Это я тебя убила - Екатерина Звонцова

Я доверяю Скорфусу, у него своя голова на плечах, а значит, теперь мне надо прикрыть его зад во всех смыслах, включая ректальную проверку температуры. Ну и как? Лепечу как можно жалобнее: – Но… наверное, я зря позвала тебя. Он уже сказал, что ему ничего не надо, кроме как поспать… – Срываюсь и все же проговариваюсь: – После того как весь допрос он пролежал меховым мешком и не раскрывал рта, а затем его вырвало под ноги Илфокиону!

Даже я бы заметила в своем голосе панику. Эвер хмурится сильнее, снова тянет руку. У него явно есть цель ощупать живот Скорфуса, проверить, нет ли вздутий или что там еще делают медики с переевшими пациентами? Но это не так просто: когда Скорфус – шарик, этот шарик монолитен. Хвост снова предостерегающе стучит по руке, а потом одна лапа, дернувшись, все же пытается оцарапать кисть. Эвер отдергивается вовремя и разумно уступает, бормочет: «Ладно, ладно, я приду позже, шевелишься, значит, цел…» Я чувствую себя идиоткой, но подспудно меня радует одно: занятые этой хвостатой проблемой, мы можем не обсуждать вчерашний вечер. Есть время подыскать слова.

– Прости, – единственное, что приходит на ум, когда Эвер тоже встает и, оправив одежду, озадаченно поворачивается ко мне. – Да, зря дернула. Ему правда лучше знать, как поправиться. Но пойми правильно, у меня тоже нервы сдали…

Брови Эвера снова сдвигаются, губы сжимаются. В первую секунду я думаю, что он зол. Возможно: вдруг я разбудила его или от чего-то отвлекла, или он просто не хочет меня видеть после того, как я… проклятие. Мы все-таки здесь. Я потупляюсь, кусаю щеку и готовлюсь сказать «прости» еще раз, вложив туда другой смысл. Но, не дожидаясь этого, Эвер напряженно кивает, снова идет к двери и приоткрывает ее, спеша выйти. Я смирилась бы, приняла бы это за простое нежелание задерживаться в моей компании, но готова поклясться: всю последнюю минуту у него снова были медленные глаза. Глаза того, кого заживо съедают мысли.

– Подожди! – Сую флакон с маслом в карман, бегу следом, обернувшись только на пороге. Скорфус машет хвостом, мол, проваливай, проваливай. – Эвер!

Он там, стоит у стены, привалившись к ней, и трет лицо ладонями, трет до остервенения, до рваных красных пятен на щеках и скулах. Пальцы подрагивают.

– Что? – Я останавливаюсь напротив, осторожно трогаю его плечо. – Тебе тоже плохо? Ты…

Слова не находятся, его бледность и эти пятна пугают меня, я невольно бегаю взглядом по всей белой аккуратной фигуре. Ищу следы побоев, ищу что-то, чем мог выразить сомнение или недовольство Илфокион. Не нахожу. Эвер опускает руки, смотрит на меня с нечитаемым выражением и качает головой. Нет, ему не плохо. По крайней мере, не в том смысле.

– Боюсь, это я виноват. Он мог заболеть из-за меня.

Между нами повисает молчание, за которое я ненавижу себя: слова Эвера – эхо моих мыслей на лестнице. Встряхиваю головой, надеясь от них избавиться, прийти в чувство, нашарить какое-нибудь опровержение, которое убедит нас обоих. Не успеваю.

– Ты ведь в курсе, да? Когда вчера мы гуляли по берегу у портала, недалеко от нас упала мертвая птица, и он взял ее в зубы, чтобы показать эдилу. У птицы был, кажется, раскрошен хребет, и я не знаю…

Эвер осекается, облизнув губы. В памяти оживает мрачное лицо Илфокиона и его слова, что-то из последних… Вот. «Будьте внимательнее и присматривайте за своим оружием и друзьями». Теперь я начинаю догадываться, откуда еще у тех слов растут ноги. Он-то уже осведомлен об инциденте в деталях, и наверняка его возмутило, что мой кот притащил в замок подобную дрянь, да еще в дни, когда у нас гостит посол доброй воли. Вот только…

– И что? – говорю немного через силу. При всей мерзости этой картинки она не складывается целиком. – При чем тут птица?

Кулаки Эвера сжимаются. Он смотрит так бессильно, что я едва это выдерживаю.

– Да при том, что она могла быть…

– Больной? – немного выдыхаю. – О боги, Эвер, если так, то ты меня успокоил. У Скорфуса иммунитет ко всем нашим недугам, включая мор. – Эвер открывает рот, но я не даю перебить. – Он может болеть только тем, чем обитатели Святой Горы, а они, насколько я знаю, не болеют вообще. Он справится, птица же из… нашего мира, нет? И успокойся, ты бы ему не помешал, даже если бы пытался. Если он хочет понюхать или потрогать какую-то дрянь, его не остановить.

Эвер смотрит удивленно, а я с радостью наблюдаю перемену: как в его глазах проступает облегчение. Но оно секундно, тут же взгляд снова гаснет.

– Уверена, что все так просто? Никто не отметал вариант с его помощью мне…

«Что бы он ни сказал тебе, он ошибается», – слова всплывают в памяти вовремя. Невольно я в который раз восхищаюсь дальновидностью Скорфуса и его… добротой, пожалуй? Догадывался ведь, что Эвер придет к подобным мыслям и в очередной раз обвинит себя во всех грехах. И захотел это предотвратить. Если бы еще не уточнение про уязвимость…

– Он не считает, что ему чем-то повредило Подземье, это мы обсудить успели. – Стараюсь произнести это как можно тверже. – Поэтому не переживай, в конце концов, это он полубог, а не мы. – Это получается добавить почти шутливо, и уголки губ Эвера все же дергаются. – Давай не будем пока переживать и посмотрим, каким он проснется. А там разберемся.

Удивительно… я успокаиваю Эвера, не он меня, как всегда в моем детстве. Осознаю это запоздало, осекаюсь, и между нами снова повисает молчание, в котором мы просто стоим друг против друга. Я чувствую его взгляд, но сама упрямо смотрю только на его губы. Мне опять некстати вспоминается лишнее, то, от чего колени предательски подгибаются, и я повторяю вчерашний импульсивный жест – упираюсь ладонью в стену возле головы Эвера. Предсказуемо он пытается отпрянуть в противоположную сторону, не говоря ни слова.

– Боги. – Все же встречаюсь с ним глазами и, упав в их бирюзу, сама растягиваю губы в неловкой улыбке. – Нет, нет, не бойся, я не буду больше тебя целовать, мы вроде убедились… – запинаюсь, смеюсь, – кстати, да, мы ведь убедились, о чем вообще речь! Скорфус точно слег не из-за тебя, Эвер, с ним ты не контактировал так тесно, как со мной, а я-то здорова, и…

Ну дура, просто дура, как я еще могу себя назвать? Дура с грязным языком и не менее грязными мыслями, иначе почему я хочу упереть в стену и другую руку, чтобы