Мяч, оставшийся в небе. Автобиографическая проза. Стихи - Новелла Матвеева

Трясогузка

Поистине, я знаю, трясогузка,Была бы до суровости серьёзнаТвоя из чёрно-белых нитей блузка,Не будь ты так резва и грациозна!

        На что тебе и красок перегрузка?        Лишь пёрышком да тушью скрупулезно        Рисованная, реешь… И — бесхозна,        Свободна по песку твоя притруска.

Ты вся — рисунок на этрусской вазе! —Составленная с тактом безупречнымИз быстрых линий, точных, словно токи,

        Порхающая по кустам приречным,        Не знающая ни пылинки грязи —        Знак высшей пробы серебра протоки.

Иней

На рассвете, в сумерках ледовых,Хор берёз был выше и туманней.И стояла роща, как Людовик, —В сизых буклях изморози ранней.

Но опять, за далями пустыми,Красное, как будто после бури,Встало солнце с мыслью о пустынеВ раскалённо-грезящем прищуре.

По коре взбирался, укреплялсяНа ветвях огонь его раскосый,И кудрявый иней выпрямлялся,Делался водой простоволосой.

Иней таял, даже не стараясьУдержаться в лёгкой сетке чащи,Уменьшаясь,Точно белый страус,Отвернувшийся и уходящий.

Веселье живописи

Кисть весела, и живопись красна.Твои печали — не её печали,И о тебе не думает она;Ей — только бы тона не подкачали!

Ей всё равно, чьё «Утро на причале»,Чем «Богоматерь» вправду смущенаИ заработали или укралиЛилового, на крючьях, кабана…

Лишь Гойя цену знает кабану.Лишь Брейгелю натурой не упиться!Но их-то я как раз не в живописцах,А в страстотерпцах горьких помяну:

Ведь ложь они презрели бескорыстно,А истина — совсем не живописна!

Заката в долах жар животворящий.Но лозы в гневе. Рдея, — плеть за плеть, —Пошли, как трещины в стене горящей,Как щели ада, лающе алеть.

Мне снится кардинальский — то напевный,То ржущий пурпур. Битвы ржавый свет.До треска красный, пушечно-полдневный,Владетельный, громово-алый цвет.

Предел бесстыдства на лице безбровом.Впервые запылавшая щекаНизвергнутого в ад ростовщика.Вельможный плащ. Клеймо на родниковомЧеле блудницы. Странно жжёт глазаМне в тихий вечер тихая лоза!

Лоза в кудрях, лохмотьях и огне,Как беглый узник замковых развалин;Он плащ порвал и руки окровавил,Спускаясь на верёвках по стене,

Но, в двух прыжках от выцветшей травы,Внезапно замер, даль обозревая,Скосив глаза на варварские рвыИ в хитрости холмы подозревая…

За этим красным ветровым пятном,Как за огнём, слежу глазами детстваИ вижу битвы, скованные сном,На месте завертевшиеся бегства,

И неподвижный залповый огоньСмеживших веки, грезящих погонь…

«Творил Рембо, как гений с гордым лбом…»

Творил Рембо, как гений с гордым лбом,Но пробил час (дела и мысли лживы!),И всё, что сохранилось от Рембо,Прокляв стихи, ушло на путь наживы.

Захохотало золото-металлНад золотом его стихотворений.Как старый скряга, золото считалВ палатке бедуина — юный гений…

И всё же — как различны две судьбы!Считала деньги мать не хуже сына,Но вряд ли ей понадобилась быДля этого… палатка бедуина!

Знать, был поэт из редких! Из таких,Чьё бегство от стиха — такой же стих.

Мой Бодлер

Сделать песню из промежутка               между песнею и молчанием.Ведь в зазоре меж радостью и отчаяньем        Тихо. Жутко.Сделать песню из материала,Из которого состоялоВсё, что песню твою убивало.

Как бедняк мотыгой убогойТощий клин между полем чужим и проезжей дорогойОтвоевывает по ночам воровато,Сделать песню — что так искома! —Из невозможности петь;                                   из комаВ горле.Из железного перехвата.

        Ненавидящий, ненавистный,Презирающий и презренный,        Каждый дюйм воспой!        Каждый миг! Капризный,        Ускользающий, пропадающий                             зря во вселенной…

Из белены, цикуты,Из полынного в чаше осадка,Из горьких или из пресных шипов пустыни,Из напрасно прожитой жизни                   влачащегося остатка —              Сделай песню ныне!Сделай песню, щемящую сладко,Муза —Пчела полыни!

Конец авантюризма

Он, я знаю, считает себя очень ловким, потому что поступает подло…

Старинные багровые светилаБольших грехов склонились на закат,Но добродетель их не заменила.На смену — похотлив, жуликоват —

Пришел грешок. Но многие твердят:«В нём — демонизм, огонь, свобода, сила…»Что ж, повторим: столетья три назад,Наверно, в нем, и правда, что-то было?

Когда он виселицы украшал,Монастырей каноны нарушал(По грозной схеме: Страсть. Позор. Темница…).Но нет картины жальче и мерзей,Когда, свободный, с помощью друзей,Трус и пошляк над честностью глумится.

Не поминай Дюма, узнав авантюриста.Увы! Сей рыцарь пал до маленьких страстейИ ужас как далек от царственного свистаНад океанами терзаемых снастей.

Уж не фехтует он. Верхом в ночи не скачет.Не шутит под огнём, на голову свою.А трусит, мелко мстит, от ненависти плачет…По трупам — ходит ли? О да! Но не в бою.

Неведомы ему и той морали крохи,Что знали хитрецы напудренной эпохи:Он даже дерзостью их вольной пренебрёг,

И наглостью берёт (нарочно спутав слово).Ах! Добродетели падение не ново:Новее наблюдать, как низко пал порок.

Трюизмы

Всё едино? Нет, не всё едино.Пламя, например, отнюдь не льдина.Плут о благе ближних не радетель.А насилие — не добродетель.        Всё едино? Нет, не всё едино:        Ум — не глупость. Край — не середина.        Столб фонарный веселей простого.        Пушкин одарённее Хвостова.Всё едино? Нет, не всё едино:Детский самокат не гильотина.Есть Большой, есть Маленький, есть СреднийЧеловек. (И Средний — есть последний!)        Всё едино? Нет, не всё едино        (И «Майн кампф» — не шутка Насреддина);        Малый да Большой — едины станут,        Среднего — и тросом не притянут!Всё едино? Нет, не всё едино:Волк не голубь. Жаба не сардина.О единстве бухенвальдской печиС Красотой — не может быть и речи.        Всё едино? Нет, не всё едино!        Нет, не всё сжевать должна скотина;        Разобраться прежде должен гений        В некоторой разнице явлений.Всё едино? Нет, не всё едино;В рощах нет повторного листочка!Потому что это «всё едино»,Значит — «всё дозволено». И точка.

Подпись за мир