Памятник крестоносцу - Арчибалд Кронин

— Где это вы научились плавать? — Стефену лишь с трудом удалось нагнать ее.

— На пристани у Джо Тэпли. В детстве мы все время прыгали с нее в воду.

Она перевернулась на спину и, закрыв глаза, поплыла. Ее упругое тело казалось таким молодым, точно годы, прошедшие со времени их первой встречи, не оставили на нем никакого следа. Стефен смотрел на эту свежую, соблазнительную женщину и удивлялся, что она до сих пор не нашла себе мужа. Любопытство одержало в нем верх над врожденной застенчивостью, и он спросил:

— Дженни… почему вы так и не вышли больше замуж?

Она перевернулась на живот, взмахнув руками, подняв фонтан брызг, посмотрела на Стефена и тряхнула головой.

— Должно быть, случай не представился. Ну да… наверно. Увивалось тут за мною несколько парней. Да мне что-то ни один не нравился. — Она вдруг улыбнулась. — Вы ведь знаете, как это бывает, мистер Десмонд. Обжегшись на молоке, дуешь на воду.

И, прежде чем он успел что-нибудь сказать, она стремительно поплыла к берегу.

Одевшись, но оба босиком, они направились к скалистой части бухточки, где их поджидали Флорри и Эрни с сачками для ловли креветок; сачки эти были прикреплены к длинной палке с перекладиной, наподобие грабель.

— Лучше поздно, чем никогда, — язвительно приветствовала их Флорри. — Возьмите сачки у Эрни. И, если вы готовы, начнем.

Опустив конец палки с перекладиной в море, она двинулась по мелководью, толкая впереди себя сачок и поднимая со дна тучи песка. Эрни и Дженни неторопливо следовали за нею, а на некотором расстоянии позади шел Стефен. Вода была такая прозрачная, что — удивительная вещь! — он различал впереди смутные очертания креветок, шевелящих тоненькими усиками, различал, несмотря на то, что студенистые тельца их совсем прозрачны, а по окраске они напоминают переливчатый песок, — их выдает лишь крошечный черный, точно агат, глазок, видимо являющийся своеобразным жизненным центром этих хрупких существ и как бы предупреждающий их об опасности, ибо при его приближении все они вдруг начинали отчаянно метаться. Многие избегли ожидавшей их участи, и все же, когда сачки были извлечены из воды, в них оказалось достаточно поживы.

— Принеси ведро, Эрни, — скомандовала Флорри. — Оставляй только самых больших, а мелкоту брось обратно в воду. Вы втроем продолжайте заниматься креветками, а я поищу моллюсков среди камней.

Дул легкий ветерок, солнце выкатилось из-за туч, словно огненный апельсин. Они ходили по колено в воде, прочесывая дно, и через час наловили полное ведро креветок. Тут из-за скал, где потрескивал и дымил костер, сложенный из валявшихся на берегу коряг, донесся призывный крик Флорри. Они пошли к ней. На гладком сухом выступе скалы была расстелена белая скатерть, придавленная по краям круглыми мраморными камешками. Чай уже был готов, и на огне стоял железный котелок, в котором кипела вода.

— У меня теперь совсем ноги отнимутся, — заметила Флорри, протянув к огню посиневшие ступни. Затем, кивнув на креветок, добавила: — Бросай, хватит на них любоваться.

— Страсть какая, — пробормотала Дженни и слегка вздрогнула, когда трепыхающаяся студенистая масса исчезла в клокочущей воде. — Бедняжки!

— Да они же ничего не чувствуют, — заверил ее Эрни. — У них нет нервов — не то, что у нас. Правильно я говорю, мистер Десмонд?

Стефен, пристально смотревший на Дженни, едва ли расслышал вопрос. Она стояла задумавшись, с сачком на плече, слегка нагнувшись вперед, широко расставив босые ноги. Невысокая, крепкая, с ярким румянцем на исхлестанных соленым морским ветром и песком щеках, с иссиня-черными, растрепавшимися волосами, в подоткнутой юбке, из-под которой выглядывала белоснежная нижняя юбка в оборках, и в блузке с закатанными рукавами, распахнутой на груди, она вырисовывалась четким силуэтом на фоне унылого, ничем не примечательного заката. У Стефена не было с собой ни карандаша, ни бумаги, но художник заговорил в нем вдруг с такою силой, что он подумал: «Боже мой, если бы я мог написать ее сейчас, передать эти ярко-красные и синие тона, это сумрачное, темное небо!..»

Чай оказался крепким, черным, как пережаренное мясо, и обжигающим, как кипяток. Флорри настояла на том, чтобы они выпили по целой кружке, «а то все внутри захолодало». Затем, поглядывая на Стефена, она подала моллюсков и, заметив удивление, отразившееся на его липе, когда он их попробовал, многозначительно поджала губы.

— Не думали, что так вкусно, а? — с усмешкой спросила она. — Жижу надо тоже глотать.

— Куда до них устрицам! — заметил Эрни, накладывая себе полную тарелку.

Моллюски были восхитительны: каждый лежал в белой приоткрытой раковине, нежный и солоноватый, настоящий морской деликатес, сохранивший весь аромат океана, — быть может, первое творение на земле.

Затем наступила очередь креветок — их ели прямо из горшка, с толстыми ломтями хлеба, намазанного деревенским маслом; сочные, нежно-розовые, серпообразные, они легко отделялись от своей брони. Потом выпили еще чаю. И закончили пиршество ватрушкой, которую испекла накануне вечером Дженни. Все молчали, слышно было лишь, как негромко, ритмично шуршит, набегая на берег, прилив. Никому, видимо, не хотелось двигаться. Чувствуя во всем теле странную, по приятную истому, Стефен смотрел, как в еще светлом небе нарождается бледная луна, и от души желал, чтобы этот дивный час продлился подольше. Наконец Флорри встрепенулась:

— Становится темно. Пора и домой.

Собрали остатки пиршества, впрягли пони в тележку, зажгли подвешенный к оглобле фонарик, и Флорри с Эрни уселись на переднем сиденье. Стефен, уже тоже занявший свое место в повозке, протянул руку и помог Дженни взобраться на заднее сиденье рядом с ним. Крепко сжав ее пальцы, он заставил ее придвинуться ближе. И этот простой жест был подобен удару грома — с такою силой пробудилось вдруг к жизни чувство, которое весь день медленно зрело в душе Стефена: он ощутил несказанное блаженство от пожатия ее теплой сухой руки. Пьянящий восторг захлестнул его, я сердце вдруг заколотилось так неожиданно, так буйно, что он не мог слова вымолвить.

Эрни тронул вожжи, и пони потрусил рысцой. На заднем сиденье стояла корзина с уловом, к Дженни со Стефеном вынуждены были сидеть, тесно прижавшись друг к другу. От прикосновения ее теплого бедра и руки трепет пробегал по телу Стефена. Вот уже сколько лет, со времени его злополучного увлечения Эмми Бертело, ни одна женщина не возбуждала в нем желания. Это чувство умерло в нем; возможно, он убил его самодисциплиной, решив обречь себя на безбрачие. А вот сейчас ни за какие блага мира он не мог бы связно произнести ни слова! Понимает ли она, думал он, какое томление вдруг охватило его? А может быть, она разделяет его чувства? Она тоже была как-то уж очень молчалива и, пожалуй, чересчур сдержанна. А этот огонь, обжигающий его всякий раз, как их ноги соприкасаются в темноте, — это пожар в его крови? Или, может быть, и в ее?

Они въехали в город, встретивший их сиянием фонарей, отражавшихся в маслянистой воде у пристани. На набережной Флорри прозаично воскликнула:

— Ох уж эти креветки — до чего же после них пить хочется! Не пропустить ли нам в «Дельфине» по стаканчику пивка?

— Давайте, — сказал Эрни. — А я выпью минеральной воды.

— Таких, как ты, туда не пускают: надо еще прежде дорасти до восемнадцати лет.

— Но, тетушка Фло…

— Нет, — решительно отрезала Флорри. — Я совсем забыла про тебя. Придется и нам потерпеть до дому.

Они доехали до конца набережной, где помещалась конюшня; Эрни, несколько уязвленный в своем самолюбии, упросил Дженни побыть с ним, пока он распряжет пони, а Флорри и Стефен вдвоем направились к лавке. Они медленно шли по набережной, и Стефен, несмотря на владевшее им волнение, почувствовал, что его спутница исподтишка сверлит его взглядом.

— Славно мы провели денек, — заметила она, чтобы как-то начать разговор.

Он пробормотал что-то в знак согласия.

— Дженни у нас такая хорошая, — без всякой видимой связи продолжала Флорри. — И неглупая… но уж больно простая душа. Работает как лошадь… нелегко ведь ей приходится. А до чего добра! Очень я надеюсь, что она найдет себе хорошего, степенного парня… Не хотелось бы мне, чтоб она промахнулась. Ей нужен муж с приличным постоянным заработком, ну и, конечно, заботливый.

Наступила пауза. Затем Флорри заговорила опять — все тем же бесстрастным тоном, словно думала вслух:

— Вот, например, есть тут у нас один парень, Хоукинс, владеет на паях новешеньким траулером — не шутка. Мы, наверно, встретили бы его, если б зашли в «Дельфин». Компанейский малый. И острогу здорово мечет… Так вот: очень ему наша Дженни нравится.

Стефен молчал, не зная, что сказать. Несмотря на кажущуюся небрежность тона, чувствовалось, что Флорри говорит не зря. Совершенно ясно, на что она намекает, и возражать тут было нечего.