Радио Мартын - Филипп Викторович Дзядко

хвостом машет, перья, как говорится, трясогузки раскрыла. Ты же ей адрес сказал?

– Сообщение обещал написать.

– Так ты давай, напиши.

– Не знаю даже. Раз она не отвечает, что я буду навязываться?

– Так, никаких соплей. Ты увидеть ее хочешь?

– Хочу.

– Хочешь. И проучить, вернее, научить ее надо. Пиши адрес. Эсэмэс ей отправь, и делов, мол, у тебя своя гордость – дела. Там встретимся, чуть опоздаю и т. д. и т. п. Она только ценить больше будет. Бабы, они такие.

– В каком смысле?

– Я тебе говорю, опыт, ебтыть. Почти в рифму. Вот как там у нашего поэта, красавице юбку задрав, видишь то, что искал, а не новые дивные дивы. Никаких сюрпризов, одинаковые они.

– Мне не нравится это. Что вы говорите.

– А кому нравится! Ну и шут с тобой, конец перспективы. Пиши ей. Давай еще по одной – за слабый пол. Вот. Теперь давай. Так и так, не могу, вот адрес. Ну, покажи. Да давай, я помогу правильные слова подобрать, поправлю.

Он вырвал у меня телефон.

– Хорошо, хорошо, ага.

Я пытался забрать телефон, он шутя уворачивался:

– Вот молодец! Только «дорогая» убери, просто «привет», жестче надо, а остальное оставь. На, держи. Адрес какой мудреный! Но ты хорошо, что все повороты написал, как шифроваться объяснил. Орел ты все-таки!

– Я же все считаю.

– Вот и славно.

– Думаете, правильно так? Никому не скажете?

– Отправил? Ну и делу конец! Троянская война окончена, как говорится. Кто победил – завтра посмотрим, да?

– О, вот она отвечает: «Спасибо, до скорого!».

– Ну вот и славно! До скорого! А мне пора уже, засиделся я тут с тобой.

– А как же…

– Еще рассказов захотел? Про Москву старую? Ну, потом расскажу, мы ж не навсегда прощаемся. Потом доложишь, что как там у тебя. Благодарить будешь! Давай, прощай, любимая, как говорится, выпиши вестник мод. До скорого.

И он, швырнув две большие купюры на стол, надел свою размером с гору шинель, выпрямился и оказался сразу гораздо моложе, чем я думал. Перегнулся через стол и трижды облобызал меня.

– Золотой ты мой человечек. Лучшее, как говорится, впереди.

Я что-то буркнул в ответ. Качнулся. Я был сильно пьян. Хотя дело, наверное, было не в этом. Как говорится.

3.88

Покачиваясь, я вошел в большую залу. За время моего отсутствия и откровенного разговора исчезли столы, куда-то попадали стулья, дым от факелов почти рассеялся. Гости стояли у стен и смотрели на Меркуцио. А он отдавал распоряжения. Не знаю отчего, но все эти люди, прежде казавшиеся такими надменными и уверенными в себе, послушно выполняли все его пожелания, хотя пожелания эти – или даже приказы – были удивительны. Но он стоял перед ними, как дирижер перед хором, и махал руками. И когда показывал на того или иного человека, тот срывался с места и совершал странные, нелогичные действия.

– Так, ты, в нелепой фуражке, коротышка, давай сюда, да, садись на стул в центре. Олеся, обмажьте его кепку белым кремом, спокойно, вставай сюда, да-да, плащ, плащ, девушка, ну пожалуйста, да, отлично, набросьте на него этот белый плащ, вставай назад, дайте ему дудочку. Ух ты, какая вы огромная, красавица! Вас я попрошу чуть попозже выйти сюда. Пожалуйста, пока сделайте себе такие, как у Пьеро, линии на лице, знаете? Слезы, да-да, у вас же есть ваш этот майкоп, мейкап. Вы двое – полосатая рубашка и майка или что там.

– Я, что ли?

– Ты, ты, что это?

– «Американ Аппарель».

– Похую, вставайте вторым, ты, лысый, иди вперед, ворот рубашки вытяни, вот тебе вместо шляпы.

– Это же тарелка!

– Держи рукой и делай вот так вот – дыши, гуди в свисток, понял? А вы снимите брюки, у вас очень красивые ноги и майка длинная очень, ну пожалуйста, пожалуйста, да, идеально, Олеся, дайте девушке маленькую кастрюльку. Вот, один в один, да, на голову, прекрасно, и вот две крышки – бейте в них, хорошо? Ты будешь третьим – держи мое пальто, наизнанку. Да, выверни его наизнанку – видишь, клетчатое получилось, почти полосатое. Эх, котелка нет. Что? Нет, не подойдет.

– Из платка!

– А, из платка! Давайте! Быстрее, да, прицепляйте, и ты, ты, бородач, иди сюда, нет, не ты, да, и не ты – вот ты, иди сюда, это что? Лосины? Идеально, вставай перед коротышкой, дайте ему стул. Это твоя труба будет, ясно?

Ну что, друзья! С возвращением! Вперед! Девушка, это что у вас? Массажный воротник? Снимайте, да я вижу, что вы здоровы! Да, отдайте бородачу – да, надевай. Идеально! Вы, трое, снимите ботинки, ты в сапоги влезешь? Всё, погнали! Вы, в шубе, ты, в рубахе, и ты, с металлом, – давайте сюда, между ними, да, так даже лучше. Еще одна шуба, отлично, поехали, уберите стол. По кругу, по кругу пошли. Минуточку, я дам вам сигнал. Пиджак отдай. Нацепите, да.

И вот официанты раскрыли прозрачные двери в сад.

– А теперь все вперед, так, и вы – все, все, пошли, выходите и говорите, говорите друг с другом! Отец Алексей, давайте, да, туда, со всеми, идем, идем. Последний парад наступает. За руки, за руки, музыку громче, еще громче. А вы кто? Шаурманщик? Отлично, бери свою пику и туда, туда. Возьмитесь за руки. Свет выключай, направь сюда фонарь – да, в центр сада, давай! Трубач, труби!

И вот они все держат друг друга за руки, впереди идут те, наряженные, шумя кастрюлями и дуя в воображаемые трубы и дудки, выходят во двор, где уже стоят девушки с факелами и медведи на коротких цепях, и кажется, все они сделались совсем другими, не теми, кем были еще полчаса назад. Наверное, затем они и ходили сюда, раз за разом ожидая именно этого – этого своего превращения.

Я и сам стал не тем, что был еще полчаса назад, а кем-то почти счастливым, кто выходит в колючее утро и идет, шатаясь, домой, и улицы качаются вместе со мной. А темная густая тень под заячьей яблоней напоминает родимое пятно над твоим коленом.

3.89

О «коллекции необходимого» Ана надо тебе рассказать отдельно. Бобэоби со своей основательностью, чтобы не сказать занудством, как-то составил опись того, что можно было найти в карманах Ана. Придумав специальный шрифт Anial, сделал из списка плакат. Ты могла видеть – мы развесили этот плакат на троллейбусных остановках по внутренней стороне бывшего Бульварного кольца:

– маленький рисунок Лабаса цветными карандашами: линии, прикидывающиеся девушкой, качаются на качелях, висящих