Тайна Крикли-холла - Герберт Джеймс

— Привет, Магда, — сказал он наконец. — Знаешь, кто я? Узнала меня после стольких лет?

Разумеется, она узнала, идиот. Маврикий Стаффорд. Кто бы мог забыть столь преданного мальчика? Но она продолжала хранить молчание.

— Я уже навещал тебя однажды, только тогда ты была не здесь. Кстати, то место больше не называют сумасшедшим домом, ты знаешь об этом? Но ведь и многое другое сильно переменилось с тех пор, как мы с тобой сидели на холодной и мокрой платформе.

Ну да, когда он оставил ее одну, испуганную, просто застывшую от страха, когда она не смогла сесть в поезд вместе с ним, когда этот самый поезд пришел на следующее утро… Он даже не пытался как-то оправдаться, он не стал помогать ей. Он просто исчез. Она думала, что навсегда. Но он вернулся уже во второй раз, и ей хотелось понять — зачем.

— Не хочешь поговорить со мной? Не хочешь поздороваться со старым другом?

Поговорить? Она не произнесла ни слова с того самого дня, ни слова не сказала даже тогда, когда ее нашли на той станции, одну. Так с какой же стати ей сейчас забывать о бдительности?

— Все еще упираешься, а, Магда? Это игра, которую ты затеяла, чтобы не пришлось ни в чем сознаваться? Ну, в каком-то смысле придумано неплохо, весьма неплохо. Людям ни за что не понять, почему Августус делал то, что он делал, особенно в нынешние дни. Дисциплина — старомодное понятие.

Он наклонился вперед и пристально уставился на Магду, его жестокие глаза исследовали ее лицо, ища хоть какой-нибудь признак того, что старая женщина его узнала, вспомнила. Но Магда оставалась бесстрастной.

Магда помнит многое, очень многое, дорогой Маврикий. Помнит, как мальчишка шпионил за другими детьми, донося обо всех проступках либо ей, либо Августусу. И еще помнит, что они с Маврикием сделали с той молодой учительницей, которая была бы очень хорошенькой, если бы не уродливая сухая рука. Ох, они о ней хорошо позаботились, об этой любопытной девчонке, которая постоянно совала нос куда не надо, но убил-то ее именно Маврикий, это он подкрался сзади к глупой девице и разбил ей голову одним из здоровенных поленьев, что были сложены на полу в бойлерной.

— Ты помнишь, как мы убили ту учительницу, Магда? Как мы ее убили в подвале, в помещении для водогрея? Я испытывал возбуждение тогда, но я ведь был просто ребенком, мне стукнуло всего двенадцать лет. А ты взяла на себя заботу об остальном, ты знала, что нужно сделать, чтобы скрыть преступление. И мы вместе перетащили тело Нэнси Линит в другую часть подвала и бросили в колодец. Ты соображала быстро и хорошо, ты была предельно спокойна… а если и испытывала какое-то волнение, то скрыла это от меня.

Да, она сумела скрыть панический испуг: она должна была оставаться сильной ради Августуса, она не могла допустить, чтобы его предали. Это уж только в самом конце, в ночь чудовищной бури, ей пришлось оставить брата наедине с его безумием. Ей пришлось бежать с этим мальчишкой, Маврикием Стаффордом, несмотря на непогоду, потому что они слишком боялись Августуса, боялись, что, потеряв рассудок, он может поднять руку и на них.

— Игра закончилась в ту последнюю ночь, мы оба это знали. Августуса стало невозможно защищать от посторонних, от любопытных, от представителей власти — он зашел слишком далеко. И в конце концов разрушил все, включая самого себя, не так ли?

Ну, тем уличным мальчишкам следует винить во всем только самих себя! Они были дурными ребятами, да еще и неисправимо своенравными! Они собирались сбежать из Крикли-холла в ту ночь, и их следовало остановить!

Магда сидела в своем кресле совершенно неподвижно. Но в конце концов сбежали не плохие дети, а она сама и Маврикий.

— Мы прорвались сквозь бурю и добрались до железнодорожной станции. Мы сели на скамью на платформе, съежились и дрожали до утра, когда буря наконец утихла и все снова успокоилось. Но когда пришел поезд, очень рано, ты отказалась сесть в него вместе со мной. Ты ушла в себя, Магда. Ты не желала говорить, ты даже не шевелилась. И в последний момент я запрыгнул в поезд один. Твое лицо было таким же, как сейчас, — неподвижным, лишенным выражения. Как камень. Я бы мог рассказать тебе, каково мне пришлось одному в Лондоне, почти год я выживал как мог, прежде чем для меня нашлись приемные родители, — но, боюсь, для тебя все это не имеет значения. — Гость встал. — Так ты действительно сумасшедшая, да? — спросил он.

Конечно нет. Магда просто… просто осторожна, вот и все. Она может говорить, если захочет, ведь может? Конечно, может. Просто молчать безопаснее. Они наконец оставили ее в покое, даже не пытаются заставить сказать «да» или «нет». Чтобы признаться. Ох, она отлично может разговаривать, но молчать — лучше. Пока она молчит, они думают, что она ничего не знает и не может ничего сказать. Ха! Дураки они, все дураки!

— Я вижу, ты теперь безвредна. Я сегодня приехал потому, что хотел убедиться в этом, после многих лет. Однажды я ведь уже тебя видел — когда это было, лет тридцать назад? — в те дни, когда тебя держали в запертой клетке, а ты молчала точно так же, как и сейчас. Ты стареешь, Магда. Тебе уже, наверное, девяносто три? Или девяносто пять? Не думаю, что ты способна меня вспомнить, и сомневаюсь, чтобы ты помнила хоть что-нибудь о тех днях в Крикли-холле.

Он направился к двери, но задержался на пороге и оглянулся на Магду.

— Позволь сказать тебе, — произнес он с едва заметной улыбкой, — что я никогда не забуду Августуса Теофилуса Криббена и того, чему он — и ты, Магда, — научили меня. Я и теперь слышу его голос. От него нельзя отречься, ты знаешь это?

Магда и глазом не повела в его сторону. Она продолжала таращиться в голую стену.

— По крайней мере, Магда, ты, похоже, нашла мир в своем сумасшествии.

И гость вышел из комнаты.

Сумасшествии? Ну, может быть, так оно и есть. Может быть, долгие годы молчания и сделали ее в конце концов ненормальной.

Но она далеко не так безумна, как Маврикий. Его безумие откровенно светилось в его глазах.

Магда прислушивалась к его шагам, затихающим вдали. Мысленно она улыбалась, но ее лицо никак не отразило перемены настроения. Ведь кто-нибудь мог наблюдать за ней.

53

Морг

Детектив Ким Михаэл ожидал Гэйба у входа в морг, расположенный в подвале огромной больницы. Они наскоро пожали друг другу руки, желая как можно скорее пройти через тяжелую, но неизбежную процедуру опознания тела.

Детектив Михаэл был мужчиной чуть ниже среднего роста, но выглядел подтянутым и стройным. У него были темно-каштановые волосы и зеленовато-карие глаза, смягчавшие в целом довольно суровое лицо. Гэйб по собственному опыту уже знал, этот полицейский умеет слушать, а его разумные советы и молчаливая поддержка помогли Эве и Гэйбу справиться с самым тяжелым периодом в их жизни после исчезновения Кэма. Вот и сейчас он смотрел на Гэйба с симпатией.

— Как доехали? — спросил он, показывая инженеру дорогу по длинным, спускающимся вниз коридорам с выкрашенными в два оттенка зеленого цвета стенами.

— Я ехал по скоростной трассе и в общем нормально добрался, хотя дождь был явно ни к чему, — ответил Гэйб.

Детектив Михаэл кивнул. Он остановился перед черной пластиковой вращающейся дверью, толкнул ее и пропустил Гэйба вперед. Инженер очутился в другом коридоре, более широком, с дверьми по правой и левой сторонам; все двери были закрыты, кроме одной, ближайшей.

— Я там уже приготовил одежду, чтобы вы посмотрели, — сказал детектив, показывая на открытую дверь. — Посмотрим, что вы скажете о ней, а уж потом продолжим.

Гэйб вошел в смотровую комнату; у одной из ее стен стоял длинный простой стол, напротив другой выстроились несколько металлических стульев. Справа от Гэйба находилось внутреннее окно, занавешенное с другой стороны стекла. Это было окно для осмотров, и Гэйб подумал, не лежит ли уже детский труп за этими занавесками… Рядом с окном располагалась дверь.

На длинном столе Гэйб увидел полупрозрачный пластиковый пакет, в котором лежали какие-то вещи. Гэйб мог рассмотреть только поблекший красный джемпер и под ним — голубую спортивную куртку.