Сестра (СИ) - Галина Гончарова

Кто может научить?

А вот именно, что беглые англичане, на которых старательно закрывал глаза царь, как бы ни наушничали ему бояре.

И иноверцы‑де, и православные души развращают… царю было политически безразлично. Своих церквей они не строят, живут слободой, к тому же погонишь их из Архангельска, потом и из Москвы гнать придется…

Нет, лучше уж сделать вид, что он просто не знает. Денег у него не просят, делом полезным заняты — ну и чего еще?

Пусть царевич развлекается…

Боярыня Морозова только за голову схватилась, услышав от сына о предполагаемом маршруте, но потом успокоилась. Все ж таки с царевичем едет, не один. За последнее время эта сумрачная женщина просто расцвела. У нее был любимый и любящий сын, было интересное дело, ее никто не преследовал за веру, что еще надо благопристойной вдове?

Разве что нового мужа найти, но это вряд ли. Софья подозревала, что Феодосия сыта по горло браком со стариком — и просто не рискнет поверить, что бывает лучше. Тем более, не рискнет вверить кому‑то свою жизнь и состояние, да и жизнь сына — тоже.

Одним словом, Феодосия посоветовалась с царевной Анной — и женщины принялись собирать ребят в дорогу.

Алексей Михайлович это решение одобрил. Софья чуть погрустила, но только чуть. Сюрпризы валились один за другим — и Аввакум вдруг заявил, что скоро Собор состоится, нового патриарха будут избирать взамен Никона. Вот он хотел бы съездить…

Софья только плечами пожала.

— Зачем, отче?

— Друзей надо знать, отроковица, — буркнул протопоп. — а врагов и еще лучше.

— Врагов ли?

— Кого бы ни выбрали, другом он нам не будет.

— а Никон не вернется?

— Нет, государыня царевна, Никону патриархом уже не бывать. Зело зол, да и мирское в нем слишком кипит… Гордыню он свою усмирить не мог, захотел власти и над телами и над душами человечьими, вот и поплатился.

Софья кивнула.

Ну да, Алексей Михайлович уже больше пяти лет вел переговоры, рассылал письма и даже собрал в Москве двоих патриархов, а уж более мелких духовных чинов — ситом просеивай.

— а стоит ли тогда туда ехать?

Аввакум решительно кивнул. За это время он отъелся, принял благообразный вид и был совершенно не похож ни на того, кто метал громы и молнии против никонианской ереси, ни на ссыльного, которому осталось только стиснуть зубы и держаться до конца. Новое появилось в нем за эти годы и Софья, глядя на мужчину, была довольна. Сейчас из его глаз светилась мудрость.

Так часто бывает. Когда пытаешься предать свой опыт детям, да еще рассказываешь как, и что, и зачем… поневоле начинаешь переосмысливать свой опыт. Передумывать, рассматривать со всех сторон — и так часто тебе не нравится отразившееся в детских глазенках.

Дети ведь невинны. Им не объяснишь про грязь, гордость, гордыню, упрямство… и Аввакум видел, что путь, который он выбрал, ведет в тупик.

А новый?

В том‑то и разница, что когда пути не предлагают — стоишь на своем и дерешься до последнего. А вот когда есть он…

Когда и для тебя, и для твоих детей есть будущее — то, которое ты сам им построишь, человек способен на чудеса.

— Стоит. Смотреть, кто за нас, кто против, с кем союзы заключать, кому следующим патриархом быть…

— Следующим?

— Кого бы сейчас не назначили — долго ему не продержаться. Только чтоб успокоилось чуть. А вот кто потом будет…

Он не договорил, но Софья поняла. Царю нужен свой патриарх, который, в идеале, примирит две воинствующие группировки. Медленно, постепенно, лет так за сто… она конца этого процесса не увидит, да и пусть! Лишь бы получилось. И не было костров, на которых горят иноверцы. А того пуще — не выродилась бы церковь в продажных попов, которые за ключи от машины тебе и дворнягу окрестят — и сортир освятят…

Она помнила…

Бывало в девяностых и такое, и еще мерзопакостнее бывало… и единственный встретившийся ей приличный поп не искупал громадного количества продажных.

Одним словом — все разъехались. Наступили тишина и спокойствие.

Ненадолго.

Аввакум не рассчитывал на многое, отправляясь в Москву. Но приехал, поселился в доме у Феодосии Морозовой, а наутро отправился в храм, как и всегда привык. Помолиться….

Тесен мир религиозный…

— Аввакум, да ты ли это!?

— Феогност! Тесен мир!

Отца Феогноста Аввакум знал давно и в свое время презирал за слишком мирную позицию. Как так! Не хочет человек ничего добиваться, ничего отстаивать, ни за что бороться, служит себе — и служит. Прихожанами уважаем, любим, начальство его ценит — дельные сотрудники без амбиций, даже если такие слова пока и не придуманы — в цене в любые века.

Зато вот прихожане своего батюшку ценили. Не ругается, никого не клеймит, просто служит и служит, теплом, заботой, пониманием людские души спасает…

— Ты надолго ли в Москву?

— Да…

— Ох, прости, друже. Служба сейчас начнется. Не задержишься ли? Чаек у меня хороший, да медок липовый есть…

Разумеется, Аввакум задержался. И на службе, и ради чая. И, прихлебывая ароматную жидкость, расспрашивал о делах житейских, делах церковных…

Вот дураком отец Феогност отродясь не был, но и беды в своем рассказе не видел. И обстоятельно повествовал Аввакуму, что Никон все равно надеется на свое восстановление. Привык он, что царь — друг его. А оно эвон как повернулось…

Он‑де считал, что не может собор судить патриарха, а царь написал, что патриарх может быть царю подвластен, потому как царь — блюститель церкви, такое вот дело.

И продолжается это долго, и сколько еще будет — неизвестно…

Что в Москву сейчас съехались митрополиты — из Новгорода — Питирим, из Казани — Лаврентий, из Ростова — Иона, а к тому ж Феодосий, Павел Крутицкий, архиепископы Филарет Смоленский, Иларион Рязанский, Арсений Псковский, Иоасаф Тверской — а сколько к тому ж архимандритов, игуменов, епископов — и перечислить страшно. И для начала решать будут, что с книгами делать. А то как раскол пошел, так и идет, хорошо хоть не ширится…

Аввакум на это только улыбнулся. А потом зная, что Феогност не выдаст, признался то ли ему, то ли себе…

— Бог — он в душе быть должен. Самаритянин, вон, помог в свое время, а праведные мимо проезжали. И кто из них более богу угоден?

— Тебя ли я слышу, брат?

Аввакум только улыбнулся. Да, если б не царевичева школа — давно б он голову сложил в своем неистовстве. А сейчас вот смотрел и понимал, что плетью обуха не перешибешь, и пытаться не стоит. Зато есть у него возможность пойти в обход — и воспитать себе достойных преемников, которые, может быть, и смогут колесо повернуть.

— Так все мы… взрослеем.

Феогност усмехнулся в ответ.

— а знаешь ли ты, что соратники твои приехали?