Царица ночи - Нелли Хейл

Марены, месте ее рождения. С тех пор как она исчезла, я никогда не бывала там – слишком много воспоминаний о боли и страхе скрывается в его стенах. И души обходят то место стороной, но чтут память духа смерти, стоявшего у истоков сотворения мира. Я расскажу тебе, какие украшения предлагали сотворить лучшие мастера, но позже. Теперь, если ты не возражаешь, пришла пора церемонии.

В глазах Фаины появилась древность Смерти, но улыбка была той же, любящей и ласковой, какую он видел каждый день. Матвей скептически посмотрел на свою домашнюю одежду, но по едва заметному движению ее головы догадался, что это не имело значения.

– Где бы ты хотел это сделать?

Он мог думать лишь об одном месте, которое они оба уже успели полюбить. Матвей взял ее за руку и провел через спальню на балкон.

– Наши цветы! – радостно воскликнула Фаина, когда он зажег гирлянды на стенах. – Как хорошо ты заботился о них.

Свет был достаточно ярким, чтобы не видеть улицу сквозь ночной мрак. Пластиковые окна заглушали шум вечерней Москвы, и, когда они встали напротив друг друга, Матвею показалось, что внешний мир попросту растворился.

Фаина взяла его правую руку и вложила в нее брошь, накрыв своей ладонью. Матвей поразился, ощутив внутри камней мягкое тепло. От пальцев по всему телу прокатилась странная дрожь, которая сосредоточилась у него в груди и наполнила сердце. Он не сдержал удивленного вздоха, чувствуя прилив сил, которого ему не дала даже мертвая вода.

Он поднял взгляд на Фаину, прекрасную в своем спокойствии. Она попросила повторять за ней, и его охватило чувство, что кроме нее его слушал кто-то еще, невидимый, но могущественный. Это было похоже на новое начало, которого он не страшился, но ждал.

– Я разделяю с тобой жизнь и последую за тобой в вечность. Я буду принадлежать тебе, пока в мире существует любовь, а после ты и я заново познаем ее вместе. Наши души – одно целое, и нет и не будет такой силы, что разделит их.

Возможно, такая церемония заслуживала лучшего места, чем квартира врача, но ни Матвею, ни Фаине не было дела до роскошных особняков или элегантных садов. Они ничего не значили, в то время как именно здесь сердце любившей и страдавшей Фаины ожило, Матвей обрел свою душу, а их любовь возродилась.

Они обменялись клятвами, и, когда Фаина отняла руку, он увидел, что брошь исчезла, оставив после себя теплое покалывание в груди.

– Она будет ждать тебя в день Бала, – пояснила она. Улыбка отражалась в ее зеленых глазах.

Матвей выглянул в приоткрытую балконную дверь. Все вещи были на своих местах. По лучам лунного света с неба в спальню не спустились ангелы. Не заиграла музыка, на кухонном столе не появилось угощений, а на их пальцах – колец.

Будто прочитав его мысли, Фаина сунула руку в складки платья.

– Ритуал завершен. Но жители Ирия были так добры, что подготовили для нас еще один подарок.

– Еще один? Кто же помог тебе найти мастеров?

– Твой первый отец, Игорь Рокотов. И женщина, которая растила меня, когда я была человеком. Марфа. Помнишь, я тебе рассказывала о ней? Ее предсказание сбылось, но совсем не так, как она ожидала. Жители деревни вспомнили меня в то же время, что и я тебя, и по Ирию быстро разлетелась новость, что отныне на Балу посланница смерти будет присутствовать с супругом. Ты не представляешь, как много людей изъявили желание помочь подготовить достойный дар для него.

Фаина достала два гладких кольца серебристого цвета, судя по размерам, одно для него, другое для себя. На первый взгляд они были совсем простыми, но Матвей заметил внутри каждого тонкую линию из алатыря.

Он не видел причин ждать и с готовностью протянул руку. Она надела ему кольцо на безымянный палец. То было немного теплым и подошло идеально.

Надев кольцо ей, Матвей сжал маленькую ладонь. Это был один из самых счастливых моментов в его жизни, и, как и предыдущие, он был связан с ней. Положив другую руку ей на грудь, где стучало сердце, он сказал:

– Теперь, надеюсь, я могу поцеловать жену.

Фаина не стала тратить время на ответ.

Их мягкий поцелуй быстро перерос в нечто большее. Несколько недель неожиданной разлуки стали испытанием для обоих, и прикосновения губ к губам было недостаточно. Прижимая ее к себе одной рукой, другой Матвей касался ее лица, волос и целовал нежную шею, заново переживая ощущения, которые все это время лишь вспоминал. Его глаза открывались и снова закрывались, потому что ему нужно было видеть Фаину и в то же время хотелось забыть, что кроме нее в мире было что-то еще. То, как она повторяла его имя, было лучше любой музыки, которую ему посчастливилось услышать на Балу.

Его руки опустились к поясу ее платья, и он был очень рад, что Фаина не выбрала нечто из восемнадцатого века, с обилием всегда сводящих его с ума застежек и лент. Он справился с ремешком, едва они переступили порог балкона, и мягкий шелк бесшумно соскользнул на пол, растаяв в воздухе.

– Как же ты прекрасна.

Он сел на кровать, с благоговением разглядывая обнаружившееся под платьем тонкое жемчужно-белое кружево, едва прикрывавшее шрамы и облегавшее ее талию и бедра как вторая кожа. Глаза Фаины блеснули, и она лукаво улыбнулась, встав между его коленей и пропуская пальцы сквозь его волосы.

– Я надеялась на брачную ночь.

Его руки легли ей на пояс, притягивая ближе. Матвей сказал бы, что оказался в раю, если бы уже не знал, что все его красоты меркнут по сравнению с тем, что он видел и чувствовал сейчас.

Что будет чувствовать рядом с ней вечность.

Глава 8

Раньше будущее представлялось Матвею вполне простым и ясным. У него была работа, которой он посвящал все силы, квартира в хорошем районе, откуда не планировал уезжать, и ничто не наводило на мысль, что в его личной жизни наступят перемены. А затем он повстречал посланницу смерти и понял, что такого будущего уже никогда не будет достаточно.

Он узнал секреты прошлого и настоящего, которые были скрыты от всех остальных. Но, что самое важное, он узнал, как сильно способен любить. Теперь к нему вернулась та, кому эта любовь предназначалась. И мир на какое-то время сосредоточился в зеленых глазах, чей взгляд проникал в самую душу, и прикосновениях кожи к коже. Страсть между ними двумя всегда сочеталась с нежностью, и, когда его собственное