Мертвые души. Поэма - Николай Васильевич Гоголь

Весь впился он очами в мутный воздух и уж настигнет зверя, уж допечет его неотбойный, как ни воздымайся против него вся мятущая снеговая степь, пускающая серебряные звезды ему в уста, в усы, в очи, в брови и в бобровую его шапку.

«Мертвые души…» произнесла во всех отношениях приятная дама.

«Что, что?» подхватила гостья, вся в волненьи.

«Мертвые души!..»

— Мертвые души… — произнесла во всех отношениях приятная дама.

— Что, что? — подхватила гостья, вся в волненье.

— Мертвые души!..

— Ах, говорите, ради Бога!

— Это просто выдумано только для прикрытья, а дело вот в чем: он хочет увезти губернаторскую дочку.

«Ах, говорите ради бога!»

«Это, просто, выдумано только для прикрытья, а дело вот в чем: он хочет увезти губернаторскую дочку». Это заключение, точно, было никак неожиданно и во всех отношениях необыкновенно. Приятная дама, услышав это, так и окаменела на месте, побледнела, побледнела, как смерть, и, точно, перетревожилась не на шутку. «Ах, боже мой!» вскрикнула она, всплеснув руками: «уж этого я бы никак не могла предполагать».

«А я, признаюсь, как только вы открыли рот, я уже смекнула, в чем дело», отвечала дама приятная во всех отношениях.

«Но каково же после этого, Анна Григорьевна, институтское воспитание! ведь вот невинность!»

«Какая невинность! Я слышала, как она говорила такие речи, что, признаюсь, у меня не станет духа произнести их».

«Знаете, Анна Григорьевна, ведь это, просто, раздирает сердце, когда видишь, до чего достигла наконец безнравственность».

«А мужчины от нее без ума. А по мне, так я, признаюсь, ничего не нахожу в ней…»

«Манерна нестерпимо».

«Ах, жизнь моя, Анна Григорьевна, она статуя, и хоть бы какое-нибудь выраженье в лице».

«Ах, как манерна! ах, как манерна! Боже, как манерна! Кто выучил ее, я не знаю, но я еще не видывала женщины, в которой бы было столько жеманства».

«Душенька! она статуя и бледна, как смерть».

«Ах, не говорите, Софья Ивановна: румянится безбожно».

«Ах, что это вы, Анна Григорьевна: она мел, мел, чистейший мел».

«Милая, я сидела возле нее: румянец в палец толщиной и отваливается, как штукатурка, кусками. Мать выучила, сама кокетка, а дочка еще превзойдет матушку».

«Ну, позвольте, ну, положите сами клятву, какую хотите, я готова сей же час лишиться детей, мужа, всего именья, если у ней есть хоть одна капелька, хоть частица, хоть тень какого-нибудь румянца!»

«Ах, что это вы говорите, Софья Ивановна!» сказала дама приятная во всех отношениях и всплеснула руками.

«Ах, какие же вы, право, Анна Григорьевна! я с изумленьем на вас гляжу!» сказала приятная дама и всплеснула тоже руками.

Да не покажется читателю странным, что обе дамы были несогласные между собою в том, что видели почти в одно и то же время. Есть, точно, на свете много таких вещей, которые имеют уже такое свойство: если на них взглянет одна дама, они выйдут совершенно белые, а взглянет другая, выйдут красные, красные, как брусника.

«Ну, вот вам еще доказательство, что она бледна», продолжала приятная дама: «я помню, как теперь, что я сижу возле Манилова и говорю ему: «Посмотрите, какая она бледная!» Право, нужно быть до такой степени бестолковыми, как наши мужчины, чтобы восхищаться ею. А наш-то прелестник… Ах, как он мне показался противным! Вы не можете себе представить, Анна Григорьевна, до какой степени он мне показался противным».

«Да, однако же, нашлись некоторые дамы, которые были неравнодушны к нему».

«Я, Анна Григорьевна? Вот уж никогда вы не можете сказать этого, никогда, никогда!»

«Да я не говорю об вас, как будто, кроме вас, никого нет».

«Никогда, никогда, Анна Григорьевна! Позвольте мне вам заметить, что я очень хорошо себя знаю; а разве со стороны каких-нибудь иных дам, которые играют роль недоступных».

«Уж извините, Софья Ивановна! Уж позвольте вам сказать, что за мной подобных скандальозностей никогда еще не водилось. За кем другим разве, а уж за мной нет, уж позвольте мне вам это заметить».

«Отчего же вы обиделись? ведь там были и другие дамы, были даже такие, которые первые захватили стул у дверей, чтобы сидеть к нему поближе».

Ну, уж после таких слов, произнесенных приятною дамою, должна была неминуемо последовать буря; но,