От «Акиры» до «Ходячего замка». Как японская анимация перевернула мировой кинематограф - Сюзан Нейпир

мать (чей мозг буквально стал частью компьютера, который она ремонтирует). Пока Рицуко проникает в мозг острой иглой, она хладнокровно комментирует: «Мне никогда не нравилась моя мать. Я никогда не поступала, как моя мать».

Когда происходит более традиционное действие, оно принимает особенно жестокую форму, например, когда Синдзи буквально забивает вражеского Ангела до смерти или когда Аску духовно надломляет Ангел, с которым она сражается. Полнометражный фильм, не ограниченный телевизионной цензурой, еще ожесточеннее и содержит более откровенный сексуальный подтекст, чем сериал. Кроме того, в отличие от финала телесериала, он ослепляюще и почти бессвязно апокалиптичен, наполнен сценами разрушения, смерти и возможного возрождения в огромных масштабах.

Самый важный элемент разрушения, поднятый в фильме, – это наступление «Третьего удара», мистического апокалиптического момента, который уничтожит человечество. Это событие проводится еще одной секретной организацией, известной как SEELE (немецкое слово, означающее «душа»). NERV пытается работать против них, но SEELE создал свою собственную группу из девяти Ев, чтобы опустошить NERV, уничтожить троих детей и вызвать Третий удар.

Важность Третьего удара состоит в том, что это не deus ex machina с неба, а нечто, порожденное людьми против других людей. Таким образом, большая часть действия фильма сосредоточена вокруг человеческого героизма и трагедии кровавого разрушения NERV солдатами SEELE, кульминацией которого стала смерть Мисато Кацураги, прекрасной наставницы Синдзи, когда она пыталась защитить его. Другие моменты индивидуального героизма включают попытки Аски уничтожить все девять Ев от SEELE в одиночку. Хотя она доходит до непревзойденного пика жестокости, режет, обезглавливает и калечит вражеских Ев, она в итоге не справляется с задачей уничтожения. Она расходует все силы, и в этот момент на нее набрасываются торжествующие Евы и пожирают ее.

В конце фильма Синдзи (который был не в состоянии сделать больше, чем просто съежиться, когда вокруг него царит разрушение) наконец-то облачился в свой костюм Евы, чтобы противостоять Ангелам, но он слишком слаб, чтобы остановить их. Третий удар начинается, когда девять Ев взлетают, сверкая в небе, и образуют форму огромного дерева, известного как Древо Жизни. Взрывы сотрясают мир, и посреди разрушения появляется гигантская Аянами Рэй, очевидно приветствуя души умирающего человечества, которые поднимаются ей навстречу в виде огненных крестов. Только Ева Синдзи не может быть поглощена ею и остается плыть в пространстве космоса. Сам Синдзи просыпается на пустой земле с возрожденной Аской в качестве компаньона. Он начинает ее душить, но она останавливает его, и он плачет. Фильм заканчивается отчаянными словами Аски: «Кимоти варуи!» («Меня тошнит!»).

Несмотря на множество несоответствий и непонятностей, финал киноверсии «Евангелиона» представляет собой завораживающее полотно невероятно сложного апокалиптического видения. Действительно, фильм изобилует образами апокалиптического разрушения даже по сравнению с тремя фильмами, обсуждавшимися ранее. «Евангелион» одновременно расширяет и сужает видение апокалипсиса. В более широком плане его образы охватывают необычайный континуум смерти, разрушения и даже возрождения. Хотя работа разделяет с «Акирой» и «Сверхдемоном» визуальные эффекты городского апокалипсиса, такие как рушащиеся здания и обезумевшая толпа, она, как правило, больше сосредоточена на труднопроходимых пространствах высокотехнологичного мира штаб-квартиры NERV, поскольку силы снаружи начинают нарушать ее защиту. «Евангелион» также выходит далеко за рамки трех других картин в представлении огненного разрушения земли. Наконец, фильм настаивает на сверхъестественном и духовном измерении, отличающемся от мессианизма Навсикаи или Тэцуо и сил Сверхдемона, воплощенном в драматическом образе потрясающей белой Аянами Рэй, поглощающей мириады человеческих душ.

Но «Евангелион» также сужает апокалиптические рамки за счет глубоко личного характера своего апокалиптического видения[325].

Отчасти потому, что это был телесериал, а также фильм, а отчасти из-за его общей психологической направленности, зритель узнает и принимает его на более глубоком уровне, чем в других трех аниме. Многие поклонники «Евангелиона» открыто отождествляют себя с Синдзи и глубоко переживают о судьбах других персонажей. Таким образом, сцены кровавой смерти Мисато, Аска, заживо съеденная в теле Евы, и бессильная, несчастная судьба Синдзи явно имеют более глубокое эмоциональное воздействие, чем любой из других фильмов.

Бессилие Синдзи также интересно исследовать по сравнению с главными героями других фильмов. Навсикая, Тэцуо и Хими способны действовать как на физическом, так и на психологическом уровне, что подтверждается их психическими способностями. В отличие от этого подавляющий солипсизм Синдзи препятствует всем его попыткам действовать, от знакомства с коллегами до пилотирования Евы. Его импотенция метонимически изображена в первой сцене фильма, в которой Синдзи, сидя у больничной койки Аски, внезапно обнаруживает, что она обнажена. Его единственная реакция на это откровение – украдкой мастурбировать с жалким выражением лица. В заключительной сцене фильма он пытается убить Аску, но это тоже безуспешно, и ее последние слова полностью его отвергают: «Меня тошнит».

В конечном счете настоящий апокалипсис «Евангелиона» происходит на личном уровне, мрачное видение полного отчуждения Синдзи от других. Хотя в повествовании на словах говорится о возможной новой форме человечества в результате Третьего удара, явный акцент сделан на трагическом качестве человеческого состояния. Это очевидно не только в случае с Синдзи, но и во многих других откровениях фильма, от упадочных и часто трансгрессивных видов прошлого, преследующих каждого из главных героев, до откровения, что само человечество является восемнадцатым ангелом. Это откровение, воплощающее в себе потенциальную опасность для человека, еще сильнее подчеркивается жестокими рукопашными схватками между NERV и SEELE, которые побуждают одного персонажа сетовать: «Но разве мы не все люди?» (onaji ningen na no ni). Ужасающие внешние силы, окружающие персонажей, по сути являются их собственными темными сторонами, желающими сокрушить их.

Апокалиптический континуум

Принимая во внимание все четыре фильма, можно проследить непрерывность апокалиптического видения, в котором образ разрушения мира варьируется от горестного события («Навсикая») до долгожданного торжества, катарсического переживания, без которого не обойтись новому миру («Акира»), и даже до нигилистических представлений «Легенды о сверхдемоне» и «Евангелиона». В «Сверхдемоне» конец мира онтологически необходим именно потому, что не будет миров, которые могли бы его заменить (то есть необходимо предотвратить созревание любой ценой) – это повергающее в шок видение культурного отчаяния. То же самое отражено в «Евангелионе», но также объединено с солипсистским видением личного отчаяния («Меня тошнит»).

Все фильмы связаны понятием человеческого проступка, который, возможно, является одновременно универсальным аспектом общества конца XX века и культурно специфическим элементом современной Японии. Апокалиптическая история «Навсикаи» сконцентрирована вокруг видения, общего для всех апокалиптических произведений XIX и XX веков – разрушение природы посредством человеческих технологий[326]. Насекомые, которые бродят по этому миру, также являются результатом работы токсинов, выпущенных войной и индустриализацией. «Навсикая» решает проблему проступка через готовность героини пожертвовать собой ради блага мира. Окончательное апокалиптическое разрушение предотвращено повторным включением человечества в естественное сообщество. Теперь, когда существует возможность утопии на