Духовная прародина славян - Михаил Серяков

Весьма похожее предание в конце XIX — начале XX в. было записано и на Украине: «Сонце уявляють у нас таким способом, що Бог зганяе чортiв з раю, що понаскакувало за цiлу нiч. I це його меч так сiяе»[647]. На основании ответа аварам, тотально пронизанного солнечной символикой, мы можем утверждать, что славяне в ту эпоху осознавали себя свободными и непобедимыми потомками Дажьбога, мощь которых не сможет сломить ни одна темная сила, а с помощью своего божественного прародителя они одержат победу во всех испытаниях и распространят свою власть на другие земли. Обусловленная божественным происхождением их светоносная сила столь велика, что до тех пор, пока на земле существуют войны, она всегда обеспечит им победу над врагами.

И это был далеко не единственный пример подобного рода. О том, какой глубокий след в мирочувствовании нашего народа оставило его неуклонное стремление к свободе, свидетельствуют и другие древние источники. Византийский полководец Маврикий отмечал: «Племена славян и антов сходны по своему образу жизни, по своим нравам, по своей любви к свободе; их никоим образом нельзя склонить к рабству или подчинению в своей стране»[648]. Эта обусловленная языческими представлениями устремленность к свободе была настолько мощна, что с ней ничего не могло поделать на первых порах и христианство. Польская хроника магистра Винцентия Кадлубка передает нам речь перемышльского князя Володаря Ростиславича (до 1067–1124): «Наставляет, сколь бесславно прозвище «Рабством заклейменный», добавив, что менее несчастен родившийся рабом, чем им ставший: поскольку первое — жестокость судьбы, второе — результат малодушия, в который любой легко «впадает», но с трудом «выбирается», намного почетнее скорая смерть, чем долгое, жалкое существование»[649]. Аналогичную мысль высказывает в своем обращении к соратникам и главный герой «Слова о полку Игореве»: «О дружина моя и братья! Лучше ведь убитым быть, чем плененным быть…»[650] Та же самая устремленность была присуща и большей части русского народа, о чем красноречиво свидетельствует вся его история. Таким образом, мы видим, что с древнейших времен стремление к свободе, ее жажда проходит красной нитью через всю историю нашего народа, что делает весьма вероятным предположение, что некогда это важнейшее понятие было положено в основу своего самоназвания нашими далекими предками.

Правда, следует иметь в виду, что первоначально понятие свободы могло обладать для наших предков более широким смыслом, на один из аспектов которого в свое время с некоторой излишней категоричностью указывал О.Н. Трубачев: «Таким образом, этимологически первоначально для слав, svoboda значение: «совокупность (вместе живущих) родичей, своих». (…) Ясно одно: значение «свобода», возобладавшее в слав, svoboda, является вторичным. Об этом говорит прозрачная этимология слова и остатки старого значения: др. — русск. свобода «поселок, селение, слобода», русск. слобода, др. — польск. sloboda «небольшой поселок, поселение крестьян»..»[651] Возможно, более оправданно было бы говорить не о противопоставлении, а о взаимодополнении двух значений интересующего нас термина: по-настоящему свободным человек может быть, лишь живя среди своих, близких ему по крови и духу людей, в своей общине. Немаловажный интерес представляет и другой сделанный этим лингвистом вывод, касающийся на сей раз не самоназвания славян, а обозначения в их языке человека как такового: «Толкование celo-vekъ = «сын рода» полностью оправдывается нашими знаниями общественного строя древних славян…»[652] С учетом изученных выше мифологических представлений наших предков мы можем уточнить этот вывод в плане того, что слово человек у славян означало не просто «сын рода», а «сын божественного солнечного рода». Именно через включенность в род, восходящий своими корнями к языческому богу солнца, человек только и становился человеком в подлинном смысле этого слова. В этой системе ценностей человек оказывался таковым только в силу того, что он являлся представителем, неразрывной частью божественного рода, его живым воплощением в период своей жизни. Понятно, что лишенный своего рода-племени либо забывший о нем в принципе не мог считаться человеком в подобной системе координат. Об этом спустя тысячелетия продолжают красноречиво свидетельствовать данные современного русского языка, где слову благородный противопостоят такие понятия, как урод, выродок, безродный, однозначно определяющие диаметрально возможные состояния человека именно по принципу его причастности либо непричастности к своему роду или, если брать шире, всему народу.

Вторым, на сей раз абсолютно бесспорным, как было показано выше, самоназванием наших предков было имя словене. Хоть целый ряд исследователей, в том числе и достаточно крупных, и не разделяет данной точки зрения, данное племенное самоназвание, скорее всего, было образовано от понятия слово и, соответственно, словенами были «люди, говорящие ясно, понятно». Как отмечал О.Н. Трубачев, самоназвание славян правильнее производить не от существительного слово, а от глагола слово, слухи — «понятно говорить». Весомым доказательством правильности понимания нами истинного значения этого смыслового пласта самоназвания славянских народов служит обозначение ими своих западных соседей немцами, буквально «немыми», в переносном значении «непонятно говорящими людьми». В обоих случаях для определения крупных племенных общностей наши предки использовали критерий их способности либо неспособности говорить, владеть человеческой речью. Весьма примечательно, что в готском языке нам встречаются глаголы slawan «молчать, быть немым» и gaslawan «умолкать», достаточно точно совпадающие с самоназванием славян. Зеркально соответствующие друг другу лингвистические данные показывают нам ситуацию взаимного отчуждения соседних индоевропейских народов, когда немцы для славян превратились в немых, а славяне, соответственно, в молчащих для столкнувшегося с ними германского племени. Наконец, в пользу подобного понимания самоназвания славян свидетельствует и то, что в древнерусском языке слово языкъ обозначал не только орган речи, но также «народ, племя» или «люди, народ»[653]. О древности подобного мирочувствования, восходящего, возможно, к индоевропейской эпохе, говорит и латинская параллель, где слово lingua точно так же одновременно обозначало и «народ», и «язык». Вновь критерий понимать и говорить на человеческой речи, хоть и обозначаемый иным термином, оказывался для наших предков главнейшим признаком при обозначении народа как такового. В связи с этим стоит отметить, что в отдельных памятниках древней славянской письменности народ мог обозначаться термином не только «язык», но и «слово». Так, например, в древнерусском списке XV в. «Шестоднева» Иоанна, экзарха Болгарского, философа и просветителя X в., читаем: «Тако бо разумѣемъ поемое се: двѣ словеси (два народа) служащи словеси бжию»[654]. В данном контексте «двѣ словеси» обозначают два народа, а «словеси бжию» — «божью славу». В свете нашего исследования важно подчеркнуть, что одно и то же слово одновременно могло обозначать и «народ», и «славу». «В отличие от «говорящих непонятно» или «не говорящих» (немцев), — совершенно справедливо подчеркивают В.В. Иванов и В.Н. Топоров, — славяне называли себя как «ясно говорящие, владеющие словом, истинной речью». Это соотнесение племенного названия со словом неоднократно обыгрывается в ранних славянских текстах, начиная с Константина Философа — первоучителя славян»[655].

Вся совокупность приведенных выше независимых друг от друга данных свидетельствует о правильности этимологии, выводящей самоназвание словен от слова.

При этом необходимо особо подчеркнуть тот весьма важный факт, что славяне уже на самой заре своей истории в качестве отдельного народа уже имели термин, обозначающий всю совокупность входящих в этот народ племен. Этим наши предки принципиально отличались от таких своих ближайших индоевропейских соседей, как германцы и балты, не имевших общего древнего самоназвания, охватывающего всю совокупность соответственно германских и балтских племен. Поскольку самоназвание являлось лингвистическим выражением самосознания, то в этом отношении славяне оказывались гораздо ближе к кельтам, фракийцам, иллирийцам и индоиранским ариям, также выработавшим единые самоназвания для обозначения своих общностей. В этой связи нельзя не согласиться с мнением О.Н. Трубачева, высказанном им в одной из своих статей: «Общеизвестный факт древнего наличия единого самоназвания slowene говорит о древнем наличии адекватного единого этнического самосознания, сознания принадлежности к единому славянству, и представляется нам как замечательный и культурный феномен»[656]. Наличие столь развитого племенного самосознания у славян при его отсутствии у их ближайших западных соседей ставит перед нами вопрос о его причинах, и одним из возможных ответов на него как раз и будет солнечный миф, этот основной миф славянства, выводивший происхождение нашего народа от бога солнца.