«Заводная» - Паоло Бачигалупи

«На ваше место следовало встать кому-нибудь другому, кому-нибудь более достойному. Королевство гибнет, потому что мы слабы, лишены добродетели, не следуем восьмеричному пути,[86] и вот — снова болезни».

А поставить им заслон должна она, как когда-то Пхра Себ, только у того были силы и моральные устои.

Канья шагает по плацу, хмуро кивая попадающимся по пути офицерам.

«Да что же у тебя за камма такая, Джайди, если на твое место встала я, если дело попало в мои ненадежные руки? Это чья-то шутка? Может, злой хитрец Пхи Оун, дух чеширов, решил, что в мире мало мертвечины, и хочет новых гор из трупов?»

Едва Канья открывает ворота в крематорий, к ней подбегают люди в медицинских масках, такую же вручают и ей, но она оставляет тряпочку болтаться на шее — не должен офицер показывать страх. К тому же маска не спасет. Капитан больше верит в пользу амулета с образом Пхра Себа.

Красная земля пустыря сплошь изрыта большими ямами, выложенными камнем для защиты от близких грунтовых вод. Почва сырая, но поверхность вся выжжена солнцем. Засушливому сезону не видно конца. Придут ли вообще в этом году муссоны? А если придут — спасут или погубят? Есть игроки, которые только на погоду и ставят, каждый день пересчитывают шансы. Но климат так изменился, что даже компьютеры министерства не каждый год дают верный прогноз.

Ратана стоит на краю ямы. От горящих тел валит густой дым. Вверху кружат вороны и другие падалыщики, у стены настороженно выжидает неизвестно как пробравшийся в министерство пес.

— Этот здесь откуда? — кивает на него Канья.

Ратана поднимает голову, видит животное и безразлично замечает:

— Природа всегда себе дорогу найдет. Оставь пищу, и она тут как тут.

— Что с новым телом?

— Те же симптомы. — Девушка стоит понуро, плечи опущены, смотрит на огонь. Один из стервятников спускается ниже. Человек в форме палит из пушки, птица с криком взлетает, но продолжает кружить неподалеку. Ратана на несколько секунд закрывает глаза — в уголках блестят слезы, — но, мотнув головой, быстро берет себя в руки. Канья с грустью думает, переживут ли они новую эпидемию.

— Надо всех предупредить, — говорит Ратана. — Генерала Прачу, дворец…

— Больше не сомневаешься?

— Его нашли в другой части города, — со вздохом отвечает она. — В уличной больнице. Думали — передозировка ябой. Паи случайно его обнаружил — как раз шел в благотворительный госпиталь и из разговора с кем-то узнал.

— Не говорил, что случайно. Сколько таких уже — сотни, тысячи?

— Не знаю. Одно хорошо: пока нет признаков того, что сами тела заразны.

— Это пока.

— Ты должна сходить к Ги Бу Сену, только он сможет точно сказать, с какой напастью мы столкнулись. Это ведь его страшные детища нам угрожают. У меня почти готовы новые образцы, хотя бы по одному из трех точно поймет, что это.

— А иначе никак не выяснить?

— Иначе — это вводить карантин по всему городу. Но тогда жди бунтов, и спасать будет уже нечего.

Кругом, куда ни посмотри, — яркие изумрудно-зеленые рисовые поля. Канья очень долго пробыла в клоаке Крунг Тхепа, и ей в радость видеть живые, залитые солнцем просторы. Кажется, что в мире еще есть надежда, что эти травинки никогда не покраснеют от новой разновидности пузырчатой ржи, что очередная созданная человеком спора не прилетит из Бирмы и не поразит эту землю, что заливные поля по-прежнему растут, дамбы сдерживают океан, а насосы Рамы XII качают воду.

Фермеры кланяются проезжающей мимо на велосипеде Канье. Судя по клеймам на руках, большинство в этом году уже выполнило обязательную работу на королевство, а некоторым в сезон дождей еще предстоит пойти в город укреплять дамбы. У Каньи тоже сохранились татуировки — до того как агенты Аккарата сунули ее в министерство природы, она жила, как эти фермеры.

Канья уже час крутит педали по насыпным дорогам. Наконец впереди возникает строение: сперва забор из проволоки, охрана с собаками, потом стены с битым стеклом, колючей проволокой и высоким бамбуковым частоколом поверху. Она пока не спешит съезжать с насыпи. Внешне — обычный дом человека с достатком, построенный на искусственном бетонном холме, на остатках небоскреба времен Экспансии.

Удивительно, сколько труда потрачено на эту ерунду, если учесть, как опустел мир за последний век. Когда силы требовались на починку дамб, возделывание полей и ведение войн, кто-то сумел отправить людей строить дом на холме. Это убежище богача принадлежало Раме XII, формально и теперь им владеет дворец. С дирижаблей — строение как строение, ничего особенного, но вблизи замечаешь и высоту стен, и глубину ям-ловушек, и зорко глядящих по сторонам людей с собаками.

Она показывает охране свои бумаги. Рядом рвут цепи и рычат мастиффы — громадные твари, крупнее обычных собак. Пружинщики — голодные, опасные, идеально подходящие для своей работы. В каждом веса вдвое больше, чем в Канье, и все — сплошные мышцы и зубы. Оживший ночной кошмар Ги Бу Сена. Дежурные тем временем с помощью механических декодеров расшифровывают ее документы. У этих людей в черной форме личной гвардии королевы пугающе серьезный и деловитый вид. Наконец с бумагами покончено, и Канья едет дальше мимо оскаленных собачьих зубов, со страхом понимая, что псы легко догонят любой велосипед.

У ворот документы проверяют еще раз, затем ее проводят на крытую черепицей террасу к сияющей, как драгоценность, голубой воде бассейна.

Три ледибоя, хихикающие в тени под пальмой, замечают Канью, приветствуют ее улыбками, она отвечает тем же. Симпатичные. Но глупые, если любят фаранга.

— Я Кип, — говорит одна из них. — Доктор сейчас на массаже. Вы можете подождать тут, у бассейна.

Здесь сильно пахнет океаном. Канья подходит к краю террасы. Волны внизу завиваются в буруны и белой пеной плещут на песчаный пляж. Налетает порыв ветра — свежего и удивительно живого после удушающей вони Бангкока, сжатого со всех сторон дамбами.

Она глубоко вдыхает соленый воздух. Мимо порхает бабочка, садится на перила террасы, несколько раз складывает и осторожно приоткрывает крылья, отливающие ярким зеленовато-синим, золотым и черным.

Канья, пораженная красотой, разглядывает пестрого посланца незнакомого ей мира и думает, какая нужда заставила насекомое прилететь в этот недобрый особняк к заключенному здесь фарангу. Безупречное свидетельство того, что прекрасное существует, что природа может быть до безумия великолепна.

Неосторожная рука могла бы смахнуть, растереть в пыль, уничтожить сидящую на перилах красоту и даже не заметить этого.