Русский гамбит генерала Казанцева - Максим Федоренко

Например, на Кавказе, по данным Б. В. Виноградова, «разбойные нападения с похищениями людей, имущества, отгоном скота были нередкой действительностью рубежа XVIII—ХIХ веков», хотя местные народы тогда отнюдь «не подвергались насаждению российских порядков». Несмотря на это, по распоряжению высоких правительственных инстанций для того, чтобы не нарушать мирных отношений с горскими обществами, на Северо-Западном Кавказе был наложен даже строжайший запрет на преследования за пограничной рекой Кубань тех, кто предпринимал набеги. Соблюдение этого запрета связывало казаков в их ответных действиях, и грабительские вторжения, ставившие их на грань хозяйственного разорения, производились фактически безнаказанно.

Когда же в ходе одного из преследований были разорены несколько аулов натухайцев, по их жалобе генерал Власов, допустивший погром, был отстранен от должности и предан суду. Таким же наказаниям в случаях нарушения запрета на преследования вне пределов территории, находившейся под российской юрисдикцией, подвергались и офицеры ниже рангом. При этом как смягчающие «вину» не рассматривались их предшествующие заслуги, боевой опыт и высокая военная репутация.

Вспоминая первые годы своей службы в этом крае, генерал А. П. Ермолов пишет о наличии здесь постоянной угрозы для российских границ как о чем-то наиболее значимом среди прочих государственных забот: «Набеги, убийство, разбои не менее были частыми». Еще в 1818 году в рапорте от 23 марта, направленном Верховному правителю России, он со всей остротой поставил вопрос о «прекращении торга людьми». Без искоренения нападений с целью увлечения «в плен людей…», по мнению А. П. Ермолова, невозможно достичь «… спокойствия и безопасности».

Р. Фадеев при осмыслении уходящих в прошлое событий, связанных с эпохой установления единства с Кавказом, уже на завершающей стадии устранения конфликтных зон отметил: «Пожалуй, ни одна война, ни один иноземный завоеватель в течение столетий не причинили этому краю столько вреда, сколько торговля живым товаром».

Представители иной концептуальной ориентации в науке склонны считать, что все приводимые доказательства на этот счет «безосновательны» и имеют «идеологическую подоплеку». Мурад Аджи в гипотетическом эссе «Полынь половецкого поля» (1994 г.), всецело построенном на весьма тенденциозных и абстрагированных от фактов рассуждениях о становлении целостности Евразии, все происходившее сводит к искаженному представлению: «…русские любили нападать на беззащитные степные страны», ставшие «…незаметно для себя… «москальской вотчиной», потерявшей свободу.

Наличие постоянной угрозы для российских границ в XVIII — первой половине XIX века признавалось и в международных договорах. Так, еще по Ясскому миру в 1791 году Турция, получив признание, несмотря на победу России в войне, своих прав над западными черкесскими племенами, взяла на себя вместе с тем обязательства «употребить всю власть и способы к обузданию и воздержанию народов на левом берегу реки Кубань, обитающих при границах ея, дабы они на пределы Всероссийской Империи набегов не чинили, никаких обид, хищничеств и разорений Российско-Императорским подданным и их селениям, жилищам и землям не приключали ни тайно, ни явно, и ни под каким видом людей в неволю не захватывали».

В оценках геополитической миссии России на Кавказе, таким образом, следует учитывать эпохальную составляющую, характеризуемую наличием противоречивых тенденций, влиявших на ее осуществление. На этот принципиальный факт одним из первых обратил внимание Л. Н. Толстой в рукописных размышлениях над сюжетами рассказа «Набег». По горячим следам событий он подметил то, к чему отечественная историческая наука подошла только на исходе ХХ века: в Кавказской войне справедливость была на стороне России.

«Кто станет сомневаться, — поставил вопрос перед современниками и потомками великий писатель, — что в войне русских с горцами справедливость, вытекающая из чувства самосохранения, на нашей стороне? Ежели бы не было этой войны, что бы обеспечивало все смежные… русские владения от … набегов?»

Изучение исторической памяти населения на Юге России, предпринятое в последние годы по инициативе Кубанского госуниверситета, вскрывает масштабность бедствия русского народа и его особой части казачества, проживавшей непосредственно в контактной зоне, чаще всего подвергавшейся грабительским вторжениям. Исследования такого рода позволили получить дополнительные доказательства, запечатленные в «преданиях старины глубокой» (сказаниях, песнях и в других разновидностях устного творчества масс), передававшиеся из поколения в поколение и сохранившие вековую боль до наших дней.

Справедливость в то же время, следуя размышлениям Л. Н. Толстого, была и на стороне горцев, особенно тех, которые не принимали участия в боевых действиях и не по своей воле страдали от их последствий. То, что Россия, применяя силу оружия, добивалась именно прекращения «грабительства», в свое время признавали и некоторые влиятельные мусульманские авторитеты. Вместе с тем, набеги имели не только внешнее проявление и направленность против «чужих», но и своих же соплеменников. В последнем случае, по свидетельству немецкого путешественника Э. Кемпфера, тоже похищалось все и продавалось, в том числе и люди, «туркам, персам и прочим в качестве крепостных».

От грабительских вторжений страдали все без исключения народы края. Подтверждения этому встречаются, как удалось выявить З. Б. Кипкеевой при сборе различных сведений в среде северокавказской диаспоры в Турции, до сих пор даже в фольклоре. Она смогла найти на этот счет и другие документальные свидетельства.

На основе собранного за рубежом материала З. Б. Кипкеева, существенно расширив источниковую базу для отечественного кавказоведения, сделала вывод, что набеги, в частности для карачаевцев и балкарцев, до присоединения к России представляли постоянную угрозу для этнического развития, так как приводили не только к экономическому разорению из-за массового угона скота, но и похищению людей. После утверждения российской юрисдикции над этими народами аулы, так же как и станицы, были взяты под охрану казачьих постов. Так что от набегов существовала необходимость брать под защиту и местное население, которое от них страдало не меньше казачества.

Частыми были набеги и со стороны сопредельных регионов Средней Азии. Отсюда русских пленников в огромном количестве поставляли на невольничьи рынки Хивы, Бухары, Коканда. О значительных размерах бедствия можно судить хотя бы по тому, что все посольства из России, направлявшиеся в XIX веке в различные государства этого региона, вплоть до самого последнего посольства в Хиву в 1873 году, имели поручения освободить из плена ее подданных. Эти переговоры, как правило, не давали каких-либо результатов, и сложившееся положение продолжало оставаться без изменений.

Тем не менее, в случаях, когда умиротворение народов достигалось в результате военных акций, официальной дискриминации в отношении их в России не устанавливалось. Учитывая, что элементы добровольности и силового принуждения закономерны для становления любого государства, можно говорить о том, что проводившиеся Россией завоевания выступали частью общего геополитического стабилизационного процесса, происходившего на протяжении многих веков в пределах Евразии.

В качестве решающей меры силовые действия признаются, как известно, в разрешении крымской проблемы. Такое суждение нельзя признать совершенно справедливым. И в данном приращении российской территории прослеживается отмеченная двойственность. Еще до начала военных действий покровительство России признали буджакские татары, такое же намерение получало распространение в среде значительной части остального населения ханства.

Завоевание Крыма привело к освобождению проживавших там татар от влияния Турции и к прекращению набегов с этого полуострова в пределы России. Приостановились они на какое-то время, и после завершения Кавказской войны во второй половине XIX века еще на одном южном направлении. Огромные пространства начали заселяться народами империи и вводиться в хозяйственный оборот. Однако в достижении европейско-азиатского равновесия были и свои нетипичные проявления.

К ним следует отнести, прежде всего, включение в состав России нескольких польских областей и Финляндии. Первое включение можно объяснить тем, что Россия, ввязавшись в конце XVIII века в разделы Речи Посполитой, в союзе с Австро-Венгрией и Германией изначально руководствовалась намерениями восстановить существовавшие во времена Киевской Руси этнические границы и действовала в соответствии с инициативами своих союзников. Во втором включении — необходимо принимать во внимание, что отвоеванная у Швеции территория княжества до этого момента не имела никакой самостоятельности и обрела ее, лишь оказавшись в российских пределах в начале XIX века.