История России. Московско-царский период. XVI век - Дмитрий Иванович Иловайский

могла решить ливонский вопрос. Тогда царь обратился к одному из владетелей пятигорских черкес, по имени Темгрюк, дочь которого славилась своей красотой. Она прибыла в Москву, здесь при крещении получила имя Мария и вступила в брак с Иоанном в августе 1561 года. К сожалению, красивая черкешенка своими душевными качествами не была похожа на первую супругу царя; напротив, по известию современников, она, как истая дочь Кавказа, отличалась злонравием и дикостию, а потому имела вредное влияние на Иоанна, поощряя его к жестокости. Скоро охладев к своей второй супруге, царь стал искать других средств развлечения и предаваться необузданному разврату и пьянству в кругу своих новых любимцев. Между последними наибольшее влияние получили: Алексей Басманов с сыном Федором, князь Афанасий Вяземский, Малюта Скуратов-Бельский и Василий Грязной. Грубой лестью и усердным угодничеством эти царедворцы вкрались в доверие государя и ловко направляли его гнев и опалу на людей противного им нрава и образа мыслей. В усыплении царской совести насчет совершаемых жестокостей им помогали некоторые лукавые мнихи, о которых упомянуто выше и между которыми на сем поприще в особенности отличался чудовский архимандрит Левкий.

Казни бояр и вообще знатных людей начались вскоре после кончины Анастасии и удаления советников.

Как и следовало ожидать, первыми жертвами оказались близкие и приятели Алексея Адашева. Казнены были: брат его доблестный воевода Даниил со своим малолетним сыном и с тестем Туровым, трое Сатиных — шурья Алексея и еще несколько его родственников. Тогда же погибла семья его приятельницы, вдовы какого-то боярина Марии, родом польки, принявшей православие и отличавшейся набожностью: ее обвинили в замысле извести царя колдовством и казнили вместе с пятью сыновьями. В последующие годы в числе погибших были: князья Димитрий Овчина-Оболенский, племянник известного любимца Елены, Михайло Репнин и Димитрий Курлятев. Первый, если верить одному современнику, при каком-то столкновении с молодым Басмановым Федором дерзнул упрекнуть его в том, что он служит государю не полезными делами, а гнусной содомией. Репнин погиб за то, что бросил на землю и растоптал ногами маску, которую царь хотел надеть на него во время своего вечернего разгула, когда пил и плясал с новыми любимцами; а Курлятева умертвил со всем семейством потому, что был когда-то другом Адашевых. Некоторые заслуженные бояре, за недостаток раболепия, подвергались тюрьме и заточению; в их числе герой казанской осады князь Михайло Воротынский сослан с семьей на Белоозеро; а гроза крымцев Иван Васильевич Большой Шереметев сначала мучился в темнице; выпущенный на свободу, он потом укрылся в обитель Кирилло-Белозерскую; но брат его Никита не избег казни. С некоторых других знатных бояр взяты были клятвенные поручные записи в том, что они будут верно служить царю и его сыновьям, Ивану и Федору, и не отъедут ни в Литву, ни в иные государства. Эти записи по преимуществу брались с сыновей и внуков тех удельных русских князей, которые перешли в Московское государство из Литовского, каковы: князья Василий Михайлович Глинский, Иван Мстиславский, Иван Дмитриевич Бельский, Александр Иванович Воротынский. Если и вообще знатные бояре еще не думали отказываться от старинного права отъезда, тем более притязали на это право ближние потомки русско-литовских удельных князей и, по-видимому, не прочь были осуществить его ввиду наступившей эпохи казней и опал. По крайней мере, князь Иван Дмитриевич Бельский в данной им записи сознается, что он действительно думал бежать из Москвы, ссылался с польским королем Жигимонтом Августом и уже получил от него опасную грамоту. За Бельского дали поручную запись до 27 бояр, которые обязались внести 10 000 рублей в случае его побега. Но, кроме этой поручной записи, взята была еще другая подручная: под ней подписались более 100 иных бояр и служилых людей, которые ручались за первых, то есть обязывались в случае их неустойки уплатить за них 10 000 рублей. (Подобные же поручные и подручные записи взяты с Ивана Шереметева тоже в 10 000 рублях, а за Александра Воротынского в 15 000.)[43]

Клятвенные и поручные записи о неотъезде в Литву брались не без основания. Ибо были действительные примеры таких отъездов. Так, казацкий вождь князь Димитрий Вишневецкий, прославившийся своими подвигами против крымцев и перешедший в Московское государство, теперь не хотел более служить тирану и ушел опять в Литву. Милостиво принятый Сигизмундом, он вскоре затеял отчаянный поход в Молдавию, попал в плен и был казнен в Константинополе. Тогда же ушли в Литву двое Черкасских, вероятно прибывшие в Москву вместе с Марьей Темгрюковной, еще Владимир Заболоцкий и некоторые другие; с ними бежали и многие дети боярские, спасавшиеся от Иоаннова тиранства и еще недовольные тем, что царь дьякам своим оказывал более расположения, чем военно-служилым людям, и позволял притеснять сих последних. Чтобы поощрить московских служилых людей к измене своему сильному противнику, Сигизмунд ласково принимал в литовскую службу перебежчиков и раздавал им имения. А с некоторыми знатными боярами литовское правительство само входило в тайные сношения и склоняло их к отъезду. Мы видели, что таковые сношения с князем Иваном Дмитриевичем Бельским были открыты и он, по ходатайству митрополита, епископов и бояр, получил прощение. Зато королю удалось переманить к себе другого, более известного боярина и воеводу, князя Андрея Михайловича Курбского, отличившегося в битвах с крымцами и при взятии Казани. Он принадлежал к сторонникам и приятелям Сильвестра и Адашева; а потому, несмотря на свои заслуги и бывшее личное расположение к нему Иоанна, находился теперь под страхом опалы. После же одной неудачной битвы с литовцами (под Невелем в 1562 г.) опасения его усилились. Хотя Иоанн еще не оказывал ему явной немилости (может быть, потому, что, находясь тогда на пограничной службе, он легко мог бежать), но Курбский предвидел готовившуюся ему участь и потому вступил в тайные переговоры с литовскими вельможами, гетманом Николаем Радзивиллом и подканцлером Евстафием Воловичем. Сам король Сигизмунд Август приглашал его и обещал ему свои милости. Сенаторы присягнули на исполнении этих обещаний. Наконец, получив охранную или «опасную» королевскую грамоту, Курбский решился исполнить задуманное бегство. Он в то время начальствовал в Юрьеве-Ливонском; при нем находились его жена и малолетний сын. Говорят, будто он спросил жену, желает ли она видеть его мертвым или расстаться с ним навеки; получив великодушный ответ, простился с семьей и ночью незаметно покинул город. В сопровождении двенадцати преданных слуг он ускакал в соседний город Вольмар, занятый литовцами. Это было в апреле 1564 года.

По прибытии в Литву Курбский получил грамоту на Ковельскую волость, одно из богатейших и