Собрание сочинений в пяти томах. Том второй. Дорога ветров - Иван Ефремов

Едва полуторка ушла к колодцу, а мы с «Волком» растянулись под машиной, как услышали надрывный вой мотора. Нас догнали Рождественский и Прозоровский на «Дзерене». Пронин был, что называется, весь в мыле: они гнались за нами около ста километров. Недоразумение вышло потому, что Рождественский не удосужился поставить у отворота с дороги каменную пирамидку — обо. Он попросту начертил на песке большую стрелу, которую мы на быстром ходу вовсе не заметили. Эта небрежность обернулась нам напрасным шестисоткилометровым пробегом машин. Впрочем, не совсем напрасным, потому что я осмотрел почти весь район наших работ на западе.

После соответствующего, выражаясь по-морскому, «раздрая» мы направились обратно и к вечеру прибыли в лагерь отряда, находившийся в ущельях бэля хребта Бумбату, в семи километрах от автомобильной дороги.

Лагерь был поставлен на краю сухого русла, близ колодца. С таким удобством мы стояли только на Анда-Худуке, в Орокнурском походе прошлого года. В лагере я застал множество «инвалидов». У повара воспалились обожженные сковородкой пальцы. Рождественский хромал, а препаратор Пресняков, прозванный рабочими за любовь покрикивать «комендантом», скрючился от прострела. Один из рабочих, Александр Осипов, бывший гвардеец и снайпер с лихими усами, работая полуголым, сжег кожу на спине и теперь уныло сидел в палатке. Другой рабочий, необычайно могучего сложения, прозывавшийся Толя-Слоник, лежал в жару, без всяких симптомов. К «инвалидам» в последний момент присоединился Новожилов, который стал ссылаться на боли в почках.

На раскопках стали помогать шоферы. Пронин и Вылежанин заменяли также и повара. К счастью, в экспедиции больные быстро выздоравливают. Не прошло и трех дней, как все «инвалиды» поправились, за исключением повара, серьезное нагноение у которого требовало хирургического лечения. Пока, до врача и больницы, его лечили спиртовыми и содовыми компрессами. Только несокрушимый Эглон сиял и цвел по обыкновению, однако и он едва не погиб от… кислого молока. У нас был трофейный немецкий алюминиевый бидон с герметически запирающейся крышкой. Кинооператор, ездивший на съемки в сомон, привез в этом бидоне кислого молока и поставил в палатку. В знойный день бидон очень сильно нагрелся. Пришедший на обед Ян Мартынович захотел полакомиться кисленьким. Едва успел он сбросить защелку запора, как бидон буквально взорвался. Крышка хватила ошеломленного Эглона по зубам, мощная струя простокваши залепила очки и глаза. Мы застыли в испуге, но через минуту все уже весело хохотали вместе с пострадавшим и составляли заговор на кинооператора, чтобы подсунуть ему такой же нагретый бидон.

В первый же момент нашей встречи Эглон стал жаловаться, что у него кончились гипс и доски для монолитов. Я думал обрадовать его сообщением о привозе большого запаса, но Эглон презрительно фыркнул, заявив, что все это ни к чему, так как все находки будут исчерпаны через два дня. Рождественский прямо завопил от негодования: он считал найденное местонахождение очень богатым. Последующие дни я изучил строение костеносной толщи и выяснил условия образования местонахождения. Рождественский был совершенно прав: Алтан-Тээли оказалось самым богатым из всех местонахождений ископаемых млекопитающих в Монгольской Народной Республике.

Чередующиеся слои желтых песчанистых глин и грубых конгломератов общей толщиной около двухсот метров залегали здесь не горизонтально, а наклонно, смятые в складку при подъеме хребта Бумбату-Нуру. Слой песчанистой глины в середине разреза был особенно богат костями. Прослои конгломератов, торчавшие под углом к поверхности бэля, в размывах образовали длинные гряды, склоны которых составляли более мягкие слои желтых глин. Там и сям, по всей длине желтых гряд, белели кости. Черепа, челюсти, ребра, позвонки, кости лап были беспорядочно перемешаны и нагромождены отдельными скоплениями, как бы кучами, в костеносной желто-бурой глине. Чаще всего встречались носороги из вымершей группы хилотериев, трехпалые гиппарионы, крупные жирафы, реже хищники вроде крупных гиен.

Подобные большие скопления одних и тех же животных объяснялись только катастрофами. На месте Дзергенской котловины около пятнадцати миллионов лет тому назад существовала большая, значительно более широкая, межгорная впадина. Там обитало огромное количество животных: носорогов, жирафов и гиппарионов, находивших обильный корм на влажной почве впадины. Время от времени, возможно раз в сотни лет, случались сильнейшие и продолжительные ливни, вызывавшие наводнения. С прилегающих гор во впадину устремлялись потоки воды и грязи, губившие тысячи животных. Остатки этих животных сносились потоками к центру впадины и нагромождались там вместе с массами ила. Таким путем накопилась мощная залежь остатков вымерших млекопитающих, которую мы теперь раскопали. Во время образования Алтан-Тээли горы, с которых стекали губительные потоки, находились гораздо дальше на востоке, чем хребет Бумбату-Нуру. Этот последний поднялся в совсем недавнее геологическое время, прорезал и согнул в складки красноцветные отложения Алтан-Тээли. И в настоящее время примерно раз в четверть века в Гоби случаются страшной силы ливни. Именно они и размывают бэли хребтов, создают лабиринты ущелий и оврагов в рыхлых, легко разрушаемых породах мелового и третичного периодов. В эпоху образования Алтан-Тээли климат был гораздо более влажным и сила катастрофических ливней во много раз превосходила современные.

Местонахождение Алтан-Тээли вопреки прежним высказываниям Эглона могло дать коллекций не на четыре бывшие с нами машины, а на четыреста машин. Поэтому следовало провести здесь раскопки, которые полностью загрузили бы наш транспорт, и доставить в Улан-Батор коллекцию, достаточную для полного изучения животных этого геологического горизонта.

Пришлось провести в ущельях Бумбату одиннадцать дней, считая с момента моего приезда. Эглон и Малеев производили раскопки. Новожилов, Рождественский и я бродили по горам, изучая отложения. Кинооператор Прозоровский и наш новый переводчик, молодой студент Улан-Баторского университета Туванжаб составляли особую группу. Почти каждый день они спускались в котловину, добывали лошадей и ездили в окрестные сомоны и баги, чтобы получить киноматериал о жизни монгольского народа в местах, близ которых работала экспедиция. Сообразно своей деятельности Прозоровский и Туванжаб отличались наиболее щегольским видом. Они в своих галифе, спортивных курточках с «молниями», кепках и начищенных сапогах выглядели очень импозантно среди нас, запыленных, повязанных платками постоянно испачканных в пыли и глине.

Туванжаб — такого же юного возраста, как наш прошлогодний переводчик Очир, держался гораздо более уверенно. Широкое лицо с заостренным подбородком было еще детским, но твердо сжатый рот и прямая осанка делали его старше. Туванжаб любил европейскую одежду, не в пример старомодному Очиру, и в этом сошелся со старавшимся приодеться «при народе» кинооператором. Прозоровский выглядел даже картинно, когда вместе с Туванжабом спускался на лошадях к подножию хребта, перед увенчанной снегами величественной стеной Батыр-Хаирхана.

Все другие не бывали в населенных местах. Мало времени оставалось для работы: предстоял еще длиннейший путь возвращения на главную базу в Улан-Батор. Погода не благоприятствовала успешному ведению раскопок. В Южной и Восточной Гоби мы привыкли успешно справляться с главными затруднениями — безводьем, жарой и сильнейшими ветрами. Здесь ничего этого не было, кроме, пожалуй, ветра, но зато нам мешали почти каждодневные дожди. Иногда дождь был настолько силен и продолжителен, что сухое русло, на берегу которого стоял лагерь, превращалось в быструю речку, а передвижение по крутым склонам из размокшей глины становилось невозможным. В проливной дождь с холодом и ветром 6 июля пришлось прекратить всякие работы.

На горах, по всей цепи Батыр-Хаирхана и на Бумбату, выпал снег, серые плотные тучи спустились почти до уровня котловины. Расчищенный нами в ответвлении русла колодец замело песком. Я забрался в пустую машину, стоявшую у края русла, и, завернувшись в одеяло, старался согреться.

Поток желтой воды несся мимо с характерным пощелкиванием и шорохом катящейся гальки. Лагерь будто вымер — все живое попряталось в палатки. Только неутомимые шоферы возились у машин, прикрываясь брезентами. Внезапно из-под моей машины раздался крик, перешедший в злобный рев и закончившийся разнообразными проклятиями. Испуганный, я выглянул из машины и увидел Пронина, державшегося одновременно за голову и поясницу. Он увлекся работой, но тут порыв ветра свалил прислоненный для укрепления брезента брус, который ударил шофера по ноге. От боли Пронин дернулся, стараясь высвободиться из-под машины, и рассадил спину о кронштейн подножки. Невзвидя света, несчастный водитель вскочил и с размаху треснулся головой о выступающий болт кузова. Это было уже слишком. Наш добродушный «Дзерен» так разозлился на судьбу, что несколько минут вертелся на месте от боли и ярости, походя на умалишенного.