Без Поводыря - Андрей Дай

Мещерский явился даже почти вовремя. Наряженный во что-то невообразимое а ля-рюс, как всегда расхристанный и неопрятный. Но вел себя вполне прилично, чего впрочем оказалось для Густава Васильевича явно не достаточно. Изобразив мимолетную брезгливую гримасу, старый генерал сослался на плохое самочувствие и удалился в свои комнаты. Сомневаюсь, что Вово это хоть как-то затронуло. Все внимание нежданного гостя было обращено на меня. Зная о… гм… нетрадиционных пристрастиях этого молодого мужчины, я даже стал опасаться… эм-м… домогательств.

Однако речь князь завел о таможенных тарифах. Сказать, что я был удивлен – это ничего не сказать.

— Эти их новые тарифы, что ныне докладывал в Госсовете Рейтерн, — помогая себя энергичными жестами, и не обращая внимания на мои выпученные от удивления глаза, вещал Вово. — Не более чем произведение фантазии Эзопа! Или нет! Не так! Это будет блистательное торжество наших господ фритрейдеров с князем Константином во главе! В разорение русским промышленникам, но зато в облегчение и выгоду иностранных, а особенности английской, коммерции и мануфактуры. Они из угождения Opinion Nationale Journal des Debats готовы разорить все наши фабрики, лишь бы только в Лондоне знали, что, дескать, они люди времени. Проповедники свободы торговли!

— Все не так просто, — сказал я, когда до меня наконец дошло, что молодой повеса явился ко мне на обед чтоб поведать о необходимости протекционизма. Только я все еще отказывался понять – почему именно ко мне? — Есть же товары высоких переделов! Некоторые станки и стали…

— Да, Герман, — покладисто согласился человек, последний из всех жителей страны, кого я мог бы причислить к друзьям. — Все не так просто… Все гораздо сложнее, чем представлялось нам с Никсой еще недавно. Ах, как я скучаю по тем дням! Как скучаю…

И тут же, с заметным усилием, вернулся к столь волнующей его теме:

— Но в остальном, вы должны со мной согласиться! В остальном, касательно тех товаров, коими уже теперь мы вынуждены конкурировать с иностранными? Разве тут мы не должны, не обязаны попечительствовать русским промышленникам?

— Охотно с вами соглашусь, князь, — без уверенности в голосе, признал я. — Только, чтó я могу…

— Ах да, — облик Вово переменился в один миг. Теперь передо мной сидел прежний, вальяжный и нагловатый любимчик наследника престола. — Газеты с этим выдут только завтра. Однако мне они не могли отказать…

С этими словами Мещерский извлек из внутреннего кармана первый, видимо – пробный оттиск "Санкт-Петербургских Ведомостей", развернул серую дешевую бумагу и торжественно положил мне поверх тарелки. Да еще и любезно ткнул пальцем в обведенную карандашом колонку, так что лист немедленно пропитался соусом.

В обширной статье описывались изменения административного устройства органов управления империей. В ней говорилось, что теперь по примеру просвещенных европейских держав, вводится должность первого министра, заменяющего прежнего председателя Комитета министров, но имеющего куда большие права и обязанности. По сути, премьер из синекуры для отслуживших свое, престарелых и ни на что не годных вельмож, превращался в главного управленца страны.

А еще в газете сообщалось, что рескриптом регента, великого князя Николая, на пост первого министра назначается великий князь Александр Александрович. Я был сражен наповал! Бульдожка! Милый в своей неуклюжести, но честный и прямой, как меч, Саша – начальник всего, и гражданского и военного управления страны!

Но еще большей неожиданностью для меня был последний абзац заметки. Тот, где сообщалось, что у первого министра будет три заместителя – товарища, как их сейчас принято называть. По делам флота – морской министр адмирал Николай Карлович Краббе. По военным делам – военный министр, генерал-адъютант свиты Его Императорского Величества Дмитрий Алексеевич Милютин. И по делам общего гражданского управления и финансам – тайный советник Герман Густавович Лерхе!

Расщепленное надвое сознание в медицине называют шизофренией. А если – натрое? Это как будет? Я это к тому интересуюсь, что именно… гм… трояко, я новости и воспринял. В один единый миг в голове моей с грохотом атакующей рыцарской конницы столкнулось три мысли.

Та часть меня, скорее всего – приобретенная, оставшаяся, так сказать, в наследство от Герочки, ликовала. "Наконец-то! — вопило сердце, эхом и багровыми пятнами отдаваясь в глазах. — Наконец-то меня заметили, оценили и назначили на пост, соответствующий талантам и заслугам! Ух, теперь-то я им всем покажу!"

Душа же, в это же самое время погружалась в пучину ужаса и отчаяния. Одной тени, намека на возможное повторение "командировки" в то Ничто, где она пребывала неисчислимые века, достаточно было, чтоб моя внутренняя сущность зашлась в каком-то инфернальном визге. И я ее, мою многострадальную душу, отлично понимал. Одно дело начальствовать в полупустынной Сибири, где даже фатальные ошибки выглядели невинными шалостями, совсем другое – руководить огромной державой из столичного кабинета. Заведовать судьбами миллионов. Быть на самом острие атакующей Настоящее Истории.

И ведь не скрыться, не спрятаться, не свалить неудачи или ошибки на неопытность молодого Саши-Бульдожки. Никто не поверит. Как наверняка во всей столице не найдется ни единого человека, принявшего всерьез назначение второго сына Александра Второго председателем комитета министров. Фиговый лист – да. Номинальное лицо для свиты императора. Понятно, что вся работа – я имею в виду действительно работу, а не присутствие на торжественных церемониях – ляжет на мои плечи. И стоит мне оступиться, смалодушничать, или просто не обратить внимание на вопиющую подлость – все! Пути назад не будет.

Да и сам масштаб будущего труда просто подавлял. Зима 1865-66 года выдалась морозной и малоснежной не только в Сибири. Осенью, когда дело дошло до сбора урожая, выяснилось, что зерна мало. Так мало, что уже к Рождеству большинство губернаторов России рапортовали о начавшемся в деревнях голоде. В дороге я вместе с репортерами газет негодовал на бездеятельность властей и радовался отвагой тех начальников, кто не побоялся открыть военные магазины, чтоб накормить хотя бы детей. А теперь что? Теперь все это бедствие на мне?

Чудовищный дефицит бюджета – на мне? Никакая промышленность и засилье европейских, в первую очередь английских товаров на внутреннем рынке! Забитое, неграмотное и от этого не ведающее о своих правах крестьянство. Зажравшееся, раздираемое противоречиями и политическими партиями дворянство. Пустынные просторы Сибири и жаркие пески Туркестана. Вечно всем недовольная Польша и уснувшая, убаюканная сказками о прошлом величии Финляндия. Армия мздоимцев и казнокрадов, и слабая, отвратительно вооруженная армия. Флот… едрешкин корень… Все это на мне? Это от меня будут теперь ждать повторения сибирского чуда?!

Да! От меня! Но не я ли всерьез обдумывал свое дальнейшее вмешательство в Историю? Не я ли мечтал так преобразовать страну, чтоб не было стыдно перед потомками? Не я ли тщательно подыскивал себе местечко в столичных присутствиях, в надежде, что цесаревич возьмет меня с собой? Кто, если не ты, готов был перестать быть Поводырем своего края, чтоб стать выразителем его воли в коридорах дворцов? Так ты получил чего хотел!

Разум, последний бастион, все еще на что-то надеялся. Хотя бы на то, что это назначение… эта газетка… могла быть очередной злой, изощренно коварной, шуткой Вово. Что ему стоило уговорить покладистого наборщика в какой-нибудь редакции набросать в ящик нужных литеров?! Рубль? Три? Воображение легко рисовало картину, с каким наслаждением Мещерский потом будет рассказывать об одураченном Воробье-Лерхе…

Но я уже знал. Именно, что знал… Смотрел на заинтересованно разглядывающего мое лицо князя, и знал, что – нет. Это правда. И он действительно пришел ко мне набиваться в соратники. Где-то ведь должно отложиться хотя бы легкая симпатия к человеку принесшему добрую весть?! И что князю, каким бы неоднозначным… гм… да… неоднозначным был его характер, и правда важно привлечь меня на свою сторону в споре между либералами и протекционистами.

— Вам нехорошо? — с легким флером сарказма поинтересовался князь. — От чего же?

— Мне… — с усилием разлепил я непослушные, сведенные судорогой губы. Потом, секундой спустя, даже заставил себя чуточку улыбнуться. — Мне… Нет-нет… Я подумал… Воробей на таком высоком посту! Это должно быть интересно, князь. Не так ли?

История Поводыря на этом заканчивается.

Новосибирск, 2014