Следствие по магии 2 - Анастасия Евдокимова

— Я потомок русского солдата!

Меня трясло, но я сказал свое слово. Я готов умереть за свои слова! А потом почувствовал теплую ладошку на своем плече. Полуобернулся. Девушка, что стояла за моей спиной улыбалась. Ее лицо — птичья маска, под которой я заметил улыбку. Она предала мне сил, страшно, но уже не так, я не один.

— Видишь, Всадник. Не пройдешь ты здесь.

— Странные, вы русские, не понимаю я вас. Солдат?

— Не ответит он тебе, Всадник. Но попробует защитить. Сам знаешь. У нас другие интересы. Мы строим мир, мы любим мир, но воевать мы умеем лучше всех, кому как не Войне знать об этом.

— Так что ты здесь делаешь?

Уже не грозно, а с интересом спросил. Ему легко ответили:

— Забираю души. Они более не будут защищать этот город. Они упокоятся в своей земле, пока не призову их на сражение, Всадник.

— Ты отдашь этот город мне?

— Он уже практически твой. Но своих, я не бросаю.

Огромный всадник только склонил голову. Развернул коня, что, пританцовывая, направился прочь от гранита. Полностью исчезнув на последней оставшейся ступеньке. Но еще долго в ушах раздавался цокот, подобный взрывам. Казалось, что я вечность не мог оторвать взгляд от места его исчезновения.

— Ты молодец, воин. Спасибо.

— Не…за что.

Я с трудом вспоминал русские слова, там, на острие момента, они шли от сердца, они были естественны. Сейчас, я сказал три слова с акцентом:

— Что есть дальше?

— Дальше, они вернуться домой. Им не место здесь, их жертву не оценили.

— А мы?

— Если кто-то захочет, он останется защищать, таких как ты.

И грянул голос забытого гимна, того, что наводил ужас на всех фашистов…

Союз нерушимый республик свободных

Сплотила навеки Великая Русь.

Да здравствует созданный волей народов

Единый, могучий Советский Союз!

И грянул хор. Из разлома выходили солдаты, лихо подхватывая припев:

Славься, Отечество наше свободное,

Дружбы, народов надежный оплот!

Знамя советское, знамя народное

Пусть от победы, к победе ведет!

И сотни, и сотни призраков в форме выходили и строились, глаза у всех были грустные, серьезные. Они держали строй и тогда, и сейчас. Они защищали нас, до конца. И от нас самих. Мы сами разрушили. Не я, конечно, но я в чем-то такой же, я молчал.

Сквозь грозы сияло нам солнце свободы,

И Ленин великий нам путь озарил.

Нас вырастил Сталин — на верность народу

На труд и на подвиги нас вдохновил.

И опять хором, от которого веяло бурей огня. Той бурей, в которой сгорели их жизни, их будущее. Они не роптали, они защищали свою землю.

Славься, Отечество наше свободное,

Счастья народов надежный оплот!

Знамя советское, знамя народное

Пусть от победы к победе ведет!

Ко мне подошел один солдат. Постоял, посмотрел, подумал и заговорил, торопливо.

— Раньше я никогда не понимал почему меня оставили здесь. Родился я по Волоколамском, погиб, да, при взятии Риги. Но я все же не понимал почему тело не вернули домой к бабушке и дедушке. А потом уже и к дочери… а душу так и не пустили куда солдату положено. Долго не понимал. Обижался. Смотрел. Сначала все вроде бы нормально было. Потом стали ходить эти… ну, вроде как дурные — со свастиками.

Мы армию нашу растили в сраженьях,

Захватчиков подлых с дороги сметем!

Мы в битвах решаем судьбу поколений,

Мы к славе Отчизну свою поведем!

А солдат продолжал:

— Потом понял: не дурные это. Это всерьез. А потом в какой-то момент, когда дрогнул и рухнул поставленный надо мной монумент, когда бульдозер вывернул из земли мои кости, я понял! Я понял! Я понял зачем меня тут оставили!

Я останусь за линией фронта. С тобой, с такими как ты. Мы будем взрывать мосты. Мы будем взрывать дороги. Я сделаю все что смогу. Я приснюсь кошмарами. Я заставлю задрожать руки. Я заклиню клапаны моторов и ослеплю радары.

А потом придут они — мои потомки. Они будут чумазыми и испачканными кровью. Такими же, каким был я…. И кто-то из них займет мое место. Так будет правильно. Так надо. Так всегда было надо. Надо было просто подождать.

Славься, Отечество наше свободное,

Славы народов надежный оплот!

Знамя советское, знамя народное

Пусть от победы к победе ведет!

— Я хочу тебе кое-что показать. Пойдем, ты вернешься сюда. А теперь смотри.

Мы вышли в поле, около памятника воинам. Этой ночью я уже мало чему удивлялся, казалось после того, как я посмотрел в глаза Всаднику, страх стал маленьким, ничтожным и слабым. Мне было стыдно, за то, что я молчал, нас попирали, а я молчал.

Здесь в отличие от Риги было людно, толпы людей кричали «Ура!» на каждый взрыв салюта. А салют не смолкал! Это был праздник. И огонь, у ног солдата.

— Это, «Саур — Могила». Сегодня здесь зажгли Вечный огонь.

Она поднялась по ступенькам, перед ней поднимались солдаты, они проходили сквозь вечный огонь и исчезали. Перед этим хлопали по плечам, таким же как они призракам, что ждали их в том огне. Нас никто не видел, люди расступались, не замечая нас, идущих в конце строя солдат. Я видел, как люди, те что праздновали здесь, обнимались и плакали. От счастья, от душащего восторга.

И вот мы встали у этого символа победы. Девушка протянула руку к огню и зашептала. Я не все мог разобрать. Только последние слова.

— Во имя Рода. Защитят, — обернулась на меня, улыбнулась. — Теперь ты знаешь, что такое память предков. Попробуй быть достойным.

Славься, Отечество наше свободное,

Славы народов надежный оплот!

Знамя советское, знамя народное

Пусть от победы к победе ведет!

Я стоял у подножья уже холодного мемориала. Он был окончательно мертв. Как же горько становилось от той безысходности, что поселилась в душе.

Я согнул одно колено, потом второе. Просить прощения. Перед мемориалом? Перед собой? Что мы наделали? Господи?

Мне опять на плечи опустились чьи-то руки, холодные, они обжигали даже сквозь ткань пиджака. Тот единственный призрачный солдат, что остался со мной.

— Не бойся я остался с тобой.

Он улыбнулся, вечно молодой, в еще необмятой форме, вечный защитник. Он улыбался, ободряюще и понимающе.

— Встань, воин. Не пристало русскому стоять на коленях. Мы попробуем все вернуть. Она пообещала, если вы будете достойны, она вернется. Уж я- то знаю. Своих мы не бросаем.

[1] ЛНР

Глава 27

Глаза открывать не хотелось. Ощущала бодрость,