Литературный призрак - Дэвид Митчелл

Эволюция и история — бильярд элементарных частиц-волн.

Лайам входит и сразу достает бутылку молока из холодильника.

— А может, они решили оставить тебя в покое, ма?

— Может, Лайам.

— Нет, правда. Если б они хотели тебя забрать, они бы уже наверняка были здесь.

— Пожалуй.

— А если так, ты ведь можешь работать в Корке, на факультете? Правда, пап?

— Так-то оно так. Ректор на коленях благодарил бы маму, — говорит Джон как можно мягче. — Но…

— Ну вот, мам, значит, решено.

Ах, Лайам, Лайам. Больше всего Бог злится, когда цыплят начинают считать раньше осени…

Транссибирский экспресс мчался по Северному Китаю, углубляясь в лес, в уютные сумерки. Я по-прежнему играла с матричной механикой, но пока без всякого результата. Я билась над проблемой от самого Шанхая и, похоже, топталась на месте.

— Не возражаете, если я составлю вам компанию?

Вагон-ресторан пуст, все места свободны. Вряд ли мы знакомы с этой молодой женщиной.

— Меня зовут Шерри, — представляется она с австралийским акцентом и ждет моего ответа.

— Очень приятно. Садитесь. Отодвину только свои бумажки…

— Это у вас, значит, математика?

Странно, что столь молодая женщина, как она, хочет общаться с такой немолодой, как я. Ну и что, мы обе вдали от родных краев, от родного языка, не спеши с подозрениями, Мо.

— Да, я учительница математики. Какая у вас толстая книга!

— «Война и мир».

— Да, этого хватает. Особенно первого.

Полуголый китайский карапуз бежит вдоль вагона и гудит, подражая то ли лошади, то ли вертолету.

— Простите, я не расслышала вашего имени.

Вспышка подозрительности. Мо, брось. Она всего лишь непосредственна, как ребенок.

— Меня зовут Мо. Мо Смит.

Мы пожимаем друг другу руки.

— Шерри Коннолли. Вы до конца, до Москвы, или сойдете по дороге?

— Прямиком до Москвы, а дальше — Петербург, Хельсинки, Лондон, Ирландия. А у вас какие планы?

— Я хочу побыть в Монголии.

— Долго?

— Пока снова не потянет в путь.

— Рады, что покинули Пекин?

— Рада, что покинула свое купе! Там двое пьяных австралийцев соревнуются в сквернословии. У меня такое впечатление, будто я не уезжала из дома. Мужчины бывают невыносимы.

— Хотите поменять купе? Наша проводница уступчивая. Подкуплю бабушку бутылкой китайского виски.

— Нет, спасибо. У меня пятеро братьев, мы росли вместе, так что с парочкой шведов справлюсь. К тому же до Улан-Батора осталось всего тридцать шесть часов. К тому же на нижней полке едет здоровенный симпатичный датчанин… А вы, Мо, тоже путешествуете одна?

— Я? Совсем одна.

Шерри сочувственно посмотрела на меня.

— О нет, слава богу, не в этом смысле! Вообще у меня есть и муж, и почти взрослый сын, но они дома.

— Наверно, скучают без вас. А вы — без них.

Бесспорное заключение.

— Да, вы правы.

— Послушайте, у меня есть банка китайского растворимого чая с лимоном. Выпьем по чашечке? Настоящий Маккой.

Приятно снова разговаривать на родном языке.

— С удовольствием.

Мы болтали до самой монгольской границы, где у поезда поменяли колеса: старая советская колея имеет другую ширину. Я ощутила всю степень своего одиночества.

Не знаю, может, подействовал чай Шерри, но только, когда я бросила взгляд в черную тетрадь, я сразу увидела ответ, который так долго искала: константа Требевича выводит из тупика. Мо, ты идиотка. Мне казалось, я сидела не так уж долго, пока не заметила, что в вагоне-ресторане заступила утренняя смена.

Острова, города, леса, все осталось позади. Заря занималась над бескрайними равнинами Центральной Азии. Я — истерзанная сомнениями, уставшая, немолодая женщина-физик с неопределенным будущим, но я наконец вступила в область, где до меня не бывал еще никто. Я поплелась к себе в купе и проспала целый день.

Житейская мудрость приписывает доктору Франкенштейну грех гордыни.

Я не думаю, что он возомнил себя богом. Просто он был ученым до мозга костей.

Разве могут ядерная физика, генная инженерия, квантовое распознавание быть добрыми или злыми? О технологии можно сказать только одно: работает она или не работает. А для чего работает — это уже совсем другой вопрос.

Доктор Франкенштейн сбежал, бросил свое создание, и в этом его вина. Его детище оказалось во власти людей, которые поступили так, как всегда поступают невежды: улюлюкают и закидывают каменьями. А если бы добрый доктор обеспечил свое творение средствами самозащиты, механизмами адаптации и выживания, то, возможно, удалось бы спасти множество средневековых жизней, и трансплантология возникла бы на пару веков раньше.

Я вижу, Мо, куда ты клонишь. Но разве можно научить машину распознавать добро и зло? Противостоять злоупотреблениям?

Вот же она, черная тетрадка. Если «Красп» не способен к распознаванию, пусть получит другое название.

Телефон зазвонил, когда я разбивала яйцо. Джон берет трубку — ему ближе.

— Билли?

Он долго молчит.

— Поня-я-тно, — наконец тянет Джон и кладет трубку.

Так я и знала. Плохие новости.

— Это Билли из Балтимора. В «Мартышке с барабаном» он видел трех американцев, похожих на «Братьев Блюз»[84]. У «Святого Фахтны» загадочные неполадки с мотором, так что утром его можно не ждать, но к вечеру он точно вернется: у Дэнни Уэйта кончается инсулин, а погода до конца недели не улучшится.

Вот и вонзилась лопата в землю, сквозь камешки и дерн, рубит корни.

— Ма! — Лайам хватает меня за руку. — Мы должны тебя спрятать!

Планк залаяла. В дверь постучали. Неужели все?

Лайам тащит меня подальше от двери.

— Кто там? — спрашивает Джон.

— Это я, Брендан Миклдин!

Не утро, а сцена из боевика. Вваливается запыхавшийся Брендан, с ним врывается свежий, морозный воздух.

— Мо, Билли сказал мне, что янки близко. Мы можем переправить тебя в Скалл на лодке Ройшин. Оттуда моя свояченица отвезет тебя в Баллидехоб. А дальше…

Я остановила его жестом:

— Откуда? Откуда вы знаете?

— На Клир-Айленде своих не дают в обиду! — Брендан повышает голос, что странно слышать. — Сейчас не время толковать: откуда знаем, да кто сказал, да все такое. Лодка стоит наготове!

Представляю себе свое возможное будущее. Я пускаюсь в бегство: взгляды украдкой из окна такси, низко опущенный зонтик, высоко поднятая перед лицом газета, и так до самого Белфаста. А дальше что? Если не догонят, если смогу добраться до Белфаста — опять переправлюсь на континент, затаюсь в какой-нибудь бедной стране, все это время лелея у сердца единственную схему компьютера новой земли.

Мо, что привело тебя к этому?

Тишина, все ждут.

Джон, откашлявшись, спрашивает:

— Что будем делать?

Нужно решать, родная.

— Спасибо, Брендан. На общественном транспорте Республики Ирландия от Пентагона не убежишь. Пора с ним встретиться лицом к лицу. Вот что я считаю.

Брендан достает свой противоастматический ингалятор, встряхивает и делает несколько вдохов.

— Ну, мы с Габриелем и мальчиками покажем этим янки, кто чего стоит.

Меня переполняют страх, возбуждение, любовь.

— Нет! Ни в коем случае, — говорю я. — Не нужно ни драться, ни бежать.

Лайам спрашивает, помрачнев:

— Так что ты будешь делать, ма?

Я отвечаю как можно спокойнее:

— Собирать вещи.

Квантовая физика говорит на языке вероятности в терминах неопределенности. Если мы знаем положение электрона, то неизвестно направление его движения и местонахождение на момент регистрации измерения. Джон потерял зрение. А если мы определяем направление движения электрона, тогда неизвестно его положение. Хайнц Формаджо из «Лайтбокса» прочитал мои белфастские статьи и пригласил на работу. Частицы, образующие атомы мозга того молодого человека, который вытолкнул меня из-под такси в Лондоне, сложились таким образом, что он оказался в тот момент в том месте, захотел это сделать, сумел это сделать. Даже самая полная информация о радиоактивном атоме не позволяет нам предсказать момент его распада. Я не могу предсказать момент появления Техасца на острове. Где заканчивается микромир и начинается макромир? Границы не существует.

Лайаму приходится нагибаться, чтобы не задеть головой потолочные балки в спальне Джона. В нашей с Джоном спальне. Я помню тот день, когда он впервые сам вскарабкался сюда по лестнице, ступенька за ступенькой, задрав попу, и выражение лица было как у Эдмунда Хиллари[85].

— Лайам, ты?

— А бородавка-то сошла, мам!

— Вот именно! И кто скажет, что это глупости?

— Ма! Не можем же мы сдаться без боя!

— Именно для того я и иду. Чтобы не было драки.