Влас Дорошевич - Влас Михайлович Дорошевич

Абдурахман украл осла у хана Магомета, — я не задумался бы вынести приговор: «Абдурахман — вор». Отрубил бы ему правую руку, посадил бы его на кол, а на друзей его и родственников наложил бы штраф: «Вы сами должны быть плохими людьми, если среди вас водятся воры. Тухлая та вода, в которой лежит тухлая рыба». Но сказать это хану Магомету-Бэн-Ахмету! Сказать это вам, почтенные сановники, его друзьям, близким и знакомым! Не значило ли бы это оскорбить вас? А если даже судья, поставленный охранять уважение к власти, оскорбляет вас, что же будет делать простой народ?

Весь совет, потупившись, задумчиво гладил бороды.

— Великий визирь возмущен, — продолжал судья Азирбин-Бэн-Асман, — чем? Тем, что в Персии украли осла? Но воруют даже слонов! Тем, что вор пойман? Но этому надо только радоваться! Великий визирь возмущен до глубины своей праведной души тем, что вором оказался сановник. Сановник возмущен, — чего же ждать от простого народа? Если негодует свой, чего же ждать от чужих?

Не скажут ли нам: «Вы — тухлая вода, если в вас лежала тухлая рыба?» Не уроним ли достоинства власти, назвав деяние хана Магомета-Бэн-Ахмета «кражей»? Да свершится правосудие! Я — судья, и первый говорю это. Но да не будет произнесено слово «кража», — я стою на страже достоинства власти, и первый этого требую. Мы не можем сказать: «Хан Магомет-Бэн-Ахмет украл осла у нищего крестьянина Абдурахмана».

Тяжелое молчанье воцарилось после этих слов судьи в совете.

Кто не хан?

После этого хоть не выезжай на улицу, если мы — сами ханов так честим!

Тамбэн-Бэн-Абдалла первый прервет молчание и, погладив свою седую бороду, сказеш:

— Судья Азирбин-Бэн-Асман совершенно прав. Следует сказать так: «Хан Магомет-Бэн-Ахмет виновен в том, что взял без спроса осла у крестьянина Абдурахмана». Так будет лучше!

— Позволь, почтенный Тамбэн-Бэн-Абдалла! — с живостью воскликнул сановник Абдрохаман-Бэн-Бамба. — Отпуская яд, надо взвешивать каждую крупинку. Слово — яд. И мы должны взвешивать каждое слово. Почему же непременно: «у крестьянина Абдурахмана». Хан Магомет мог и не знать, что осел принадлежит именно Абдурахману. Он взял просто чужого осла. Так и скажем: «Виновен в том, что взял без спроса неизвестно кому принадлежащего, чужого осла»!

Все согласились было, но хан Али-Бэн-Ивесси воскликнул:

— Стойте, почтенное собрание! «Неизвестно кому принадлежащего». Это уж меняет дело! Неизвестно кому принадлежащая вещь. Это находка! И хан Магомет-Бэн-Ахмет виновен в «утайке находки. неизвестно кому принадлежащего, чужого осла»!

— Верно! Верно! — послышалось было среди сановников, но их остановил Абаха-Бэн-Мохаддин:

— Сановники! Это уже несправедливо! Хан Магомет взял не чужого осла. Раз осел был находкой, половина принадлежала нашедшему. Значит, хан Магомет взял не чужого осла, а только не совсем своего. Это разница! Он принял не совсем своего осла за своего. Это большая ошибка! Хан Маго-мет-Бэн-Ахмет должен лучше знать своих ослов! И не ошибаться!

Судья Азирбин-Бэн-Асман вскочил даже с места:

— Вот, вот! Скажи, что ты ешь, почтенный Абаха-Бэн-Мохаддин, что ты такой умный? Скажи, чтобы и я поел этого блюда! Кражи, следовательно, совсем не было! Хан Магомет виновен только в том, что он сам не знает своих ослов.

И совет сановников единогласно постановил:

— Разобрав все подробности дела, признать хана Магомета-Бэн-Ахмета виновным в том, что он не знает своих ослов. Ввиду же того, что это незнание повело к тяжелым последствиям для крестьянина Абдурахмана, предать хана Магомета верховному суду.

Верховный суд собрался, грозный, как всегда. Перед судом стояла плаха. Около нее стоял палач с остро наточенной секирой. Его помощники держали наготове заостренные и обитые железом колья.

Но хан Магомет-Бэн-Ахмет вошел в это грозное судилище с гордо поднятой головой, со смелым взглядом, как человек, у которого в карманах нет ничего чужого.

Старейший из судей сказал:

— Хан Магомет-Бэн-Ахмет, сын хана Саида-Али-Бэн-Омара, ты обвиняешься в том, что не знаешь своих ослов. Это причинило тяжелое несчастье крестьянину Абдурахману, который, благодаря твоему незнанию, должен умирать с голода. Так обвиняют тебя люди. Обвиняет ли тебя твоя совесть?

Хан Магомет с достоинством поклонился судьям и ответил:

— Нет! В том, что крестьянин Абдурахман, когда у него взяли осла, помирает с голода, я не виноват: не моя вина, что у него, кроме осла, ничего не было. В том же, что я не знаю своих ослов, я виноват не больше, чем вы. Сделаем опыт. Прикажите смешать вместе все стада ваших ослов. И пусть каждый из вас отберет своих. Всякий, который чужого осла примет за своего, платит большой штраф. А все ослы, которые не будут опознаны их хозяином, идут в пользу шаха. Желаете?

В верховном суде все переглянулись. Хан Магомет улыбнулся:

— Почему же, в таком случае, вы судите меня, а не я — вас?

Старший из судей спросил его:

— А сколько у тебя ослов?

Хан Магомет ответил:

— Пятьсот.

Верховный суд вынес приговор:

— Принимая во внимание, что невозможно знать в лицо 500 ослов, признать хана Магомета-Бэн-Ахмета оправданным.

Хан Магомет отправился к великому визирю, поклонился ему и сказал:

— Правосудие изрекло свое слово. И все ли должно пред ним преклониться?

— Все! — твердо отвечал великий везирь.

— Даже клевета?

— Как низкая гадина, она должна ползти по земле, пока ее не раздавят пяткой.

— Почему же я не вижу ползущего у моих ног Абдурахмана? — воскликнул хан Магомет. — И почему же твоя пятка не раздавит его? Он обвинил невинного, — это доказал суд, оправдавши меня. Ты справедлив. Ты не отказал в правосудии крестьянину Абдурахману. Надеюсь, ты не откажешь в справедливости хану Магомету.

Великий визирь воскликнул:

— Ты прав! Я требовал правосудия, но и сумею заставить его уважать, когда оно пришло.

Он приказал немедленно привести Абдурахмана. Но Абдурахман, оказалось, скрылся.

— Он бежал в тот же самый день, как ты приказал отдать под суд хана Магомета! — донес посланный.

— Ио нем нет ни слуха ни духа? — спросил великий визирь.

— Убегая, он оставил письмо домашним. «Дорогие мои, — писал Абдурахман своим близким, — завтра, с рассветом, увидев, что меня нет, вы спросите с горем и недоумением: почему же Абдурахман бросил свой бедный, милый дом, близких, которых он любил, деревню, в которой родился, страну, населенную его народом? И когда же? В тот день, когда его злодей, когда хан Магомет отдан под суд? На это я вам отвечу старой сказкой. Лисица встретила на опушке леса зайца. Заяц летел сломя голову из родного леса. «Что случилось?» — спросила лисица. «И не говори! — ответил заяц. — Большое горе: пришли люди, убили волка!» — «Тебе-то что? Разве ты так любил волка?» — «Любил! Тоже скажешь! Первый лиходей! Деда,