"Говорящие с...-2" Последствия больших разговоров - Мария Барышева

   - Что э...

   Раздался громкий скрежет, сомкнутые края стенок ванной внезапно развернулись, словно какой-то чудовищный бутон, и перед на мгновение оцепеневшим Максимом распахнулось наполненное водой белоснежное вместилище, в котором лицом вверх колыхался голый человек. Выпученные глаза человека смотрели в потолок, рот с побелевшими губами был широко открыт, и в нем хлюпала вода. Рядом с щекой покачивались бледно-зеленые комья размокшего мыла.

   - ..!!! - сказал Максим, отдергиваясь и налетая на брата. Тот, в свою очередь, сшиб младшего Библиотекаря, и все трое кубарем выкатились из ванной комнаты. Максим, тотчас вскочив, обернулся - разомкнувшиеся стенки ванны мелко трепетали, словно края зонтика плывущей медузы, провисая и становясь все более и более плоскими. На коврик мелкими порциями выплескивалась вода. Комнату наполнили тоскливые скрипуче-скрежещущие звуки, и Максим, не выдержав, с грохотом захлопнул дверь и прижался к ней спиной. В коридор уже вылетела в полном составе группа младшего Техника.

   - Что там?! А?! Что там?!

   - Сорокин Георгий Васильевич, я полагаю, - прошептал Максим, вздрагивая от унылых поскрипываний, продолжающих доноситься из-за двери. - И ванна. Твою мать!

   - Чертов осел, объясни толком! - полуистерично взвизгнула Анюта, но младший Библиотекарь тут же все объяснил вопросом:

   - Господи, он там... он мертвый?!

   - Я, конечно, не такой уж спец, - пробормотал Марк, уже нажимавший кнопки сотового, - но, по-моему он очень мертвый. А вот ванна - совсем наоборот! Юрка, уводи этих двоих отсюда!

   - А это...

   - Она не реагировала, пока Тимка туда не сунулся и не открыл рот! - Максим без церемоний сгреб обоих Говорящих и толкнул в прихожую. - Потом допроверяем! Там такая хрень!.. Я на нее с топором не полезу, с ума не сошел! Ну что, Витя, неопасные вещи?! Пущай лежат себе?! Этот Сорокин точно не Говорящий!

   - Вот теперь, когда дело дошло до сантехники, - не преминул высказаться перед отбытием Волк, - мне стало по-настоящему страшно.

   - Ну, что, - человек опустился на скамейку и с наслаждением вытянул ноги, - еще один подъездик - и на перерыв?

   - Ты хочешь моей смерти, - проворчал другой, уже сидевший на зеленых крашеных досках, и заерзал вправо, так чтобы между ним и соседом образовалось безопасное расстояние. - Откровенно говоря, мне странно, что я все еще жив.

   - Откровенно говоря, мне тоже это странно, - согласился сосед. - Но ты всегда можешь попроситься к кому-нибудь другому. Вон, хоть к Сергей Сергеичу. Или к Ксюше. Тебе следовало сразу это сделать. Что ты пытаешься доказать? Что ты меня не боишься? Мне сейчас, знаешь ли, не до детсадовских разборок. К тому же, ты меня боишься.

   Собеседник метнул на него свирепый взгляд, но ничего не сказал.

   Что ж, тот был прав.

   Он и в самом деле его боялся.

   Костя-Шофер множество раз слышал старинную поговорку: "Бог - не фраер, все видит" - и неоднократно в этом убеждался, но всегда на чужих примерах. Если и был кто-то там наверху, то на Шофера он, может, и поглядывал, но без интереса. А сегодня вдруг, ни с того, ни с сего, решил сыграть с Шофером шуточку - уж куда позлее и поопасней тех шуточек, которые устраивал сам Шофер сидящему рядом на скамейке человеку.

   Сопровождению Кости не повезло уже на третьем адресе. А ведь это была всего лишь занавеска - старенькая, милая, шелестящая бамбуковая занавеска, обитавшая в проеме единственной жилой комнатки, и лет ей наверняка было не меньше, чем самому Шоферу. Он и не знал, что такие до сих пор существуют. Занавеска выглядела удручающе - цветные трубочки растрескались, выцвели, многих не хватало, а из оставшихся торчали проволочные охвостья, но рисунок, в который складывались оставшиеся, еще можно было различить - хижина на песке, а за ней - пятилистная пальмовая макушка. У его бабки тоже была такая, правда с непритязательным узором из цветных волн, но та давным-давно рассыпалась, и останки ее были торжественно вынесены матерью на свалку. Эта же все еще держалась, чуть покосившийся деревянный карниз отчаянно цеплялся за притолоку, и шелестели от ветра щедро увитые паутиной и засиженные мухами бамбуковые подвески. Она казалась настолько жалкой, что Шоферу и в голову не пришло ее в чем-то подозревать, и, войдя, он и его сопровождение сразу же направились в сторону кухни, неблагоразумно повернувшись к занавеске спинами.

   Шофер вначале услышал громкий шелест, слившийся с упреждающим окриком, а долей секунды спустя ощутил в затылке дикую сверлящую боль. Одновременно с этим что-то плашмя ударило его по спине, грязный пол, устланный покоробившимся линолеумом, полетел навстречу, и, встретившись с ним, Шофер на несколько секунд потерял сознание.

   Придя в себя, он перевернулся и на мгновение пожалел о том, что пришел в себя. В дверном проеме, где только что тихо шелестела старая занавеска, теперь извивалось нечто жуткое, проворно размахивая ставшими необычайно гибкими бамбуковыми отростками, обретшими яркие мощные цвета. Проволочные охвостья вытянулись и разбухли, обратившись толстыми острыми наконечниками, и несколько из них, пробив толстый щит одного из представителей Костиного сопровождения, впились в его тело, отчего представитель стал похож на разгадавший головоломку персонаж старой страшилки "Восставшие из ада". Тот свободной рукой пытался оторвать их от себя, а его коллега орал на него и, размахивая топором, перерубал занавесочные щупальца, одновременно отмахиваясь от тех, которые вились вокруг него. Бамбуковые щупальца, издавая громкие шелестящие звуки, с изумительной ловкостью отдергивались от губительного лезвия, тут же нападали вновь, и казалось, что под притолокой подвесили за хвосты целую ораву разъяренных змей. Занавеска не оказалась столь лояльна к неГоворящим, как те вещи, о которых слышал Шофер, - лишившись добычи, она, вероятно, уже не могла остановиться, решив любым способом утолить обретенную кровожадность. Впрочем, часть бамбуковых плетей все еще упорно тянулась туда, где распростерся Шофер, пытаясь добраться до него, и пока он ошеломленно смотрел на них, одна из плетей вдруг порвалась с сочным треском. Костя едва успел отдернуться в сторону, сорвавшийся отросток с легкостью прошил линолеум в том месте, где только что находилось шоферское бедро, и тотчас безжизненно обмяк. Это окончательно привело Костю в себя, и он, вскочив настолько стремительно, насколько позволило его обмундирование, кинулся на выручку сопровождению, которое немедленно в два голоса заорало:

   - Пошел вон!

   Подчиниться или ослушаться Шофер не успел - сопровождение общими усилиями содрало с притолоки карниз девиантной занавески, и уже на полу, ругаясь и азартно пыхтя, в рекордный срок превратило извивающееся бамбуковое изделие в мелкие щепы. После этого все трое, обессилевшие - двое от ран, а третий - от шока, сели рядком под стеночкой и принялись дожидаться подкрепления, коротая время за извлечением друг из друга остатков занавески и рассказыванием пошлых анекдотов находящейся в полуобморочном состоянии хозяйке квартиры.