Американский детектив - 4 - Джон Гоуди

Голод очень просто подавлялся КИ, как и остальные пытки. Джейсон легко заглушил истощение, голод, разочарование и сотни укусов ползающих и летающих насекомых, которые слетались на грязь его камеры, бывшего туалета, покосившейся, ржавой клетки с полустертой цифрой "3". С КИ он убирал боль и молчал. Сначала это было просто, у него была надежда. Он был уверен, что Институт откроет двери в любую секунду.

Но когда время расплылось, как свет сквозь мутное стекло, Джейсон использовал КИ, чтобы выжить и молчать. Но и это становилось все труднее, а потом запасы питательных веществ и антибиотиков истощились. Когда кожа пошла пятнами от плохого питания, губы и десны покрылись язвами цинги, от грязи воспалились язвы на ягодицах, ногах и ступнях, а легкие воспалились, Джейсон со всей оставшейся энергией стал думать, как забрать О'Брайена с собой. Он бросил мысль о спасении и надежду остаться невредимым после пыток, их заменила мечта прикончить О'Брайена, прежде чем умереть.

По своим расчетам, Джейсон был в Пунта де Флеча почти три месяца, значит, его тело скоро разложится. Он надеялся добраться до О'Брайена, прежде чем растечется окончательно. Молчания уже не было достаточно. Джейсон хотел почувствовать глотку О'Брайена под своими пальцами, пока те не онемели. Одно движение за месяцы пыток. Джейсону нужен был всего один момент. Только минута, чтобы выжать из О'Брайена последнюю каплю жизни.

Смешно, конечно. Джейсон вспомнил, как сомневался, что может хладнокровно убить. Как колебался у Флэка, стараясь избежать соглашения, а потом — убийства. Сейчас он мечтал убить О'Брайена. Он лелеял мысль об убийстве. Он питался ею. Мысль о горле О'Брайена в его пальцах давала ему силы поглощать наказания и ждать минуты для нападения.

Но Джейсон хотел убить не из благородства. Не для того, чтобы О'Брайен уже никого не мучил. Нет, Джейсон хотел убить капитана потому, что тот его насиловал. Он посягнул на систему ценностей Джейсона, пересек границу, которую раньше никто не пересекал. Много лет назад Джейсон утратил радость любить и быть любимым, но утратил и боль ненависти. Он никого не хотел убивать, потому что никого так сильно не ненавидел. А сейчас, когда Бруни стала его первой любовью, О'Брайен стал первой ненавистью; он изведал сладость любовь с Бруни и хотел полноты ощущений от ненависти. Ощущения убийства. Кроме того, он принял теорию Флэка, что агентов силы придется убирать силой. О'Брайен стал олицетворением системы безжалостной диктатуры жестокости.

Но война не закончилась, и в конце концов Джейсон рассказал все. Рассказал, судорожно выдумав правдоподобную историю и отчаянно надеясь, что в его ложь поверят, потому что маленький капитан нашел его слабость. Трещину в броне, о которой он сам и не подозревал.

В последний день войны Джейсона вытащили из камеры до рассвета, и он настроился на прогулку и допросы, но, к его удивлению, его провели в офис О'Брайена без обычных хождений, душа и дезинфекции. Его провели в офис, привязали к креслу и оставили одного.

О'Брайена не было, и Джейсон почувствовал перемены. Но офис был таким же. Стол. Раковина, стерильный шкаф с полотенцами, лазер...

Не было шкафов. Длинных черных шкафов, и Джейсон внутренне возликовал от мысли, что произошел переворот и О'Брайен, нагой, сидит где-то в камере. Но его фантазии были сметены появлением О'Брайена.

О'Брайен облокотился о дверной проем и улыбался Джейсону, похожий на Джоан Кроуфорд в её первых фильмах.

— Лопес, ты побеждал меня во всем, — усмехнулся О'Брайен, глотая слова от возбуждения. — Ты пережил побои, допросы под наркотиками, ящик — все. Даже эти 12 дней...

Только 12 дней? И это все? Он провел с О'Брайеном чуть больше месяца? 12 и 32 будет 44. Меньше девяностодневной жизни его тела. Он ещё не умирал. Предстояло ещё 46 дней с О'Брайеном.

— Ты отказывался говорить, что я хотел. Ты вообще не говорил со мной.

Тысяча сто четыре часа. Не прошло и половины срока.

— И я решил попробовать новый метод извлечения информации. Новый путь в твой мозг за нужными ответами.

О'Брайен хихикнул, и Джейсон содрогнулся, представив все мыслимые пытки, какие ещё не испытал О'Брайен.

Потом он перестал гадать.

Последняя пытка была прикручена к каталке, на каких возят пациентов в больницах, за ним следовал мужчина в деловом костюме, скептический, как всегда. Стол был накрыт простыней, вероятно, из-за тяги О'Брайена к театральности, но холмы и впадины не были похожи на форму лазера. Больше было похоже на женщину.

Несколько мучительных мгновений, пока О'Брайен ставил перед ним стол, а незнакомец занимал место в тени, Джейсон думал, что это Бруни. Мысль испугала его больше, чем все изобретения О'Брайена, и он повторял, что Бруни в Нью-Йорке, а не в Пунта де Флеча. Когда тело затрепетало, Джейсону показалось, что все же это не Бруни. Может, контуры были чуть другими. Может, он просто не хотел, чтобы это была Бруни. По какой бы то ни было причине, Джейсон был уверен, что это не Бруни, и страх о время речи О'Брайена куда-то ушел.

— Вот новый способ, Лопес. Дорога в твой мозг.

Как кудесник, показывающий фокус, О'Брайен сорвал простыню, и предчувствие Джейсона подтвердилось.

Он был прав. Это была не Бруни. Под простыней оказалась девушка, которой не было и двадцати, Голая, как и Джейсон, слишком испуганная, чтобы смущаться. Два ремня обхватили лодыжки и бедра, ещё два — талию и грудь. Кто-то положил её большие груди поверх ремней, и они походили на два омута плоти с розовыми сосками. Руки были заведены за голову, и девушка была беспомощна, как муха в паутине. Вроде её не били и не насиловали, на личике с огромными глазами не было кровоподтеков. Но черты её искажал страх, а большие глаза уставились на О'Брайена.

— Вот козырная карта, — хихикал О'Брайен, взяв её лицо в руки. Она сжалась и пыталась уйти от прикосновения. О'Брайен только смеялся, и Джейсон с трудом держал тлеющую ненависть под маской безразличия.

— Лопес, — О'Брайен толкнул стол, и лицо девушки оказалось в паре дюймов от лица Джейсона, — за все это время ты не сказал ни слова, кроме своей глупой сказки. Теперь ты будешь говорить столько, сколько я захочу.

Хихикая, капитан подошел к столу, взял пару перчаток и длинный нож. Перчатки скрипнули, и девушка в страхе забилась и захныкала. Увидев нож, она разразилась истерикой и мольбами о пощаде в унисон с участившимся пульсом Джейсона. Не нужно было особого воображения, чтобы понять, что О'Брайен собирается сделать.

О'Брайен облокотился на каталку, как на стойку бара. Приставив длинный нож к горлу девушки, он улыбнулся Джейсону и сказал:

— Думаю, ты понимаешь, что я убью её, если ты не расскажешь все, что я хочу.

Девушка плакала и умоляла Джейсона рассказать. Когда он промолчал, она закрыла глаза и вознесла молитву к Богоматери. На средине она открыла глаза, вздрогнула, увидев О'Брайена, и со слезами взглянула на Джейсона.

— Ну, Лопес?

О'Брайен погрузил нож во впадинку на шее. Неглубоко. Только чтобы сквозь проколотую кожу выступила капелька крови. Вреда было не много, но девушка забилась в истерике. Визжа, она недолго боролась с ремнями, потом сдалась, судорожно вздохнула и начала молиться, всхлипывая:

— Господи, прости мне мои прегрешения!

Борьба двух "Я" закончилась. Джейсон проиграл. Он хотел молчать до конца, особенно если не мог забрать с собой О'Брайена. Это был вопрос чести. Но никакая война "Я" не стоила жизни, и когда капитан приказал говорить, Джейсон сгорбился, кивнул и начал говорить то, что от него ожидали услышать.

Джейсон согласился, что расплавленный металл был новым лазерным ружьем. Он сказал правду, потому что они уже это предполагали, но налгал во всем другом. Он сказал, что он агент ЦРУ, засланный по просьбе повстанцев, пытающихся свергнуть правительство, и что его заданием было убийство двух высших членов правительства. Он обнаружил себя на пляже, потому что патруль выиграл перестрелку. Он налгал про смерть сержанта, сказав, что ружье было двухзарядным, а третий выстрел запускал самоуничтожение. И он утверждал, что не знал, кого надо убить, их должны были указать местные.

На это О'Брайен нахмурился, и Джейсон запаниковал. Казалось, что капитан не купился на это, и Джейсон выпалил гневно и растерянно:

— Дьявол! Я просто затраханный бюрократ! Только управляюсь с ружьями вместо карандашей. Во всем остальном я как оловянный солдатик: делаю, что сказано, и не спрашиваю, зачем.

О'Брайен вдруг улыбнулся Джейсону, и оба взглянули на мужчину в тени. Деловой костюм кивнул, значит, оба купились на чушь о ЦРУ. Джейсон чуть расслабился, когда О'Брайен убрал нож, положил его на книгу на столе и достал сигарету. Он выпустил дым в потолок и уставился в пространство, подняв брови в молчаливом раздумье. Девушка тоже чуть расслабилась и благодарила Джейсона взглядом. Она молчала, О'Брайен курил, а Джейсон ненавидел. У него была ещё причина убить капитана. Личное поражение, хотя история и была чистой фантазией.