Отраженная в тебе - Сильвия Дэй

— Его рассказ о несчастном, обиженном, обозленным ребенке, чувствовавшем себя чужим в новой жизни родной матери, вызвал у меня слезы.

— Они пришли на дом — женщина-психотерапевт и соискатель, проходивший практику под ее руководством. Оба были доброжелательны, приятны в общении, терпеливы. Но вскоре психотерапевт стала уделять большую часть времени консультированию моей матери, у которой, в дополнение к двум плохо контролируемым мальчишкам, имелась еще и тяжело протекающая беременность. И я все чаще и чаще оставался с ассистентом один на один.

Гидеон сбавил скорость и остановил машину. Его руки сжимали руль так, что побелели костяшки пальцев, кадык ходил ходуном. Дождь продолжал непрестанно барабанить, но стук его смягчился, оставляя нас наедине с нашими горькими истинами.

— Можешь мне больше ничего не рассказывать, — прошептала я, отстегивая ремень, потянулась к нему и мокрыми от слез пальцами коснулась его лица.

Ноздри Гидеона расширились в резком вдохе.

— Он делал так, что я кончал. Всякий, черт побери, раз он не останавливался, пока я не кончал, поэтому он мог сказать, что мне это нравится.

Сбросив туфли, я оторвала его руку от руля, так что смогла забраться к нему на колени и обнять его. Он сдавил меня так, что было больно, но я не жаловалась. Мы находились на оживленной улице, с одной стороны от нас непрерывным потоком двигались машины, с другой — плотная толпа пешеходов, но нам не было дела ни до тех ни до других. Он отчаянно содрогался, словно от неконтролируемых рыданий, но не издавал ни звука, и глаза его оставались сухими.

А вот небеса над нами исходили плачем, дождь хлестал мостовую яростными струями.

Обхватив его голову обеими руками и прижимаясь лицом к его лицу, я сбивчиво бормотала:

— Ш-ш-ш, малыш. Я все понимаю. Я знаю, т воспринимается и как они потом злорадствуют

знакомо все, что ты испытал: стыд, смятение, чувство вины. Но ты не был ни в чем виноват. Ты не хотел это¬го. Не наслаждался этим.

— Но я подпустил его к себе, не воспротивился его прикосновениям. Он уверял, что вся проблема в моем возрасте… в гормонах… чтобы успокоиться, мне приходилось мастурбировать. А прикасался он ко мне под тем предлогом, что хочет показать, как это делать пра¬вильно, а то от неумелых действий пользы мало…

— Гидеон, хватит.

Я чуть подалась назад, чтобы взглянуть на него, в то время как воображение уже подсказывало мне дальнейшее развитие событий и все то, что было сказано, чтобы внушить Гидеону, будто он сам и был инициатором собственного изнасилования.

— Ты был ребенком и угодил в руки взрослого, прекрасно знавшего, на какие кнопки нажимать. Все они хотят свалить вину на нас и прикинуться неповинными в собственных преступлениях, но это неправда. — Я нежно его поцеловала, чувствуя вкус собственных слез. — Я люблю тебя. И верю тебе. Ни в чем из этого не было твоей вины.

Гидеон запустил пальцы мне в волосы, удерживая мою голову и неистово целуя в губы.

— Не покидай меня.

— Покидать? Я собираюсь с тобой обручиться.

Он резко набрал воздуха и прижал еще крепче. Его руки жадно шарили по моему телу.

Громкий стук по стеклу заставил меня удивленно дернуться. Женщина-полицейский в накидке от дождя и бронежилете, хмуро смотревшая на нас сквозь нетонированное переднее стекло из-под козырька фуражки, проворчала:

— Даю вам тридцать секунд, чтобы отвалить, иначе привлеку обоих за непристойное поведение в общественном месте.

Побагровев от смущения, и неловко перебралась обратно на свое сиденье, Дождавшись, когда я пристегну ремень безопасности, Гидеон тронул машину с места, прикоснулся колбу, салютуй служительнице правопорядка, и снова влился в поток.

Потянувшись к моей руке, он поднес ее к губам и поцеловал конники пальцев.

— Я люблю тебя.

Я застыла с колотящимся сердцем.

Сжав еще крепче наши пальцы, он пристроил их на колене. «Дворники» скользили туда-сюда по ветровому стеклу в ритме, словно передразнивавшем мой пульс.

— Повтори, — тяжело сглотнув, прошептала я.

Сбавив скорость перед светофором, Гидеон взглянул на меня. Вид у него был усталый, словно его обычно бешено пульсирующая энергия оказалась израсходованной и на месте костра образовалось дымящееся пепелище. Однако глаза были теплыми и ясными, изгиб губ — нежным и внушавшим надежду.

— Я люблю тебя. Мне это слово по-прежнему кажется неточным, но я знаю, что ты хочешь его услышать.

— Мне необходимо его услышать, — тихо подтвердила я.

— Если ты понимаешь разницу. — Зажегся зеленый, и он тронулся с места. — Люди способны пережить любовь. Могут жить без нее, могут двигаться дальше. Любовь можно утратить и обрести снова. Но со мной этого случиться не может. Я бы не пережил тебя, Ева. — Он взглянул на меня, и при виде его лица у меня перехватило дыхание. — Я одержим тобой, ангел мой. Ты для меня как наркотик. Ты все, чего я когда-либо желал, что когда-либо было мне нужно, все, о чем я мечтал. Ты — всё. Я живу и дышу ради тебя. Для тебя.

Я положила вторую ладонь поверх наших соединенных рук.

— В жизни для тебя еще много чего найдется. Ты просто пока этого не знаешь.

— Больше мне ничего не надо. Каждое утро я встаю с постели в готовности встретиться с миром, потому что в нем есть ты.

Он повернул за угол, подкатил позади «бентли» к Кроссфайру, заглушил двигатель, отстегнул ремень безопасности и глубоко вздохнул:

— Благодаря тебе мир обрел для меня смысл, которого не было раньше. Теперь в нем есть для меня место, с тобой.

Неожиданно мне стало понятно, почему он без устали работал и добился в столь молодые года такого безумного, ошеломляющего успеха. Его подгоняло стремление обрести свое место в мире, перестать чувствовать себя изгоем.

Кончики его пальцев прошлись по моей щеке. Я так истосковалась по подобным прикосновениям, что почувствовала, как мое сердце обливается кровью.

— Когда ты вернешься ко мне? — прозвучал мой тихий вопрос.

— Как только смогу. — Подавшись вперед, он поцеловал меня в губы. — Жди.

ГЛАВА 19

Вернувшись на свое рабочее место, я обнаружила голосовое сообщение от Кристофера и на миг задумалась о том, насколько далеко стоит мне заходить в поисках правды. Кристофер явно был не тем человеком, с которым я хотела бы сойтись поближе.

Но мне не давали покоя выражение лица и хриплый голос Гидеона, когда он рассказывал о своем прошлом, о пережитом стыде и мучениях.

Эти муки я воспринимала как свои собственные. В конце концов, других вариантов не было. Я позвонила Кристоферу и предложила ему сходить вместе на ланч.