Оборотни - Эдди Шах

Это было потрясение. Никто раньше не говорил ему подобного. Он никогда никому не предоставлял такой возможности.

— Я люблю вас. — Странные, ничего не значащие слова. Внезапно он понял, что и эти слова могут обладать каким-то реальным смыслом.

Они нашли положение, когда, легко перемещаясь телами, они стали воспринимать взаимность его твердости и ее мягкости как блаженную игру. Хотелось, чтобы так продолжалось долго, до бесконечности. И, чувствуя близость извержения, боясь закончить раньше ее, он отодвинулся и увидел вспышку сожаления в ее глазах.

— Все хорошо, — сказал он, поцелуем стирая слюну с ее губ и уходя головой далеко вниз, в пространство между ее ногами.

Ему хотелось попробовать ее там, вкусить сладость ее влаги. Она отвернулась, чтобы не смущать его, не сковывать его желаний. Он же медленно ввел в нее свой язык, ладонями поглаживая изгиб ее спины и приятную округлость ягодиц. Ни с одной женщиной он еще это не делал, бессознательно опасаясь какой-то унизительной некрасивости. Но с ней это оказалось замечательно и естественно. Тело ее укреплялось новой силой нежности и желания принадлежать ему. А его возбуждение питалось вкусом ее влаги, растворявшейся на его языке. Он нащупал маленькую, твердо торчащую пуговку, которая концентрировала энергию ее секса, нажал на нее языком, почувствовав ответную и настоятельную реакцию.

Теперь между ними уже не было никакой неловкости, только полная растворенность друг в друге, та экзальтация чувств, которая придает физической близости состояние запредельного полета.

Он ощутил, как она приподнялась к нему, когда они начали заключительную фазу своего путешествия. Никакой боли, никакой спешки, ощущение выхода секса в какую-то иную плоскость бытия.

Снова оказавшись на грани завершения, он замер, как бы спрашивая ее разрешения. Она сказала:

— Оставайтесь.

Он прекратил движение, замер, не дыша, еще теснее вжимаясь в нее.

— Оставайтесь, — почти простонала она. — Не уходите, прошу вас.

Она прижалась к нему так, как будто хотела выжать дыхание из его тела.

— Еще, пожалуйста, оставайтесь. — Это слово захватывало его. — Оставайтесь.

— Я люблю вас, Билли, — сказал он, пожалев об этом, поскольку не хотел нарушать ее собственных усилий, но желая произнести только ее имя.

— Я люблю вас, Эдем, — ответила она.

И тогда он услышал небольшой трепетный вздох, у обоих перехватило дыхание, и вздох вскоре перешел в более громкое возбуждение ее голоса, в ее звуки любви. Все то, что он собирался передать ей умом и телом, теперь изливалось из него в нее. Интенсивность чувств превышала все то, что он испытывал раньше. Он лежал без движений, не желая нарушать момент наслаждения, ни о чем не думая. В прежней его жизни эротика вызывала временное облегчение, спад душевного напряжения. Но это забывалось так же быстро, как начиналось. То, что произошло сейчас, напоминало возвращение домой. Только Билли сделала для него такое.

Он обхватил ее руками, погрузил их в покой ее теплоты и нежности. Они начали засыпать.

— Спокойной ночи, принцесса.

— Спокойной ночи, ушлый парень, — ответила она мягко и в полусне.

— Я люблю вас.

— Я люблю вас тоже.

— Вы что-нибудь слышали? — спросил он ее.

— Что? — ответила она, не открывая глаз.

— Я сейчас вернусь, — сказал он и выскочил из постели. Он надел штаны, водолазку и ботинки. Ничто не нарушало тишины отеля, но внутри его уже звучали сигналы тревоги.

Что такое, Маркус, что происходит?

— Куда вы? — спросила она, стараясь проснуться, не понимая, зачем он достает из кобуры браунинг.

— Проверю, все ли в порядке. Сейчас вернусь.

Выскочив из номера, он осмотрел коридор. Пусто.

Тогда он поднялся по запасной лестнице на следующий этаж и подошел к двери Гуденаха. Тишина. Из-под двери была видна полоска света. Но ведь они выключили свет, когда уходили от Гуденаха. Он схватился за ручку и надавил. Дверь изнутри не была закрыта, и он осторожно ступил через порог, держа наготове браунинг.

Это было точное повторение первого убийства, столь же ужасное в своих подробностях.

Обнаженный Гуденах был распростерт на кровати. Кровоподтеки на горле и щеке свидетельствовали о ножевой ране. Одеяло сброшено, простыня пропитана кровью, потемневшей, сгустившейся до цвета печени. Особенно толстыми сгустками кровь запеклась по обе стороны туловища, там, где были руки.

Эдем закрыл за собой дверь, уже зная, что его ждет символика отрезанных рук. Они находились по другую сторону кровати, скрещенные наподобие свастики.

Обыскав комнату и просмотрев костюм Гуденаха, его чемодан и «дипломат», он убедился, что там не было ничего интересного или ценного, ничего, что могло бы дать какой-нибудь ключ к объяснению убийства ученого.

Через пять минут он был у себя в номере. Билли опять погрузилась в сон, пришлось ее разбудить.

— Что случилось? — спросила она.

— Нам нужно немедленно уходить.

— Почему? — спросила она все еще сонным голосом.

— Гуденах убит.

— Что? — закричала она, сразу проснувшись и сев на кровати. Одеяло сползло с плеча, обнажив ее ночную наготу.

— Вы прекрасны. — Эдем опустился на колено и поцеловал ее в левую грудь.

— Эдем! — Она зарделась, сразу вспомнив про свои сорок с лишним лет. — Ради Бога!

Он засмеялся и встал. Он забыл, что смерть не входила в повседневный распорядок ее жизни.

— Виноват. Поехали. Одевайтесь.

— Вы серьезно?

Он кивнул.

— Как же?

— Тем же способом, что и Триммлер.

— Боже! — содрогнулась она. Затем сбросила ноги с постели и поспешно оделась. Эдем подхватил свои вещи, а затем вышел в номер Билли. Когда он вернулся с ее чемоданчиком, она была уже готова, и он провел ее через запасной выход мимо спящего в своей комнате ночного дежурного на автостоянку.

Начинался снегопад, и тонкий белый покров отражал фары двух полицейских машин, подъезжавших по Йоркштрассе к отелю. В это ночное время они не пользовались сиренами.

Эдем подтолкнул Билли за корпус «ауди», радуясь, что выбрал четырехколесный фургон «куаттро». Он отпер машину, выключил внутреннее освещение и помог ей сесть на сиденье для пассажиров. Уложив две сумки рядом, он забрался в машину и закрыл за собой дверцу.

— Пригнуться! — распорядился он, когда первая полицейская машина остановилась у «Куротеля» и ее фары осветили стоянку для автомашин. Из нее вылезли двое полицейских и подождали еще двоих из второй; собравшись вместе, четыре офицера вошли в отель.

— Почему бы вам не доложить сразу о случившемся? — спросила Билли.

— Они нам никогда не поверят. Как с Триммлером в Новом Орлеане, так и с Гуденахом здесь. А почему бы это не сделать вам? — Он увидел, что этот вопрос заставил ее на мгновение задуматься, задуматься о нем.

— Не глупите. Я же была с вами.

Она не ответила по существу, и Эдем понял, что она отчаянно пытается поверить ему.

— Это не я. В противном случае, зачем бы я стал вызывать полицию. Поехали, любимая. Это называется западней.

— Вы хотите сказать, что уже привыкли ко мне?

— Я хочу сказать, что у нас все в порядке.

Он включил мотор и вывел «ауди» со стоянки для автомашин на Йоркштрассе и дальше к пригородам Нордхаузена. Он ехал другой стороной дороги, старясь попадать в след полицейских машин, чтобы не оставлять собственного.

Было два часа ночи.

До Дрездена предстояла длительная поездка.

Снег продолжал падать, а «куаттро» прокладывал себе путь к той неизвестности, которую они искали, сколь бы ужасными ни оказались события, ожидавшие их в конце путешествия.

66, Воксхолл-Бридж-Роуд

Лондон

Можно было сразу сказать, что никакие осмотры здесь не желательны. Металлические решетки на окнах и за дверьми четырехэтажного серого здания предназначались для защиты от ненужных посетителей. И в приемной не было ни души, но если бы вошел сюда незнакомец, то оказался бы в компании джентльмена в голубом костюме, с дружелюбной улыбкой на лице и с характерным выступом под пиджаком.

Крыша пестрела антеннами всех размеров и очертаний, настроенных на разнообразные радиосигналы и на различную длину волн. Это было здание, насыщенное секретами, часть британской военной разведки, но не связанная с челтенхэмской «GCHQ», а служившая лишь для самых тайных радиопередач.

В начале восьмидесятых годов возникла некоторая обеспокоенность в связи с тем, что одна из крупных ежедневных газет «Тудей» перевела свою главную редакцию в соседнее здание. После первоначального переполоха, который вызвал выпуск внутреннего меморандума с предостережением против братаний с соседями, все вскоре вернулось к нормальному положению. Газета вскоре переехала вслед за другими изданиями в Доклендский полиграфический центр, входивший тогда в моду, и дом 66 по Воксхолл-Бридж-Роуд вернул себе позицию анонимности.