Воспоминания военного министра - Владимир Александрович Сухомлинов

самая лучшая подушка», и я утешал себя мыслью, что ни Кузьмин, ни Носович спокойно спать не должны на мягких своих одрах.

Летом, когда предстоял ремонт камер нашего коридора, меня перевели в № 55, в которой было несколько больше света и меньше сырости: вследствие того что она была угловой, стена, окружающая каземат, отходила здесь дальше. Кроме того, у этого номера не было соседних камер, а помещались с одной стороны цейхгауз, а с другой – библиотека.

Последняя составилась из пожертвований, главным образом бывших заключенных, и при значительном количестве книг была довольно содержательна, не исключая и сочинений на иностранных языках. Обстоятельно составленный каталог давал возможность удобно пользоваться этой литературой. Более ста своих книг и я внес в него.

На продовольствие от казны полагалось всего 40 копеек в сутки, три раза в день подавали кипяток в чайнике. При отсутствии собственных средств у заключенного приходилось довольствоваться из котла команды крепости.

Но оставшаяся тогда на свободе моя жена на другой же день моего заключения энергично принялась хлопотать о том, что можно сделать, чтобы облегчить мое положение, и протестовать против небывалого произвола.

Как оказалось, многим была совершенно ясна подкладка всего затеянного против меня дела, и жене удалось поэтому кое-что выхлопотать. Мне разрешен был свой матрац и постельное белье, складной столик и кресло.

Во время этих хлопот обо мне шофер нашего автомобиля обратил внимание жены, что какой-то автомобиль настойчиво за ними следует.

Жена зайдет в магазин – автомобиль этот останавливается недалеко, а какой-то господин подходит и заглядывает в окно, что жена там делает. Во время одной такой остановки жена подозвала к себе этого господина и пригласила его сесть в наш автомобиль. Никак этого не ожидая, он растерялся и сел, а жена привезла его быстро в департамент полиции, и надо же было случиться, чтобы в это время у подъезда был сам директор, которого она знала. Она сдала таким образом преследовавшего ее господина с рук на руки – его арестовали, и выяснилось, что это сыщик, так сказать «приватный», от председателя Совета министров господина Штюрмера. Даже департамент полиции поразился такому усердию.

Большим утешением были свидания, хотя и очень краткосрочные, в присутствии полковника Иванишина, причем не разрешалось говорить ни о деле, ни о политике, ни о газетах, вообще о том, что не касается семейных вопросов и дома.

Ежедневно на полчаса меня пускали на прогулку в небольшой садик, внутри пятиугольного бастиона, а когда заключенных было совсем мало, одно время чуть ли не я один, то гулял по часу, и даже два раза в день. Ко мне слетались голуби, и я кормил их хлебом и зерном, приручив до того, что, когда только показывался из дверей, они окружали меня целой стаей, садились на плечи, вились над головой. Я приучил их ходить за мной по пятам. Посреди садика находилась баня, которая отапливалась один раз в две недели.

Наблюдательная команда состояла из 24 человек, половина – жандармы Петербургского губернского жандармского управления, и другая половина – специальные нижние чины из крепости. Люди эти неуклонно исполняли все правила, установленные для наблюдения за арестованными, но делали это человечно, не позволяя себе ни в чем ухудшать и без того тяжелые условия узников, наоборот, что только было допустимо, толковалось в пользу заключенных.

Несколько раз навещал меня комендант крепости, мой старый знакомый, бывший командующий войсками Одесского военного округа генерал Никитин.

В церковь не пускали, но священник для исповеди и причастия приходил в бастион. Для него отводилась пустая камера, куда приносились образа и аналой.

Довольно долго не являлся ко мне для допроса сенатор Кузьмин. Но наконец появился вместе с Носовичем и секретарем.

Являясь в Трубецкой бастион, Кузьмин напомнил мне Акакия Акакиевича аккуратным обращением своим с канцелярскими принадлежностями и формалистикой заурядного чиновника, будучи слепым к существу дела до такой степени, что для краткости пропускал смысл. Протоколы писал всегда собственноручно, тщательно выводя любимые им буквы, а в один из них вставил, не стесняясь, целую фразу, которой я не говорил, но которая ему нравилась.

В то время, что я сидел в крепости, жене моей пришлось еще раз удостоиться домашнего обыска. Всеми способами ограничивали меня в средствах для защиты. Арест во всех отношениях значительно ухудшил мое положение; я не имел возможности ответить на все клеветнические нападки, раздававшиеся с трибуны Государственной думы и появлявшиеся на страницах печати.

При обыске, по распоряжению сенатора Кузьмина, у меня взята была и упомянутая выше записка 1909 года, которая была возвращена по окончании следствия. На ней имеется пометка следственной власти: «Приобщить».

Очевидно, имелось в виду учесть содержащиеся в ней данные, но когда выяснилось, что записка может свидетельствовать лишь в мою пользу, то приобщение не состоялось.

Для характеристики, чем оканчивались мои попытки получать иногда справки, могу указать на такие курьезы.

Прошу официально предоставить мне копии постановлений Военного совета об указаниях 1904 года, которые относились к вопросу снабжения снарядами. Не скоро, конечно, однако получаю копию указания о снабжении, но не снарядами, а биноклями! Прошу справку о снарядах через следователя, сенатора Кузьмина, который мне пишет, что предоставляет обратиться непосредственно в ведомство. Пишу военному министру, ссылаясь на указания сенатора Кузьмина. Долго не имею ответа. Оказывается, что военный министр Шуваев спрашивал министра юстиции Добровольского, который ответил, со ссылкой на разные статьи закона, что мне, как частному лицу, выдавать справок не полагается, но что я могу обратиться через сенатора Кузьмина.

Просил через председателя верховной комиссии генерала Петрова справку о поставке автомобилей. Очень скоро получил ответ, что распоряжение сделано, но с 1916 года по настоящее время этой справки я не получил. А она представляла большой интерес, так как после моего ухода цена по поставке грузовиков с 8,5 тыс. руб. возросла до 18,5 тыс.

Мне не удалось, конечно, узнать и о поставке более миллиона ружейных лож к винтовкам членом Военно-промышленного комитета В.М. Родзянко, для чего он покупал березовую рощу у помещицы Хитрово, близ села Кончанского Новгородской губернии. А интересно было бы знать, сколько времени потребовалось на превращение рощи в ружья и во что это обошлось?

Так состоялось мое обвинение! Два сенатора, Кузьмин и Носович, с усердием, заслуживающим более достойного дела, записали свои фамилии на черную доску нашей юстиции, рядом с прапорщиком Кочубинским, несомненным провокатором, процесс этот орудовавшим и подготовлявшим.

Этот скандал в благородном семействе всероссийской юстиции осуществлял третий сенатор – Н.Н. Таганцев, который основных принципов истинного отправления правосудия не признавал.

Полгода, таким образом,