Политические партии - Морис Дюверже

Можно, следовательно, признать, что единственная партия в известной мере соответствует политической демократии. Но к Турции до 1946 г. это не относится. Если режим Кемаля не имел фашистского характера, то тем более не был он и демократическим. Выборы практически представляли собой плебисцит по поводу единственного кандидата, и основные политические свободы оставались весьма ограниченными. То же самое можно сказать о политическом режиме Португалии, где единственная партия («Национальное согласие») носила характер, аналогичный турецкой республиканской, хотя была менее организованной и играла гораздо менее значительную роль в политической системе страны. Вообще говоря, отношение «политическая демократия — единственная партия» может быть осмыслено не столько в статическом, сколько в динамическом аспекте. Подобно тому, как мы говорили о тоталитарных (то есть потенциально единственных) партиях, функционирующих в плюралистических системах, представляется допустимым вести речь о потенциальном плюрализме единственных партий, которые можно рассматривать в качестве некоторого этапа на пути к демократии.

В этом отношении необходимо проводить четкое различие между единственными партиями в государствах с демократическим прошлым, где плюрализм существовал, и единственными партиями в странах с уже установившимся автократическим режимом, никогда не знавших подлинного плюрализма. Первому типу соответствуют Германия и Италия; второму — СССР и Турция. Ясно, что значение и смысл функционирования единственной партии будут здесь весьма различны. В одном случае (Турция и СССР) речь идет о модернизации автократии с архаической структурой; почти ту же самую роль играли некогда и партии современных плюралистических режимов — как и они, единственная партия решает здесь задачу замены традиционной аристократической элиты новой, вышедшей из народа. Создание единственной партии имеет тогда своим следствием настоящую революцию прогрессивного типа, которая устанавливает известное социальное равенство, или по крайней мере уменьшает прежнее неравенство. В этом смысле новый режим более демократичен, чем предшествующий. И напротив, когда однопартийность сменяет плюрализм, как это было в Германии и Италии, она подавляет или ослабляет демократию.

Нужно рассматривать однопартийность в динамике, причем не только по отношению к прошлому, но и к будущему. Следовало бы различать временную и законченную однопартийность, а точнее — единственную партию, считающую себя временной, и, напротив, провозглашающую себя таковой на вечные времена. Антидемократическая природа второй несомненна; природа первой в принципе та же самая. Можно сослаться в этом отношении прежде всего на доктрины Маркса и Ленина относительно необходимости в переходный период диктатуры пролетариата для построения полного коммунизма. Ее обоснованность бесспорна: всякое подлинное социальное потрясение предполагает такой период власти, когда сопротивление прежних господствующих классов должно быть сломлено, чтобы обеспечить пришествие нового правящего класса. В той мере, в какой единственность русской коммунистической партии соответствует фазе «диктатуры пролетариата», она — нормальна. Внушают беспокойство лишь обнаруживающиеся в последние несколько лет в СССР тенденции рассматривать единственную партию не как переходное явление, соответствующее периоду созидания нового строя, но как феномен окончательный, выражающий структуру «бесклассового общества», — это не оставляет никаких шансов для демократического развития. И напротив, режим, который четко заявил бы о переходном характере однопартийности и расценивал бы ее лишь в качестве необходимого этапа на пути к плюрализму, мог бы рассматриваться как потенциально демократический.

Конечно, нужны действия, которые подтверждали бы слова, чтобы жесткая структура и тоталитарная природа партии на деле не разрушили бы самой возможности эволюции режима к тому уважению соперника и оппозиции, которые присущи подлинной демократии. Заверения правительств немногого стоят: обещать демократию завтра еще ничего не значит, если не начать ее осуществлять уже сегодня, пусть и понемногу.

Выражение «потенциальная демократия» может вызвать улыбку; идея однопартийности, эволюционирующей к плюрализму, способна внушить скепсис. Тем не менее и то, и имеет под собой факты: мы имеем в виду развитие Турции после 1923 г., увенчавшееся выборами 1950 г. и мирным триумфом оппозиции. Без крови и социальных потрясений Турция перешла от однопартийности к плюрализму. Сегодня это самое демократическое из всех государств Среднего Востока и единственное имеющее настоящие партии, а не феодальные клиентелы, призрачные объединения, инициированные несколькими интеллектуалами, или секты религиозных фанатиков. Думается, этот выдающийся пример еще не оценен по достоинству. Неприемлемость классических демократических процедур для стран Среднего и Дальнего Востока очевидна. Парламенты не смогли бы функционировать в Европе XII века, а иные народы, которым их сегодня даруют, во всех отношениях находятся примерно на этом уровне.

Плюрализм партий, установившийся в странах с архаической социальной структурой и неграмотными народными массами, поддерживает и укрепляет традиционные аристократии, то есть препятствует установлению настоящей демократии. Турция же, напротив, как представляется, показала, что и принципы однопартийности, разумно примененные, позволяют постепенно конституировать новый правящий класс и независимую политическую элиту, которая одна только когда-нибудь окажется способной установить подлинную демократию. Можно ли, обобщая, сделать вывод, что единственная партия способна, таким образом, служить временной опорой, позволяющей хрупкому растению демократии произрасти на почвах, которые не подготовлены к тому, чтобы ее воспринять? Не покидая почвы науки, нужно признать, что единственное и к тому же кратковременное наблюдение не позволяет сделать вывод; но сама проблема заслуживает того, чтобы ее поставить.

Глава вторая. Размеры и союзы

Характеристика количественных параметров партии предполагает наличие инструмента измерения. Три различные «меры» могут быть здесь использованы: члены партии, избиратели, парламентские места. Первая неприменима, так как основное качество инструмента измерения должно быть присуще всем объектам, подлежащим измерению. Члены партии не удовлетворяют этому условию: кадровым партиям они вообще неведомы, а каждая из массовых определяет их по-своему; этот показатель может служить лишь для описания эволюции одной и той же партии или для сравнения подобных. Избиратели же и парламентские места представляют собой всеобщие измерения; правда, те и другие не всегда соответствуют друг другу. В системе пропорционального представительства, когда она выступает в чистом виде, их различие стирается: но в таком виде эта система не применяется ни в одной стране, а многим известен лишь мажоритарный режим, при котором диспаритет между числом избирателей и количеством парламентских мест зачастую весьма велик.

Каждый из этих показателей соответствует различным аспектам оценки партий: первый характеризует вес партии в общественном мнении; второй — ее вес в правительстве. Их следовало бы использовать одновременно. Только так можно было бы выявить обратное воздействие парламентского потенциала партии на общественное мнение. Тем, кто во Франции, например, предлагает уменьшить парламентское представительство коммунистов с помощью введения мажоритарного голосования (это сократило бы их места в Национальном Собрании даже при условии, что количество полученных ими голосов осталось бы неизменным), противники такой реформы отвечают: «Нельзя снизить температуру, разбивая термометр». Но это неверно, ибо отношение между численностью электората и парламентской мощью партии не имеет, по-видимому, такого одностороннего характера, как связь между температурой и термометром. Избирателям надоест наблюдать, как их голоса пропадают потому, что они отдают их партии, которой не благоприятствует техника голосования: поляризация, происходящая при режиме в один тур, ясно это показывает. С другой стороны, партия, которая провела в парламент меньше депутатов, имеет и меньший престиж, и меньшее влияние: она обладает более скромными возможностями давления на правительственные решения, ей труднее добиваться должностей, привилегий или нужной информации для своих избирателей. В 1924–1939 гг. заниженное представительство компартии во французском парламенте, несомненно, самым существенным образом стесняло ее развитие, устранение этого барьера, напротив, в высшей степени ему благоприятствовало. Систематически сопоставляя количественную эволюцию электората с соответствующим показателем парламентских мест после избирательной реформы, которая увеличивает их диспаритет, можно определить степень влияния второго на первое: т. е. в известном смысле оценить реакцию «температуры» на замену «термометра».