Левая Рука Бога - Пол Хофман

Во время казней простонародье любило швырять в осужденных мертвых кошек. Хотя преступники и предатели, по общему мнению, того заслуживали, во время мероприятий, подобных нынешнему, такое поведение строго запрещалось, любое проявление неуважения в присутствии кого-либо из Матерацци считалось недопустимым. Тем не менее никакие запреты не могли удержать местных жителей, и огромные кучи мертвых кошек, горностаев, собак, куниц, а иногда и африканских муравьедов громоздились и росли возле каждого из десяти входов.

Ровно в полдень звуки фанфар оповестили о прибытии Соломона Соломона. Десять минут спустя никем не узнанные Кейл, Смутный Генри и Кляйст проследовали сквозь толпу, обратив на себя внимание лишь наблюдавших за порядком в очередях полицейских, которые, приостановив движущийся поток людей, с мрачным любопытством пропустили их в Оперу Россо.

31

В сумрачном помещении, располагавшемся под Оперой и обычно предназначенном только для Матерацци, чтобы они втайне от посторонних глаз могли разогреваться перед тем, как начать убивать друг друга, Кейл сидел вместе с Кляйстом и Смутным Генри и размышлял о том, что его ждет впереди. Еще два дня назад его мысли не отягощало ничто, кроме бешеного гнева и жажды мести — очень сильных, но хорошо знакомых ему чувств. Все изменилось, однако, после того, как он, обнаженный, лежа под дорогими хлопковыми простынями с Арбеллой Лебединой Шеей, впервые в жизни ощутил власть блаженства.

Представьте себе, что это означало для Кейла — Кейла, умиравшего с голоду, Кейла озверевавшего, Кейла-убийцы — оказаться в объятиях самой красивой юной женщины, гладившей его по волосам и осыпавшей поцелуями, и сгорать от пламенной страсти. А теперь он сидел в тусклой комнате, пахнувшей сыростью, в то время как над его головой Опера заполнялась тридцатью тысячами зрителей, жаждущих увидеть, как он умрет. Два дня назад единственное, чем он руководствовался, было желание выжить, острое, звериное, яростное, но где-то в глубине души одновременно с этим таилось и равнодушие: умрет он или будет жить, по большому счету ему было все равно. Теперь же ему это отнюдь не было безразлично, и впервые за очень долгое время он испытывал страх.

Любить жизнь, конечно, было замечательно, но только не в этот день, единственный из всех.

Так сидели они втроем, и Смутный Генри с Кляйстом чуяли совершенно незнакомые волны страха, исходившие от человека, которого, независимо от того, нравился он им или нет, считали непробиваемым. С каждым приглушенно доносившимся сюда взрывом приветствий, с каждым стуком гигантских дверей, многократно повторенным эхом, с каждым лязгом невидимых механизмов, управлявших подъемниками, возбужденное ожидание битвы и вера уступали место сомнениям и страху.

Когда до начала поединка оставалось полчаса, кто-то тихо постучал, Кляйст открыл дверь и впустил Лорда Випона и ИдрисаПукке. Смущенные странной атмосферой, царившей в темном помещении, они заговорили едва ли не шепотом:

— Он в порядке?

— Да.

— Ему ничего не нужно?

— Нет. Спасибо.

Потом наступила тишина, какая бывает у постели тяжелобольного. ИдрисПукке, явившийся свидетелем ужасной резни Искупителей у перевала Кортина, был озадачен. Канцлер Випон, мудрый и хитрый, отдававший себе отчет в том, что никогда прежде не встречал создания, подобного Кейлу, видел теперь перед собой мальчика, которому предстояла ужасная смерть на глазах у ревущей толпы. Все эти дуэли всегда казались ему безрассудными и незаконными, теперь же они начали принимать и вовсе гротескные формы, и он был их решительным противником.

— Позволь мне пойти поговорить с Соломоном Соломоном, — обратился он к Кейлу. — Это преступная глупость. Я придумаю какое-нибудь извинение, предоставь это мне.

Он встал, собираясь выйти, и что-то шевельнулось внутри у Кейла, что-то необычное, чего, как он думал, ему не дано было больше никогда почувствовать: «Да, я не хочу этого. Не хочу. Пусть все это прекратится». Но когда Випон приблизился к двери, нечто другое, не гордость, нет, а глубокое осознание реального положения вещей, заставило Кейла окликнуть его:

— Прошу вас, Канцлер Випон! Ничего хорошего из этого не выйдет. Моего отступления он желает даже больше, чем моей смерти. Что бы вы ни сказали, это не будет иметь никакого значения. Он возьмет верх надо мной, ничего не дав взамен.

Випон не стал спорить, потому как понимал, что Кейл прав. Раздался громкий стук в дверь:

— Пятнадцать минут! — Потом дверь отворилась: — К тебе пришел викарий.

Поразительно маленький человечек в черном костюме с белым жестким стоячим воротником, напоминавшим ошейник, ласково улыбаясь, вошел в комнату.

— Я пришел, — сказал он, — чтобы благословить тебя. — И, помолчав, добавил: — Если ты этого хочешь.

Кейл посмотрел на ИдрисаПукке, ожидавшего, что он прогонит священника. Но Кейл, догадавшись, улыбнулся и сказал:

— Это не повредит.

Он протянул ИдрисуПукке руку, и тот пожал ее:

— Удачи тебе, парень, — сказал он и быстро вышел.

Кейл кивнул Випону, Випон кивнул ему в ответ и тоже удалился. В комнате остались лишь три мальчика и викарий.

— Ну что, начнем? — весело сказал он, словно собирался совершить обряд венчания или крещения. Достав из кармана серебряную коробочку, он открыл крышку и показал Кейлу находившийся внутри порошок. — Это пепел сожженной коры дуба. Он символизирует бессмертие, — сказал викарий с таким видом, словно сам он не больно-то верил в подобные небылицы. — Можно? — Он окунул в порошок указательный палец и нарисовал им на лбу Кейла короткую линию. — Помни: прах ты есть и в прах возвратишься, — бодрым голосом провозгласил он. — Но помни также: грехи твои, что алее багряницы, станут белее снега, и красное, как кровь, станет белым, как шерсть ягненка. — Он захлопнул крышку серебряной коробочки, положил ее обратно в карман и с ощущением выполненного долга добавил: — Гм… ну, удачи тебе.

Когда он направился к двери, Кляйст крикнул ему вслед:

— Соломону Соломону вы сказали то же самое?

Викарий обернулся и посмотрел на Кляйста так, словно старался запомнить его.

— Ты знаешь, — ответил он со странной улыбкой, — не думаю. — И с этим вышел.

Был и еще один посетитель. Услышав, как кто-то тихо скребется в дверь, Смутный Генри открыл ее, и в комнату проскользнула Риба. Он покраснел, когда она мимоходом стиснула ему руку. Кейл сидел, уставившись в пол, и казался растерянным. Риба подождала, пока он поднимет голову. Увидев ее, он удивился.

— Я пришла пожелать тебе удачи, — нервной скороговоркой произнесла она, — попросить прощения и передать вот это. — Она протянула ему записку. Кейл сломал печать и прочел: