Меч и ятаган - Дэвид У. Болл

Мария собиралась подарить пергамент отцу Сальваго. Она аккуратно свернула его и перевязала бечевкой. Прибежав в церковь Святой Агаты, Мария увидела трудившегося на колокольне отца – тот давал стоявшим внизу помощникам указания по смешиванию раствора. Забывшись от радости, Мария помахала отцу рукой, он увидел ее и кивнул, а потом вернулся к работе.

Сегодня Сальваго не ждал Марию, так как не назначал ей урок. Уже несколько дней он был сам не свой. На прошлой неделе он отменил занятия, сославшись на нездоровье. Мария нашла его в ризнице. Он сидел один с печальным видом. Обычно он пил очень мало, но сейчас на полу рядом с ним стояла почти пустая бутылка вина. Увидев ученицу, он не обрадовался. Сальваго принял твердое решение больше с ней не заниматься и положить конец своим мучениям, иначе он опасался за свой рассудок.

– У меня для вас кое-что есть, святой отец! – лучезарно улыбнувшись, заявила Мария.

– У меня сегодня нет времени, Мария, – мрачно отозвался он, вставая и с трудом держась на ногах.

В восторге от приготовленного сюрприза Мария не обратила внимания на его состояние.

– Обещаю, это займет всего минутку! Только выслушайте меня, и я сразу уйду! – выпалила она и развернула список. – «Блаженны нищие духом… – Мария читала без запинок, с выражением, и он был глубоко тронут ее заботой. – Блаженны кроткие…»

Пока она читала, Сальваго изучал ее. Мягкий коричневый джеркин, в длинные волосы вплетена лента. Он смотрел на ее руки, державшие пергамент, нежные и изящные руки, похожие на буквы, которые с каждым занятием становились все более изящными, уверенными и красивыми.

– «Блаженны алчущие…»

Он следил за ее дыханием, смотрел, как ее груди поднимаются и опускаются, на очертания шеи и губы, произносившие столь хорошо знакомые ему слова, и даже не замечал тех мест, где она что-то пропускала или говорила по-своему. Щеки Марии сияли нежным румянцем, сияли жизнью.

– «Блаженны чистые сердцем…»

Закончив, она посмотрела на него, зная, что он будет ею доволен. Дрожащими руками Сальваго взял из ее рук пергамент, внимательно изучил с невероятным удовольствием, а потом посмотрел ей в глаза. Мария улыбнулась. Он шагнул к ней и раскрыл руки, чтобы обнять ее. Удивленно, но без всякого страха она отпрянула.

– Святой отец! – воскликнула она; ее улыбка померкла.

Они оказались невыносимо близко друг к другу, и Сальваго не выдержал, страсть захватила его, и он бросился к Марии. Пораженная девушка пыталась вырваться, но он оказался куда сильнее ее.

Он прижал Марию к столу, начал шарить по ней руками, разорвал веревку, которой был перепоясан ее джеркин. Сорвав с нее рубашку, он добрался до ее груди. Мария закричала, но все звуки заглушались толстыми каменными стенами ризницы и стуком молотка, которым Лука Борг разбивал камни.

Серебряное распятие, висевшее у Сальваго на шее, попало ей в рот. Мария дергалась и вырывалась изо всех сил, пытаясь выплюнуть его, кашляла, плакала и наконец сорвала его с шеи священника. Он попытался заглушить ее крики поцелуем, но она до крови укусила его губу. Мария ударила Сальваго его же собственным распятием, но боль лишь окончательно свела его с ума. Сальваго навалился на нее всем весом, стараясь снять с нее штаны. Наконец ему это удалось, и он уже не мог остановиться, он не замечал ни ее взгляда, ни ее слез. Засунув в нее пальцы, он почувствовал, что там все туго и сухо. Мария закричала от боли, но он ничего не слышал. В ушах стучала кровь, задрав сутану и спустив штаны, он резко вошел в нее, начал совершать ритмичные движения и остановился, лишь когда его семя излилось внутрь Марии. Сальваго застонал от экстаза и боли, жуткой боли. Теперь кричали уже они оба, но он все еще не слышал ее голоса. Он был ослеплен, оглушен и забыл, где они находятся. Его бедра продолжали конвульсивно двигаться, он лежал на ней, тяжело дыша.

Постепенно шум в ушах стих, и Сальваго пришел в себя. Стояла тишина, с колокольни уже не доносилось ни звука. Тишину нарушали лишь рыдания Марии. Сальваго с трудом встал, опираясь о стол. Он наклонился, чтобы натянуть штаны, но в висках тут же предательски застучало. Обернувшись, он взглянул на Марию. Ее лицо было искажено болью, глаза покраснели от слез, волосы взъерошены. Лента, вплетенная в волосы, валялась на столе.

Пергамент упал на пол вместе с подсвечником и песочными часами. Придя в себя и осознав ужас содеянного, Сальваго подошел к ней и прошептал:

– Господи, помоги мне! Мария, умоляю, прости меня! Я не понимаю, что на меня…

– Уйдите! – прошептала она, медленно оперлась на локти и с трудом встала.

У нее в руках было гусиное перо, и только в этот момент он понял, что она воткнула в него перо, и потрогал свою шею. Мария проколола небольшой кровеносный сосуд. Рана была несерьезная, но кровоточила. Шея и рот Сальваго были измазаны кровью, на лицо Марии тоже попала кровь. Он бросил взгляд на стол за ее спиной и увидел, что там тоже кровь – кровь, принадлежавшая ей, понял он, взглянув на ее штаны. Она в отчаянии пыталась поправить порванную одежду, привести себя в порядок, избавиться от этих пятен, от этого ужаса, но только больше размазала кровь. Продолжая рыдать, Мария вытерла щеку, натянула штаны, огляделась и, схватив тяжелый подсвечник, повернулась к Сальваго, готовая размозжить ему череп.

В этот момент в дверь ризницы постучали, и на пороге появился Лука Борг.

– Прошу прощения, святой отец, у нас там незадача… – начал было каменщик, но застыл на месте, увидев кровь, подсвечник в руках Марии и разбитое стекло, а еще искаженное ужасом лицо дочери и растерянное лицо Сальваго.

– Отец! – кинулась к нему дочь прямо по битому стеклу, выронив подсвечник; она в кровь порезала ноги, но даже не заметила этого. – Отец! Он… он сделал мне больно! Он… – Мария разрыдалась и уткнулась отцу в грудь, но тот стоял абсолютно неподвижно, не пытаясь ее утешить.

В замешательстве он мягко, но твердо оттолкнул ее. Мария увидела, как на виске отца бешено бьется жилка. Затуманенным взглядом Лука посмотрел на отца Сальваго и негромко произнес:

– Оставь нас, Мария. Иди домой.

– Но отец…

– Убирайся! Ступай домой!

Спотыкаясь, Мария вылетела из ризницы, пробежала через алтарь, с трудом перелезла через загородку, чуть не сбив с ног двух молившихся прихожан. Выбравшись из церкви, она бросилась бежать куда глаза глядят, но точно не домой. Просто бежать, бежать, бежать подальше от этого ужаса! Биргу показался ей пестрым карнавалом из лиц, звуков и мест – все выглядело чужим и неузнаваемым. Мария мчалась вперед как в тумане, ничего не замечая вокруг. Прошел час, а может быть, и три, и вот она наконец ворвалась в пещеру, сама не понимая, как смогла добраться сюда. В Мекор-Хаким она бросилась Елене на шею и зарыдала в голос. Только через полчаса Мария достаточно успокоилась, чтобы рассказать, что с ней случилось. Ее разрывало множество чувств, от горя до ярости. Она нервно ходила взад-вперед, орала и плакала, пока не сорвала голос. Она обнаружила, что все еще держит в руках его распятие, теперь превратившееся в украшенное рубинами святотатство, сняла цепочку со сведенных судорогой пальцев и швырнула ненавистный предмет в стену. Звякнув, распятие отскочило от стены и упало в какой-то темный угол. Мария колотила по камням кулаками, пока из костяшек не пошла кровь. Она попробовала помыться в источнике. Вода была ледяная, девушку била крупная дрожь. К горлу подступила тошнота. Мария наклонилась, и ее вырвало. Рвота продолжалась до тех пор, пока внутри не осталось ничего, кроме желчи, но спазмы не утихали. Она могла только корчиться и плакать.

Первым из мужчин домой вернулся Коул, потом Виллано. Они насторожились, услышав рыдания, но Элли прогнала их. Фенсу поднялся по лесенке, которая вела в нишу Елены, заглянул к ним и обеспокоенно шепнул:

– Я могу чем-то помочь?

– Уходи, – покачала головой Елена.

Фенсу дважды просить не пришлось. Ему совершенно не хотелось связываться с женскими неприятностями.

Наконец далеко за полночь, совершенно обессилев,