Мед и яд любви - Юрий Рюриков

Любимые занятия (пункт 7 анкеты; совпадающие занятия подчеркнуты).

Как видим, духовные тяготения мужа серьезнее, активнее, разнообразнее. У жены серьезных — и активных — интересов мало, она совсем не любит читать, ее тянет к легким зрелищным жанрам. Есть у них и общие интересы, хотя их мало; может быть, есть и общие взгляды, но они не осознают, не чувствуют, что это — один из главных устоев их союза, вопрос жизни и смерти для их чувства.

Именно поэтому, наверно, никто из них не отметил в особом пункте анкеты — «Силы, которые вас связывают» — ни «общие взгляды, идеалы», ни «общие интересы, занятия», а в другом пункте — «Что больше всего привлекает вас в близком человеке» — не подчеркнул «интерес к вашим взглядам, занятиям», «уважение к вам, вашим интересам, взглядам». То есть таких общих взглядов у них, видимо, нет, нет и интереса к этим взглядам, к занятиям близкого.

Духовных связей, как видим, у молодоженов мало, и если их не прибавится, их чувства могут дать трещину, а зернышко совместимости может и не взойти. Любовь (и еще больше влюбленность) — чувство-стихия, она обычно приходит и уходит сама. И это самая нестойкая — хотя и главная поначалу — часть тех связей, которые скрепляют жену и мужа.

Широкая совместимость — клубок всех этих связей: союз чувства и интересов, притяжений подсознания и сознания, похожего отношения друг к другу, к детям, к домашним заботам и тяготам.

Это как бы живая мозаика из самых разных психологических «веществ» — из тяги к хорошему в близком человеке и отталкивания от плохого в нем, из восторгов перед его достоинствами, прощения недостатков, смирения перед его слабостями… Это кружевное сплетение влечений сердца, ума, тела, таинственная смесь привычек, поведения, глубинных вскриков души…

Раньше такой сплав называли «семейной любовью». Так говорил о нем Саллюстий, римский писатель и историк I века до н. э., так писал о нем и Чернышевский. «Семейная любовь, — говорил он, — наиболее распространенное между людьми… самое важное и самое благотворное из всех добрых чувств человека».

По мнению А. Ле Галла и С. Симон, когда девушка говорит, что любит юношу, а жена — что любит мужа, они называют этим словом два разных чувства. Супружеское чувство, считают они, совершенно непохоже на обычную любовь. Французский писатель Марсель Жуандо говорил о нем в своей «Супружеской хронике»: «Супружеская любовь не имеет никакой связи ни с симпатией, ни с чувственностью, ни с дружбой, ни с любовью. Она равна только себе, не сводима ни к одному из этих разных чувств, у нее своя природа, своя, особая сущность».

Вряд ли это верно: супружеская любовь прямо связана с симпатией и чувственностью, любовью и дружбой, она вбирает их в себя, строится на них. Это особый сплав чувств и психологических состояний: союз влечений — душевных, телесных, нравственных — и состояний уверенности, предпочтения, особого ощущения «мы», которое перестраивает всю душу и не передается словами…

Супружеская любовь, говорят Ле Галл и Симон, набирает силу там, где досемейная любовь слабнет, и «через несколько лет она превосходит ее силой, глубиной, прочностью». От этого в корне меняются и отношения мужа с женой, и они сами: «Другой перестал быть другим: каждый стал частью другого»[132].

Это блестяще сказано, хотя, пожалуй, не очень точны названия — супружеское чувство, семейная любовь… С точки зрения строго психологической, это смесь чувств, взглядов, настроений, привычек, поведения — то, что мы называем сегодня тяжеловесным словом «совместимость». Может быть, условно и можно называть такой сплав супружеской любовью, но только, видимо, помня, что это не любовь-чувство, а любовь-состояние, гибрид чувств, отношений, настроенности души.

Совместимы ли любовь и семья?

Бывают очень неожиданные переклички, почти неправдоподобные совпадения — сквозь века, континенты, материки другой культуры, иной психологии… У взглядов, рожденных на самом западе Евразии, во Франции, вдруг появляется живое подтверждение с самого востока Евразии, из Приморского края.

«Мне 45 лет, мужу 48, недавно мы отметили серебряный юбилей. Наше детство и юность прошли в одном поселке, на одной улице. Он был заметным парнем, рослым и красивым, а я простенькая и неброская. Даже характеры у нас — полная противоположность: он спокойный и молчаливый, я резкая и шумная.

Жили мы нелегко, работали, учились, растили сына и дочь. Было у нас все — и ссоры, и неувязки, и тяготы с жильем, неприятности с работой.

Многие стараются найти объяснение, что такое любовь. По-моему, нет этому объяснения. Это совокупность чувств, в этом чувстве слились воедино желания, мысли, снисхождение, жалость, уважение друг к другу. Мы оба знаем, что любим друг друга, а как это объяснить, не знаем. Знаем только, что не сможем друг без друга. Но наше чувство мы назвали любовью только спустя 14 лет жизни. Оно не гаснет с годами, а становится мягче, как огонь при дневном свете.

Мы как бы дополняем друг друга, наши друзья говорят, что нас порознь даже представить нельзя. А муж как-то обнял меня, а два пальца другой руки, указательный и средний, сложил вместе и показал мне. Смотри, мы два, как один! Эти пальцы так и остались в моей памяти символом нашей любви, и мы уже много лет два, как один» (Лидия Яковлевна Степкина. Приморский край, Надеждинский район, поселок Новый, январь, 1980.)

Противоположность характеров, постепенное нарастание супружеских чувств, рождение особого сплава чувств, который сделал каждого из них частью другого, — удивительно, с какой чистотой эти психологические пружины счастья проявились в их судьбе.

У Андре Моруа есть афоризм: «Самое трудное в браке — уметь перейти от любви к дружбе, не жертвуя при этом любовью»[133]. К сожалению, мало кто умеет делать это, а у неумеющих супружеская ладья часто становится галерами, а то и идет ко дну.

Прошу прощения за формулу, но счастье прямо пропорционально со-участию в нем. Конечно, истоком счастья служит душевное родство людей, но когда у них кончается весна счастья, именно от их со-усилий зависит, будет ли у их счастья лето или оно угаснет на своем восходе.

Да, любовь — царь среди чувств, но почему-то семья — чаще всего не трон для этого царя, а гроб. Может быть, любовь и семья несовместимы? Может быть, какие-то их вечные свойства не дают им уживаться друг с другом, и попытка опереть семью на любовь — тяжелая ошибка человечества?

Не будем торопиться, подумаем. Скорее всего у любви и семьи есть и совместимость, и несовместимость. Хорошо совмещаются их сильные стороны: повышенная забота друг о друге, отношение к близкому как к себе самому — не «ролевое», обезличенное отношение, а глубоко личностное, в котором до дна выявляется весь человек.

Но вот тут-то, в этой высшей точке любви и семьи, и начинается их расхождение. Именно тут, на пределе их совместимости, выявляются те их слабые стороны, которые предельно не совмещаются между собой…

Любовь выводит на свет лучшие стороны человека, семья — и лучшие, и худшие. Проявления наших лучших сторон подпитывают любовь, проявления худших — истощают. А у семьи для этих худших сторон есть мощный проявитель: ее теневые стороны — рутина и конфликтность семейного обихода.

Как на контрастной фотобумаге, этот проявитель резко вскрывает наши самые скрытые изъяны и слабости. И когда семейный обиход лавиной обрушивает друг на друга двух людей, это наносит сильнейший удар по слабой стороне любви — ее ранимости и уязвимости.

Чем полнее открытость людей друг другу — вершина любви и семьи, — тем больнее каждый из них ранит близкого своими изъянами, и тем неотвратимее эти изъяны гасят любовь. Получается, что самое лучшее в союзе любви и семьи — слияние двух душ, их предельное самовыявление друг перед другом — рождает самое худшее в этом союзе: угасание любви, охлаждение семейного климата.

Получается, что чем ярче светлые стороны этого союза, тем темнее его теневые стороны. И выходит, что любовь в семье — это как бы змея, которая жалит саму себя, из самой себя рождает свою гибель…

Есть ли выход из этого заколдованного круга? Можно ли победить этот самоубийственный парадокс?

В старой притче врач говорит больному: «Нас трое, ты, я и болезнь. Если ты будешь с болезнью, вы будете сильнее, если со мной — мы будем сильнее…»

Когда любовь и семья вступают в союз, в нем тоже возникают здоровые и больные силы. Они живут в нестойком равновесии, и судьба этого равновесия зависит именно от человека: кому он будет больше помогать своим поведением, та сила и победит.

Но можно ли сделать, чтобы лучшее в союзе любви и семьи не рождало худшее в нем, не вело к самоотравлению этого союза? Можно ли, чтобы предельная открытость двух людей не вела их чувства к последнему пределу?