как раз чистят. – сухо обронила она и пошла на берег за лопатой. Погрузила лопату в воду, пытаясь выгрести со дна гниющие водоросли. Пару минут он смотрел как она, пыхтя, будто ежик, пытается хотя бы приподнять перегруженную лопату, потом невольно фыркнул, лопату отобрал и принялся размеренно выгребать на берег осклизлые буро-зеленые комья. Девчонка смоталась куда-то, вернулась с мешками и стала загружать вытащенный им мусор. – Почти уже все озеро отчистили, скоро закончим… – подставляя наполовину заполненный мешок, примирительно пробормотала она. – А пачкают ведь не только люди.

Поднятая над мешком лопата дрогнула, истекающий водой комок снова звучно плюхнулся на кромку песка, пес отпрыгнул от разлетевшихся зеленых брызг, а он возмущенно воззрился на девчонку.

– Что? – растерялась она и как-то сразу сообразив, что вызвало его возмущение, мгновенно перешла в наступление. – Человеческой грязи тут тоже полно, но ведь главное – водоросли! – она кивнула на уже заполненные мешки. – Если ряску не выловить и зелень по берегам не скосить, тут все разрастется так, что вместо озера болото будет, вся рыба погибнет – кислорода и минеральных солей станет не хватать, а эта самая разросшаяся зелень в таких условиях жить не сможет, и тоже погибнет!

– Уток сюда запустите. – невольно буркнул он. – Только не слишком много.

– Где ж я их возьму? – снова растерялась девчонка, а потом вдруг заулыбалась. – Ой, а вы биолог, да? Вы из нашего университета? А я на биологический поступаю!

Поток слов заставил его несколько раз хлопнуть глазами как большая сова. Она только что сказала, что… вот эта самая зелень – он посмотрел под ноги – разрастается, убивает все вокруг, а потом гибнет сама.

– Совсем по-человечески. – пробормотал он.

– Что? – она снова растерялась и снова переспросила. Теперь ей понадобилось больше времени, чтоб сообразить, о чем он, но она все-таки догадалась. Она вдруг энергично замотала головой. – И ничего не по-человечески! Нет, среди людей, конечно, тоже есть такие… которые как кролики в Австралии… Ну? Вы что, не помните? Переселенцы в Австралию кроликов завезли, а те плодились как сумасшедшие и все вокруг пожирали. – пояснила она на его недоуменный взгляд. – Во-от, те которые заводы без очистных сооружений строят, потому что им денег жалко, они эти деньги хотят в карман положить, и на них потом уехать в какую-нибудь цивилизованную страну… – она криво усмехнулась. – Где как раз и воздух чистый, и вода… Вот они точно как те кролики – сейчас сожрать, а потом хоть трава не расти! – она снова усмехнулась, теперь уже эдак презрительно-снисходительно, как взрослая, обсуждающая детскую глупость. Такую же точно улыбку он видел… на лице Великой Матери Драконов. И на лице своей дочери – тоже.

– Что вы хотите, мы же тоже из животного мира вышли. – тем временем продолжала она. – Некоторые до людей еще не доросли. А настоящие люди – не ряска, они не только о себе заботятся. – и кивнула в ту стороны, где из-за деревьев слышались голоса.

– Не надо было в Австралию этих кроликов везти! – прорычал он. Что говорит эта девчонка? Что человеки, те самые, от чьих отходов умирает рыба в реках, гибнут звери в лесах, корчатся в муках растения – изгаженные, искалеченные, противоестественно, бесстыдно измененные – они на самом деле… заботятся? Не только о себе? А все плохое делают те… кто больше похож на животных?

– Ой, скажите ветру, например, чтобы он не носил туда-сюда семена! – отмахнулась девчонка.

Она равняет грязных человечков… с ветром? А ведь он уже такое слышал: человек – стихия, равная по Силе ветру, воде и огню, самая молодая из стихий, а потому самая неумелая, стихия-младенец, что пока еще лишь орет да пачкает. Слышал от своей дочери! От предательницы! А еще эта девчонка говорила что-то про университет, биологический… Глаза закрыла алая пелена бешенства, он задышал часто-часто.

– У человека тоже есть свои потребности, природа своя, как у всего на свете. – она сидела на корточках, запихивая в мешок оброненные им водоросли и не видела как корежит его лицо, какими яростными и страшными становятся глаза. Ее пес припал брюхом к земле, едва слышно заскулил, не смея подать голос в полную силу. – Только вот волк никогда не станет заботиться о зайцах, даже ради пользы своей не станет, сожрет все, до чего дотянется, и ладно! А уж тем более не пожалеет зайчика потому что тот – няшный. – она засмеялась.

– Какой? – лезущие из-под губы клыки уже не помещались во рту, слова звучали глухо и невнятно.

– Милый, симпатичный. – пояснила она. – Тепленький, пушистый, и что – такого милаху тупо слопать? – она вскочила. – Пойду позову кого-нибудь. Вы очень сильный, но столько мешков перетаскать – бригада нужна. – она шагнула к зарослям…

Он сделал шаг следом. Пес на брюхе пополз за ним, из глаз его катились самые настоящие слезы, пес извивался всем телом, отчаянно умоляя: не тронь, оставь, не надо. Он не обратил на пса внимания, зная, что тот никогда, ни за что не посмеет воспротивиться ему – ибо такова природа. Длинный прыжок, размазанный в воздухе… Он налетел на уже скрывшуюся в зарослях девчонку, сгреб ее в охапку и приложил об ствол дерева. Навис над ней, яростно скаля клыки. Мгновение девчонка немо хватала ртом воздух… и попыталась завизжать. Его ладонь одним хлопком запечатала ей рот.

– Это она тебя послала? Моя дочь? Ты служишь ей? Говори, человечка, на части разорву! – прорычал он в полные ужаса глаза над его ладонью. Ее жалкие попытки освободиться его раздражали, и он снова стукнул ею об дерево.

Мелькнула белая молния, тяжелые лапы ударили его в плечо, от неожиданности он не удержался на ногах и рухнул на траву. Над ним нависла оскаленная морда, белый пес навалился на него – передние лапы давили на грудь, а когти задних впились в живот, насквозь проткнув свитер. Пес оскалил клыки и зарычал – отчаянно. Угрожающе.

– Ты… что? – неверяще прошептал он, не делая попыток освободиться и только растерянно глядя в яростные темные глаза. Это было невозможно, нереально, немыслимо! – Ты… кинулся? На меня? За нее? За эту… человечку?

И тогда пес взвыл. В вое его было горе, обреченность, решимость… сверкнули клыки…

– Что ты… делаешь? – прохрипел он, извиваясь под тяжестью. Он не хотел этого делать, не хотел убивать, но рука его легла псу