Люби меня в полдень - Лиза Клейпас

Кристофер лениво улыбнулся, не открывая глаз.

— Шерсть, перья, или чешуя? — спросил он.

— Ни то, ни другое, ни третье.

— Боже. Значит, что-то экзотическое. Отлично, откуда это существо к нам попадёт? Нам придётся отправиться за ним в Австралию? В Исландию? В Бразилию?

Она задрожала от смеха.

— Собственно, оно уже здесь. Но тебе не удастся его увидеть ещё примерно... скажем, месяцев восемь.

Кристофер резко открыл глаза. Беатрис улыбалась, одновременно смущённая, полная воодушевления и довольная собой.

— Беатрис, — он осторожно повернулся, и она оказалась под ним. Он подложил ей руку под щёку. — Ты уверена?

Она кивнула.

Вне себя от счастья, Кристофер начал покрывать её поцелуями.

— Любимая... драгоценная моя девочка...

— Так тебе этого хотелось? — спросила она между поцелуями, уже зная ответ.

Кристофер посмотрел на неё сквозь светлый туман счастья, от которого всё вокруг казалось расплывчатым и сияющим.

— Это больше того, о чём я смел мечтать. И без сомнения, больше, чем я заслуживаю.

Руки Беатрис обвились вокруг его шеи:

— Я сейчас покажу тебе, чего именно ты заслуживаешь, — сообщила она и снова притянула его голову к себе.

Перевод осуществлен на сайте http://lady.webnice.ru

Куратор: Фройляйн

Над переводом работали: книгоман, Паутинка, Amica, Elfni, Lark, katusha, Весея, Janina, Нюрочек, Karmenn, Marigold, Lovepolly, lestat

Бета–ридинг, вычитка: Москвичка, Nara, Фройляйн

Подготовка файла: Мария Ширинова, Фройляйн

PS. Ссылка от Москвички или «исторический момент» в ЛР:

До сего момента, исключая разве что географические вольности и некоторые неточности военной организации английской армии, не имеющие особого значения для романа, Клейпас писала вполне логичные и исторически верные вещи. Но что касается плена… Это ж вам не сталинские лагеря. В 19 в. отношение к пленным было более чем гуманным. И уж чем-чем, а попрекать русских плохой кормёжкой пленных – просто грех. Пленных селили по домам, многие потом отказывались возвращаться, а те, что вернулись, с благодарностью вспоминали русских: «30 апреля 1854 года у берегов Одессы сел на мель английский фрегат «Тигр», команда, вместе с тяжело раненым капитаном Джиффардом, сдалась в плен. Отношение к пленным англичанам со стороны высоких военных чинов и просто горожан, сначала, когда читаешь это у Ленца, вызывает некоторое недоумение, постепенно переходящее в восхищение и гордость за одесситов. Но подтверждение такому отношению можно найти у других авторов, например у К. Скальковского, который писал, что «их (пленных) нарасхват приглашали в гости, а тогда по изобилию кавалеристов балы в Одессе были каждый день. На английских офицеров приходилось записываться. И у нас в доме был дан для англичан вечер. Приехали трое: моряк, артиллерист и огромного роста в красном мундире морской пехотинец. Они держали себя просто и непринуждённо…

Англичанам, особенно нижним чинам, так понравилось угощение одесситов, что они неохотно уезжали из плена». В плену от ран скончался английский капитан Джиффард. Во время похорон, ему были отданы все воинские почести, в соответствии с его положением». В этом отрывке использованы материалы из мемуаров:

Воспоминания очевидца Н. И. Ленца // Щеголевский альбом. Сборник исторических фактов, воспоминаний, записок, иллюстраций и т.п. за время бомбардирования Одессы в 1854 г. Под редакцией и изданием С. И. Плаксина. Одесса, 1905.

Воспоминания К. Скальковского. Бомбардировка Одессы // Щеголевский альбом.

Ну, а что касается раненых…

Интересно отметить, что в севастопольских и симферопольских госпиталях существовали отделения раненых пленных. В них также работали врачи, фельдшера и сёстры. Сёстры в этих отделениях работали преимущественно из тех, кто владел иностранными языками. Одна из них – Елизавета Лоде, дочь коллежского советника.

Из воспоминаний Пирогова от 30 января 1855:

«Когда мы подъехали к шестому бастиону, то подняли у нас белый парламентёрный флаг. Выстрелы с батарей умолкли... Опустили щиты, заслоняющие наших от выстрелов, чтобы лучше можно было видеть всё... Вдали сажён за 400 виднелась на возвышении неприятельская батарея, в саженях в двухстах от нас видны были и траншеи; из них выстроилось также множество голов французских, любопытствующих подобно нам. Наш парламентёр, с белым знаменем в руках, верхом сопровождаемый тремя или четырьмя всадниками, спускался медленно вниз с нашей горы в долину, впереди ехал трубач и трубил. На углу кладбища, в расстоянии от нас сажён 150, он остановился; из неприятельских траншей выступило человек 6 пеших, из которых один также нёс белое знамя; между ними был парламентёр -полковник. Всё дело состояло в том, чтобы передать от находящихся у нас пленных письма и ответить на вопрос Канробера, который справлялся, нет ли у нас в плену таких-то. Вся конференция продолжалась с четверть часа. Парламентёры возвратились потом восвояси, щиты спустили... опять начали пускать бомбы ещё сильнее прежнего, чтобы вознаградить себя за напрасно потраченное время в переговорах».

Так что, в принципе, при таких порядках нахождение в плену английского солдата должно было быть известно его соотечественникам.

Тарле, военный историк:

«В ночь с 22 на 23 марта русские напали на английские и французские траншеи. Был бой, в котором погибло около 400 русских и 600 союзной армии. После этого было заключено перемирие для опознания и уборки трупов людей, павших в бою. «Во время перемирия русские и французы очень дружески, почти ласково, беседовали друг с другом. Те и другие обменивались взаимными благодарностями за гуманное, заботливое отношение к пленным. Французы и англичане, замечу к слову, в течение всей войны и после войны не переставали с тёплым чувством (иногда просто с восторгом) вспоминать, как русские относились к пленным, как священна для русских была личность раненого, беспомощного врага, попавшего в их руки». Трогательным и благородным, характерным для русских, как выражается Базанкур, был не только тот эпизод (забота о капитане Креспе), о котором этот французский летописец осады повествует. Такие эпизоды и в самом деле были типичными и характерными».

Из сборника известий о Крымской войне, 5 июня 1855:

«Один английский офицер удерживал своих отбегавших солдат почти у самой нашей батареи, силясь водворить порядок в расстроенных рядах... Но усилия его были напрасны. Все бежали, и он остался сзади всех». Этим воспользовался рядовой 7-й егерской роты Гладиков, который «мгновенно добежал до англичанина, ударил его прикладом по шее, так что тот повалился, обезоружил и потащил на бастион. Бывшие неподалеку англичане открыли сильный огонь. Гладиков так передавал о своём затруднении: «Что делать? Либо от пули пропадёшь, либо этот детина опомнится, да драку затеет! Хоть бы помочи где дождаться!» Недалеко был небольшой ров ложемента. «Гладиков дотащил до него англичанина, столкнул его, и сам прыгнул в ровик, но в этот момент был ранен двумя пулями в ногу, а английский офицер – пулею же в голову. Не теряя времени, Гладиков показал англичанину, что надо сделать ему перевязку, снял у него с шеи платок, и перевязал ему голову, своих же ран нечем и некогда было перевязывать. Не поднимаясь из рва, держа одною рукою англичанина, Гладиков другою давай разбирать ложемент, чтобы перелезть на свою сторону; но едва они перелезли через полуразобранный бруствер, как ядро полевого неприятельского орудия, нарочно, по-видимому, направленное на их убежище, ударило в стену ложемента и навалило на них груду камней, сильно контузив Гладикова в плечо и руку. Наши поспешили ответить врагу несколькими ядрами, и Гладиков, между тем, притащил полуживого, измученного англичанина прямо к командиру полка: вот он, подхватил!» Англичанин был спасен, а израненный Гладиков «со слезами умолял не отсылать его в госпиталь, а позволить лечиться при полку».