Собрание сочинений. Том 3. 1994-1998 - Юрий Михайлович Поляков

и с кем шляется муж. Я как раз раскручивал кооператив «Земля и небо», домой приходил поздно, а то и вообще по несколько дней пропадал в местных командировках. Когда же я появлялся, больше всего она, кажется, боялась, что перед тем, как захрапеть, я вспомню о своих супружеских обязанностях. Звукопроницаемость в трехкомнатной квартире оказалась потрясающей – было отчетливо слышно, как подтекает бачок в туалете, а в соседней комнате тесть переворачивает страницы романа Пикуля. Кто хоть раз занимался любовью в таких условиях, может совершенно бесшумно проползти на строго охраняемую военную базу и вернуться с парой атомных боеголовок на продажу.

Кроме того, Татьяна намучилась, вынашивая Ксюху, и теперь панически боялась новой беременности, все время что-то высчитывала по специальному календарику и постоянно старалась изолировать меня с помощью ненадежных советских презервативов. Несмотря на все эти предосторожности, в редкие моменты супружеской взаимосвязи она чувствовала себя самоубийцей, играющей в русскую рулетку. А я был убивцем…

Дела в кооперативе шли все лучше. У меня появились уступчивая секретарша и большой кожаный диван в рабочем кабинете. Затем я завел любовницу, девчонку из модельного агентства, и снял холостяцкую квартирку поблизости от офиса. Татьянины родители, конечно, все видели, понимали и даже интеллигентно намекали на то, что я испортил жизнь их дочери. Но трудно осуждать зятя, по крайней мере вслух, если он зарабатывает за неделю столько, сколько они оба за год. Сейчас они живут в моем загородном доме на Успенке, и когда я изредка туда наезжаю, тесть, которого я устроил в поселке сторожем, все так же молча отводит взгляд, а теща все так же пытливо смотрит мне в глаза.

Зато Татьяна довольно скоро освоилась в новой богатой жизни. У нее была теперь своя машина с шофером-телохранителем, работавшим прежде каскадером. Казалось, моя супруга никогда раньше не ходила пешком в парикмахерскую. День она начинала с массажистки, а заканчивала тем, что строго отчитывала Ксюшкину бонну за разные мелочи, а то и просто так, чтобы взбодриться. У моей жены открылся настоящий дар мгновенно превращать любую выданную ей сумму денег в груды тряпок, обуви и парфюмерии. Причем дорогие магазины она почему-то не любила, предпочитая отовариваться на рынке в Лужниках, зато подружкам потом рассказывала, что купила платье в бутике или выписала по каталогу прямо «из Парижу» за безумную цену. Удивительно, но эти дуры Татьяне верили и даже иногда умоляли уступить обновку. И она, поломавшись, уступала…

Но часом ее торжества стал евроремонт в пятикомнатной квартире, которую я купил у вдовы маршала Геворкяна. Подрядчик прямо-таки серел от страха, сдавая моей супруге очередную отремонтированную комнату. Татьяна была неумолима: когда ей показалось, что пол в ванной нагревается неравномерно, она заставила строителей все переделать. Стоило огромных трудов убедить ее в том, что вода в джакузи бурлит равномерно и пускает пузыри именно тех размеров, какие указаны в проспекте.

Потом у жены возникла идея, довольно странная для девушки, выросшей в квартире с типовой мебелью из ДСП: она решила все комнаты обставить в разных стилях. Модерн, ампир и так далее. Татьяна моталась по мебельным и антикварным магазинам, рылась в каталогах – и ей было не до меня. Когда же все закончилось и мы устроили дома первый прием, то лучшей наградой для нее были вытянувшиеся лица подружек и жен моих партнеров. Надька Таратута, между прочим, совсем не простая деваха, дочь бывшего руководителя «Роскожгалантереи», вообще не выдержала и, не дойдя даже до нашей розовой спальни с зеркальным потолком, уехала домой, буркнув, что у нее аллергия на свежую краску.

Но пожить в новой квартире Татьяне не довелось. Из-за Большого Наезда. И слава богу! Гостиная в стиле Людовика XIV ей быстро надоела, кухня а ля рюс выводила из себя, а двухместная «джакузи» оказалась тесновата… Намечался новый ремонт. Я срочно под охраной бывшего каскадера отправил жену с дочерью на Майорку, где традиционно отсиживаются немало семей рисковых бизнесменов. Уютный островок: за год всего одно деловое убийство, и то, кажется, по ошибке. Когда же все успокоилось, настаивать на их возвращении я не стал, да и Татьяна домой не рвалась. По праздникам я летал к ним в гости, и как-то раз Ксюха под страшным секретом рассказала мне, что однажды ночью она проснулась, пошла искать маму и обнаружила ее в бассейне, целующейся с охранником. Я посоветовал жене не забывать, что она мать, и почаще пользоваться конспиративными навыками времен проживания в звукопроницаемой малогабаритке, а также надежными европейскими презервативами. С каскадером же я поговорил как мужчина с мужчиной и накинул ему зарплату.

5. Девушка моей мечты

Но пора вернуться к Катерине, с которой я проводил дни и ночи. Если бы за мастерство в сексе давали, как в искусстве, звания и премии, то моя новая секретарша была бы народной артисткой, лауреатом государственных премий и Героем Труда. С ней за одну ночь можно было ощутить себя коллекционером девственниц, султаном Брунея, обнимающим одну за другой своих лучших жен, или мальчуганом, попавшим в лапы матерой нимфоманки, пропустившей через себя мужское население средней европейской столицы. Она была гениальным режиссером постельных фантасмагорий – и в отличие от Захарова или Виктюка никогда не повторялась! В конце каждого акта мое ружье стреляло, как орудие главного калибра!

«Зайчуганом» Катерина назвала меня в первый же вечер, когда прямо со смотрин я повез ее к себе домой, чтобы, как говаривал один политик времен перестройки, без промедления «углу́бить» наши отношения.

– По-моему, ты торопишься… Не хочешь за мной немного поухаживать? – спросила она в лифте, останавливая мои руки.

– Тебе это надо?

– Мне? Это нужно тебе…

Трясясь от нетерпения, я начал раздевать ее прямо в прихожей. В ответ она посмотрела на меня с недоуменной улыбкой – точно на человека, использующего «Пентиум» для игры в крестики-нолики, – и сказала с мягким укором:

– А ты еще совсем Зайчуган…

Как и следовало ожидать, я оказался постыдно краток и неубедителен.

– Я же говорила, не надо спешить! – вздохнула Катерина, материнским движением вытирая мне пот со лба. – А у тебя, когда ты улыбаешься, ямочки… Ты знаешь об этом?

– Знаю. Я не спешил… Нет, я как раз спешил… Понимаешь, у меня сегодня деловой ужин с одним американцем. Ты будешь переводить!

Мы встали с постели – даже без каблуков она была чуть выше меня. Я положил ладони на ее тонкую талию, и руки сами заскользили по гладчайшей коже, будто по теплому льду.

– Знаешь, как в старину называли женские бедра? – прошептала она.

– Как?

– Лядвеи…

– Правда? Гениально!

– Дай мне свой носовой платок!

– Сейчас? Зачем?

– Глупый, чтобы ты во мне подольше оставался! – ответила она и, бережно зажав платок меж лядвей, натянула трусики.

Весь ужин Катерина сидела со строгим лицом, переводила и холодно выслушивала восторги заокеанца по поводу ее безукоризненного произношения. Беседа была абсолютно бессмысленной – настоящие переговоры состоялись накануне, и я, чтобы оправдаться перед своей новой секретаршей, просто-напросто вытащил фирмача из гостиничной койки на внезапный ужин, – а пожрать на халяву дети статуи Свободы любят похлеще нашего! Заокеанец скалил свои пластмассовые зубы и рассуждал о будущем вхождении дикой России в семью цивилизованных народов так, словно Достоевский – вождь племени команчей, а Гагарин – звезда черного джаза. Катерина переводила с еле уловимой гримаской презрения. Изредка, поймав мой взгляд, она опускала лукавые глаза к лону, напоминая о носовом платке и той части меня, которая в этот самый миг хранилась в ее нежных недрах.

Когда мы вернулись домой, я набросился на нее с такой убедительностью, что у кровати чуть не отвалились гнутые золоченые ножки в стиле Людовика XIV.

Утром я проснулся один. Сначала мне показалось, будто все случившееся – просто сон. Но рядом на подушке лежал смятый носовой платок. Я уткнулся в него лицом, и мне почудилось, что этот скомканный кусочек хлопка запечатлел, вобрал в себя всю нашу неутолимую ночь! Мне даже подумалось: если бы изобрели какой-нибудь особый «проигрыватель», то можно было бы вложить в него этот платок и воспроизвести, восстановить, вернуть все, что мы испытали, – прикосновение за прикосновением, поцелуй за поцелуем, объятие