Сказки для умных - Вадим Шефнер

В один осенний день я отправился на толкучку и стал присматриваться. Вскоре я заметил, что один маклак предлагает приятные на вид часы с корпусом из вороненой стали. Он подбрасывал их на ладони и выкрикивал нараспев:

— Часы Павел Буре, ходят в холоде и в жаре! На семи винтах, на двадцати алмазах! Не порчены, не брошены, в починку не ношены! Ход — на весь год! Цена — по совести!

Я подошел к маклаку, он дал мне потрогать и послушать часы и назвал цену. Цена была почти что по моим деньгам.

— Огребай ходунцы, не пожалеешь! — напористо зашептал мне маклак. — Тебе как родному сыну пять темаков скину!.. Себе в убыток отдаю, сам бы носил их за милую душу, да маманя приболела, червонцев на леченье треба!

Обрадовавшись скидке, я немедленно купил часы вместе с ремешком. Надев их на запястье, я сразу почувствовал себя значительным человеком. А когда на следующий день, встретив Тосю на лестнице, я, будто невзначай, поглядел на руку и сказал: «Ну, мне, кажется, пора» — Тося живо заинтересовалась моей покупкой и одобрила ее. Я сразу заметил, что ее отношение ко мне значительно улучшилось. И в самом деле — часы имели вид, этого у них нельзя было отнять. Правда, шли они неточно и с перебоями, но у нас с Гошей был будильник, он показывал верное время и исправлял положение.

Надо было ковать железо, пока горячо, — пора было приступать ко второй части программы, то есть овладевать лыжным спортом и становиться чемпионом. Тем более что уже выпал первый снег.

Дела спортивные

Вскоре я записался в секцию лыжного спорта и взял под расписку лыжи и пьексы. В то время нынешних лыжных ботинок еще не знали, лыжи крепили к пьексам — этаким сапожкам с загнутыми носками. И крепленья тогда были другие, не такие удобные и надежные, как теперь.

Я решил не становиться горнолыжником или прыгуном с трамплина, — откровенно говоря, я не хотел часто падать и паденьями набивать себе синяки и ущемлять свой авторитет. Я задумал стать лыжником-равнинником, то есть ходить на лыжах по ровным и безлюдным местам. Поэтому тренироваться я начал не на земной, а на водной поверхности, а точнее говоря — на льду. Уж ровнее замерзшей реки ничего быть не может. И вот когда Нева покрылась прочным льдом, а лед основательно замело снегом, я все свое свободное время стал отдавать лыжному делу. Я даже отпуск взял зимой, чтобы всецело посвятить себя тренировке на чемпиона. Могу вас заверить, что тренировка эта шла неплохо.

Но однажды, когда я утром вышел из подъезда с лыжами и направился к Неве, подул сильный ветер, началась вьюга. Я решил вернуться домой. Однако, проходя мимо одной пивнушки…

Уважаемые читатели! Конечно, при этих моих словах вы приятно оживились и решили, что я зашел в пивную, выпил там, натворил чего-то спьяна, получил срок и с этого начались все мои невзгоды. Ах, если б это было так! Увы, произошло со мной нечто совсем другое…

Итак, поравнявшись с пивной, я вдруг услышал голос: «Эй, парень, трояк не хочешь заработать?» Это обратился ко мне шофер потрепанного грузовика-фургона, стоявшего возле пивного заведения. А далее шофер пояснил мне в чем дело. Он с братом привез кому-то из дальнего совхоза левые дрова, а когда за дрова были вручены деньги, брат сразу крепко выпил, и его пришлось уложить в кузов, в фургон. Сейчас братан там спит, но если он проснется, то есть опасность, что он на ходу выпрыгнет из машины, тем более что дверь держится на честном слове. Если я посижу в фургоне с пьяным, не давая ему выскочить, то буду иметь трешку.

— А далеко ехать? — спросил я.

— Часа полтора, до нашей деревни, — ответил водитель. — Да я тебя и раньше выпущу, если он там будет смирно лежать.

Я подумал, что где-нибудь в лесу ветер сейчас потише, там не так холодно, и там можно, несмотря на вьюгу, потренироваться в лыжном спорте. Да и трешка — дело не лишнее. Поэтому я выразил свое принципиальное согласие на эту сделку. Шофер открыл фанерную дверцу фургона, я туда просунул лыжи и затем влез сам. Трезвый брат пьяного брата закрыл дверцу снаружи, потом завел мотор, и мы тронулись в путь.

В фургоне было темновато, в нем имелось два малюсеньких, залепленных снегом окошечка на уровне выше человеческого роста. На покрытом древесным мусором полу спал человек в тулупе, под головой его вместо подушки лежала березовая чурка. Некоторое время он лежал спокойно, но когда машину начало качать на поворотах, он вдруг вскочил и стал требовать, чтобы его впустили в кино. Я стал ему объяснять, что никакого кино здесь нет, но он рвался к двери. Поэтому мне пришлось применить физические меры. Так как драться я умел с детства, а незнакомец был пьян и неуклюж, то я его довольно быстро утихомирил, и он снова уснул. Тем временем грузовик ехал полным ходом. Вначале чувствовалось, что машина петляет по городу, потом повороты кончились, мы выехали на какую-то загородную дорогу. Но где мы едем и куда

— этого я не знал, ведь до окошек мне было не дотянуться, да меня это и не особенно интересовало.

Вдруг грузовик остановился. Стало слышно, как завывает вьюга. Потом шофер открыл дверцу, и в фургон ворвался снежный вихрь.

— Ну как, жив мой братан? — спросил водитель.

— Жив, — ответил я. — Слышишь, как храпит!.. Правда, пришлось ему батух немного надавать, а то он все в кино рвался.

— Правильно сделал, это ему полезно, — молвил шофер. — Он всегда, как выпьет, в кино хочет, культура в нем играет… Теперь бы его в кабину пересадить, а то дом недалеко, пусть он в деревню сидя въедет, чтоб лишних разговоров не было. А как усадим его — ты сразу куда хошь можешь идти.

Мы натерли пьяному уши снегом, кое-как привели его в чувство, помогли ему влезть в кабину. Затем я взял из фургона свои лыжи.

— Спасибо тебе, получай трояк, — сказал шофер. — А может, со мной до деревни доедешь, а? Погреешься у нас… Гляди метель-то какая.

— Нет, спасибо, — ответил я. — Мне надо тренироваться.

— Ну, охота пуще неволи, — проговорил водитель.

И вскоре его машина скрылась в снежной мгле. И тут я вспомнил, что забыл его спросить, где мы находимся и где здесь ближайшая станция. Я стоял на проселочной дороге, слева виднелся еловый лес, справа болотистое редколесье. Я даже не знал, в какой стороне Ленинград. Однако это не очень меня смутило, так как я был полон сил и желанья поскорее стать чемпионом и завоевать сердце Тоси. К тому же сквозь завывание метели мне послышалось, что где-то далеко прогудел паровоз. И я стал на лыжи и пошел снежной целиной через лес в сторону этого гудка.

Следующее мое воспоминание такое. Я иду на лыжах по лесу. Это лес болотистый, в нем стоят невысокие сосны и березки, под снегом чувствуются кочки, но так как снег глубокий, то кочки не мешают идти. И вдруг на левой лыже обрывается крепление, и я ничего не могу сделать. Взвалив лыжи и палки на плечо, я иду сквозь вьюгу, проваливаясь по пояс в сугробы. Я хочу выйти на проселочную дорогу, но не знаю, где она: лыжню уже замело снегом. А вьюга не унимается, и меня начинает прохватывать холод, ноги и руки стынут. Я начинаю понимать, что дела мои плохи, и все ускоряю шаг. Так я иду час или полтора — и вдруг узнаю то место, где оборвалось крепление и где начинаются мои глубокие пешие следы, — их снегом еще не замело. Значит, я кружил, кружил и вернулся на старое место.