Постчеловек: глоссарий - Рози Брайдотти

важно заново сформулировать принципы солидарности, способной преобразить наши этические модели и способы выражения и переживания аффектов.

См. также: Коммутационная онтология; Экопатия; Нео/новый материализм; Номадическая чувственность.

Лила Атанасиаду

(Перевод Веры Федорук)

М

Материальная значимость

Карен Барад начинает книгу «Встречая Вселенную на полпути: квантовая физика и запутанность материи и значения» с несколько, казалось бы, прямолинейного определения того, что такое «материальная значимость» (mattering). Оно отсылает к идее о том, что «материя и смысл не являются отдельными элементами… Материальная значимость есть одновременно дело субстанции и значения» (Barad, 2007: 3). Материальный мир и его значение конституируются вместе в ходе итеративного процесса наделения материи смыслом. Однако это понятие материальной значимости имеет сложную теоретическую историю. Его генеалогию можно проследить от трансдисциплинарной формулировки этого термина у Барад на стыке физики, исследований науки, материального феминизма (Alaimo, Hekman, 2008), нового материализма (Coole, Frost, 2010) и постгуманизма до его более раннего развития в рамках постструктуралистской и феминистской теории. Хотя я хочу показать, что «материальная значимость» является наиболее надежной концептуальной схемой, имеющейся у (пост)гуманитарных наук для теоретизирования по поводу динамики природокультур (Haraway, 2003), то есть того, как происходят изменения в запутанных материальных и дискурсивных феноменах, я также хочу подчеркнуть, что ризоматическая родословная этого термина является свидетельством неразделимости динамики и этики.

Материальная значимость – это своего рода постгуманистическая перформативность, которая подчеркивает способность материи означать, достигать значимости в своем бытии как делании. Материя здесь не является основанием или сущностью, она агентна, «произведена и производит, порождена и порождает» (Barad, 2007: 137). Рассмотрение материи в этом аспекте характерно для постгуманистического подхода, поскольку агентность, историчность и интенциональность – ключи к созданию смысла – понимаются не как атрибуты человеческой культуры и субъективности, а как транстелесные взаимодействия, совершающиеся поверх и посредством человеческих и нечеловеческих тел (Alaimo, 2010). Перформативность в данном случае предполагает, что дискретные сущности и связанные с ними значения возникают внутри составляющих их отношений, а не предшествуют им. Когда мы ставим вопрос о том, что имеет значение и как, то мы имеем дело не с заранее существующими телами, на которых их значение пишет язык, а с отношениями действий, поступков и становлений, существующих в материально-дискурсивной суперпозиции до тех пор, пока не вмешивается агентный разрез, чтобы определить ясные границы между словами и вещами. И этот агентный разрез, или практика установления границ, является частью самого определяемого ею феномена, а не располагается по отношению к нему извне.

Таким образом, перформативность – динамическое ядро материальной значимости. «Определить или изучить динамику системы, – говорит нам Барад, – значит сказать что-то о природе и возможностях изменений» (Barad, 2007: 179). Обычно в естественных науках изучение динамики означает наблюдение за тем, как переменные, описывающие состояние системы, изменяются с течением времени. Однако подобное понимание природы изменений оказывается малопонятным под рубрикой перформативной динамики материальной значимости. В самом деле, если свойства системы не определяются вне ее отношений с другими сущностями, тогда как можно утверждать, что мы наблюдаем изолированную эволюцию этой системы? Этот пример показывает, что мы полностью переосмысливаем динамику. С точки зрения материальной значимости, «сама природа и возможность изменения непрерывным образом трансформируются как часть мирового… динамизма» (Ibid.). Иными словами, перформативное понимание материи преобразует саму природу изменений и причинности.

Причинность, основной принцип классической динамики, предполагает, что изменение происходит, когда одна дискретная сущность (причина) влияет на другую (следствие), где агенты причины и следствия существуют до своих отношений. Однако, как только мы заменяем причинность перформативностью в качестве нашего центрального динамического принципа, концепция изменений трансформируется. Изменение – это уже не вопрос о том, что вызывает что, а о том, что с чем сосуществует. Правила Бора (Bohr, 1958; Бор, 1971) о дополнительности и неопределенности – квантово-теоретические предшественники динамики материальной значимости у Барад – дают информацию не о том, какие причины производят какие следствия, а о том, какие наблюдаемые значения и соответствующие состояния могут возникать одновременно. Как я уже отмечал в другом месте, «теоретически… таким образом, отношения неопределенности должны рассказать нам, как сознание и материя могут или не могут сосуществовать внутри различных событий, учитывая достаточно подробное описание рассматриваемых аппаратно-экспериментальных механизмов» (Jones, 2014: 193). Динамика материальной значимости подсказывает нам, какие значения и состояния материи могут, а какие не могут сосуществовать одновременно, в определенных материально-дискурсивных контекстах.

Сочетание культурологического словаря перформативности со словарем квантовой физики в этом описании материальной значимости должно дать приблизительное представление о сложной дисциплинарной истории этого термина. Мы, конечно, не можем упомянуть перформативность, не вспомнив новаторскую формулировку этого термина у Джудит Батлер в гендерных исследованиях, в феминистской и квир-теории. Действительно, Барад ясно дает понять, что ее двойные концепции постгуманистической перформативности и материальной значимости являются дальнейшим развитием концепций Батлер о гендерной перформативности и материализации, как она формулирует их в «Гендерном беспокойстве» (Butler, 1990; 2022) и «Телах, которые имеют значение» (Butler, 1993). Барад распространяет на материю гендер, переосмысленный Батлер в качестве действия, а не атрибута. Таким образом, она развивает параллелизм между процессами формирования гендера (gendering) и материальной значимости (mattering). Если «гендер – это действие, то не в том смысле, что есть до-гендерный человек, который начинает исполнять свой пол, а скорее в том, что формирование гендера… является темпоральным процессом, действующим через итерацию норм» (Barad, 2007: 57). В таком случае материальная значимость объясняет роль материи как активного агента в таких процессах материализации гендера и других идентичностей. Материальная значимость – часть процесса формирования гендера наряду с другими перформативными практиками. Таким образом, концепт материальной значимости расширяет динамику перформативности и включает как не-человеческие, так и человеческие тела и практики – шаг, которым, как сетует Барад, Батлер пренебрегает.

Но ни распространение перформативности Барад на материю, ни мое указание на то, чем понятие материальной значимости обязано Батлер, не связаны в конечном счете с инклюзией. Речь идет об ответственности, об этике, этика вписана в саму динамику материальной значимости. Как пишет Барад о своем стремлении привнести идеи перформативного культурного анализа в исследования науки,

«…проблема заключается не просто в инклюзии. Главный момент связан с властью. Как понимается власть? Как теория описывает социальное и политическое? В некоторых исследованиях науки поддерживается предложение Бруно Латура о новой правящей парламентской структуре, которая приглашает к участию не-людей наряду с людьми, но что именно, если вообще хотя бы что-то, дает это предложение для решения проблем, которые лежат на столе у феминисток, квир-, постколониальных,