Борис Годунов. Трагедия о добром царе - Вячеслав Козляков

Следующая опала постигла окольничего Богдана Бельского. Царю Борису Федоровичу поступил донос от «немцев» о том, что окольничий ведет себя в новопостроенном городе Цареве-Борисове как удельный князь и даже дерзнул высказаться, «что он теперь царь в Борисграде, а Борис Федорович — царь в Москве»[600]. В Московском государстве никогда не прощали вольное обращение с царским именем и титулом. Если окольничий Богдан Бельский действительно высказался в таком ключе, то это могло стать законным основанием для начала политического расследования о «слове и деле государевом». Возможная неосторожность забывшегося в донских землях окольничего, действительно имевшего основания чувствовать себя на вершине местной власти в этом отдаленном пограничье, опять оказалась выгодной царю Борису Годунову. За Богданом Бельским — любимцем царя Ивана Грозного — водились давние грехи. Во время династического кризиса 1598 года он, по всей видимости, поддержал Романовых. Есть даже свидетельство о том, что его рассматривали в качестве возможного претендента на престол, но эта версия выглядит слишком уж фантастичной. Дарованный Богдану Бельскому чин окольничего, как оказалось, не отменил его честолюбивые мечты. Царь Борис Федорович продолжал с подозрением относиться к нему и отослал строить Царев-Борисов. В 1601 году пришел час расправы с тем, кто по справедливости ее заслужил. Опять было следствие, и опять, как и в деле Романовых, по обещанию царя Бориса Годунова, данному при вступлении на престол, не было смертной казни. Но некоторые детали все же выдают застарелую неприязнь. Годунову оказалось мало полагавшейся для обвиненных в государственных преступлениях конфискации имущества и ссылки. По словам Конрада Буссова, царь приказал служившему в его иноземной охране «шотландскому капитану по имени Габриель… вырвать у самозваного царя пригоршнями всю густую длинную бороду». О том, что Богдана Бельского унижали «многими позоры», сообщал и «Новый летописец»[601]. Бельский, как оказалось впоследствии, не забыл унижения. Мы увидим его в московской толпе, громящей Годуновых перед вступлением в Москву самозваного царевича Дмитрия Ивановича.

«Царево-Борисовское» дело имело эхом еще одно следствие — также по делу участников давних событий, случившихся после смерти царя Ивана Грозного в 1584 году. Тогда, как говорилось выше, рязанские дворяне Ляпуновы примкнули к восставшим московским посадским людям, выкатывавшим царь-пушку, чтобы разбомбить Фроловские (Спасские) ворота Кремля, если им не выдадут на расправу Богдана Бельского. Правитель Борис Годунов расправился с самоуправными провинциальными выскочками Ляпуновыми тотчас по смерти Грозного царя, но не оставил их «вниманием» и при своем царствовании.

После смены главного царево-борисовского воеводы возникло дело о провозе «заповедных товаров» на Дон. Само по себе дело было рядовым, но упоминание о нем вошло в разрядные книги. Причина заключалась в продолжении сыска о злоупотреблениях Богдана Бельского, и сыск этот снова затронул Ляпуновых. Рязанские дворяне находились на службе, когда строился Царев-Борисов, и обязаны были сообщить всё, что знали о недозволенной торговле с донскими казаками: «хто на Дон донским атаманом и казаком посылали вино и зелье, и серу, и селитру, и свинец, и пищали, и пансыри, и шеломы, и всякие запасы, заповедные товары в нынешнем году, и как стал Царев-Борисов город, и из ыных городов». Дворяне и дети боярские упоминали в «сказках» в феврале 1604 года о доходивших слухах о том, как «во ста первом на десять (1602/03. — В. К.) году… Захарей Ляпунов вино на Дон козакам продовал, и пансырь, и шапку железную продовал». Имена Ляпуновых и Богдана Бельского снова оказались рядом, так как рязанцев обязывали также доносить об известных им случаях запрещенной торговли с Доном и в более ранее время при строительстве Царева-Борисова города. Они же отговаривались: «…а в прошлом сто осмом году, как ставили Борисов город, а мы были с Богданом Бельским да с Семеном с Олферьевым, и мы, государь, в тех годах ничего не ведаем»[602]. В итоге на Захара Ляпунова была наложена опала, и по тем обыскным речам он был бит кнутом. В этом случае все логично укладывается в запретительную политику царя Бориса Годунова по отношению к вольному казачеству. Впоследствии о годах его царствования казакам припоминали, «какая неволя была им при прежних государях, царях московских, а последнее — при царе Борисе: невольно было вам не токмо к Москве приехать, — и в окраинные городы к родимцам своим приттить; и купити и продати везде заказано»[603]. Не приходится удивляться тому, что о Ляпуновых, как и о вольных казаках, мы еще не раз услышим в Смутное время.

«Меженина»

Случившийся вслед за делом Романовых великий голод в Московском государстве в 1601–1603 годах окончательно смутил подданных царя Бориса Годунова. Православные христиане, живущие с мыслью об ответственности царя за их земные дела, связали воедино два чрезвычайных события: расправу с родственниками Ивана Грозного и небывалое стихийное бедствие, приведшее к неурожаю, голоду и эпидемии. Практически любой летописец той эпохи упоминает о «меженине», «гладе», «морозобитии», обрушившихся на Русскую землю в 1601 году. Прямо говорили современники и о каре, последовавшей за деяния царя Бориса. Авраамий Палицын именно отсюда начинает отсчет Смуты в главе «О начале беды во всей Росии и о гладе велицем и о мору на люди». По словам его «Сказания», «и яко сих ради Никитичев, паче же всего мира за премногиа и тмочисленыя грехи нашя и безакониа и неправды вскоре того же лета 7109-го излиание гневобыстрое бысть от Бога»[604].

Что же случилось тогда? Сначала все лето шли дожди, а потом, когда пришло время сбора урожая, после «Успеньева дня» (15 августа 1601 года), ударили морозы. В некоторых местах на «Семен день» (1 сентября) выпал уже «снег великой». Эти неурочные холода «сожгли» прямо на корню не успевший вызреть из-за дождливого лета урожай. Осенью, как и положено, посеяли «озимый» хлеб, но весной грозные удары природы повторились и замороженное зерно не взошло. Тогда «зяблый хлеб» стали выкапывать из земли, чтобы прокормиться хотя бы им. Надеялись на следующее лето 1602 года, но удар стихии повторился, оставив беззащитными сотни тысяч земледельцев. На третий год Московское государство впало уже в глубочайший кризис. Страна была в хаосе, повсюду хозяйничали разбойники, объединившиеся под самой Москвой в целое войско под командой некого Хлопка.

Автор «Нового летописца» тоже считал голод 1601–1603 годов наказанием за грехи и описывал в статье «О меженине и на люди о мору з гладу», как все началось: «Быша дожди велии во все лето, хлебу же ростящу: и как уже хлебу наливающуся, а не зрелу стоящу, зелен аки трава, на празник же Успения Пречистыя Богородицы бысть мраз велий и поби весь хлеб, рожь и овес. И того году людие еще питахуся с нужею старым хлебом и новым, а рожью тою сеяху чаяху, что возрастет; а на весну сеяху овсом, того же чаяху. Тот же хлеб, рожь и овес, ничто не взошло: все погибе в земле. Бысть же в земле глад велий, яко и купити не добыть. Такая же бысть беда, что отцы детей своих метаху, а мужие жен своих метаху же, и мроша людие, яко и в прогневание Божие так не мроша, в поветрие моровое. Бысть же глад три годы»[605]. О том же пишет автор «Бельского летописца» в статье «О морозобитии» под 7109 (1601) годом: «Того же лета августа в 29 день во всем Московском государстве мороз побил весь яровой хлеб и рожь, и купили хлеб всякий — рожь, и ячмень, и пшеницу — по два рубли четверть. И был голод в Московском государстве велик зело 3 годы, и многие люди от глада померли»[606]. Другой современник оставил потомкам лаконичную, но емкую по смыслу запись: «7109 году и во 110-м и во 111 году глад был за злые годы на всю Рускую землю».