Киноспекуляции - Квентин Тарантино

Если и есть в «Карни» какое-то подобие авторского голоса, то звучит он не из-за камеры: его источник – уникальное сочетание маниакальной энергии и запредельного натурализма актера Гэри Бьюзи. В «Карни» он снялся сразу после своей прорывной роли в «Истории Бадди Холли», за которую был номинирован на «Оскар». Десять лет до этого он играл характерные роли, но роль Бадди Холли вывела его на первый план, где он смотрелся восхитительно. (Одно время его рассматривали на роль Джесси Ладжека / Бёрнса в превосходном ремейке «На последнем дыхании» режиссера Джима Макбрайда. Роль в итоге досталась Ричарду Гиру.)

Хотите верьте, хотите нет, но этот хохочущий безумец из телевизионных реалити-шоу до катастрофы на мотоцикле был одним из лучших актеров 1970-х. Не просто талантливым работягой, а настоящим гигантом. Спросите других гигантов, работавших с ним: Дастина Хоффмана («Исправительный срок»), Мартина Шина («Казнь рядового Словика») и Джеффа Бриджеса («Последний американский герой»).

Бьюзи обладал уникальным талантом быть убедительным даже в крайней своей театральности. Он ни на кого не был похож, потому что все это шло у него от сердца. Гэри Бьюзи так проживал каждую свою реплику, что невозможно было поверить, что это написанный кем-то текст. Слова всегда звучали словно из глубины его души. Только один актер в то время был настолько же естественен и динамичен: Роберт Блейк. То, что большинство актеров выдают за естественность, – всего лишь бессвязное бормотание. Помню, как Ума Турман однажды сказала мне про актерскую импровизацию: «То, что большинство актеров называют импровизацией, – это просто заикание и матерщина. Но у импровизации есть синоним: драматургия. А актерам платят не за то, чтобы писать пьесы».

Искренность, с которой Бьюзи произносил свои реплики, была абсолютно достоверна, но при этом основана на драматургическом чутье, которым не обладает большинство актеров-натуралистов.

«Дом смеха» Тоуба Хупера, как и «Прокол» Брайана Де Палмы, вышедший в том же году, начинается с пародии одновременно и на весь популярный в те годы жанр слэшера, и на сцену в душе из «Психа».

В первом кадре фильма (который, как и в «Проколе», снят глазами убийцы с ножом в руках) мы видим комнату мальчишки, одержимого фильмами ужасов. На стенах висят постеры «Франкенштейна» с Карлоффом и «Дракулы» с Лугоши (не зря фильм выпущен студией Universal). Мы также видим коллекцию масок для Хэллоуина, и не видимый нами персонаж, с чьей точки зрения снята сцена, надевает одну из масок на свое лицо (совсем как в начале «Хэллоуина»). Наконец, часть стены уделена коллекции средневекового оружия. (Можно еще представить, что мать разрешит сыну повесить на стене постер «Франкенштейна», но коллекцию оружия?)

Затем фильм переключается на шестнадцати- или семнадцатилетнюю Эми (Элизабет Берридж, которая позднее сыграет жену Моцарта в «Амадее»). Ей суждено стать в этом фильме обязательной «последней девушкой», но пока что она заходит в ванную и раздевается, чтобы принять душ.

Шуточное начало «Прокола» с отрывком из липового фильма «Безумие в общаге» обмануло многих зрителей (но не меня), однако липовое начало «Дома смеха» даже не пытается кого-то обмануть. Хотя единственный персонаж, которого мы видим, – это Эми, по тому, как обставлена комната мальчика, мы понимаем, что младший брат, повернутый на хоррорах, хочет ее напугать.

Затем, задолго до Гаса Ван Сента[117], Хупер покадрово воспроизводит легендарную сцену в душе: некто с ножом в руке заходит в ванную, отдергивает занавеску и наносит удары кричащей девушке. И тут же нож оказывается резиновым, Эми срывает со злодея маску, и мы видим под ней ее мерзко хохочущего десятилетнего братца Джоуи (Шон Карсон).

Все это вроде бы снято как шутка, но в эпизоде есть что-то отталкивающее, как и в каждом из персонажей фильма. Во всем фильме звенит какая-то циничная, тревожащая нота, и начинает она звенеть именно здесь.

Коварное нападение Джоуи – не просто хулиганская проделка. Перед нами настоящий мелкий ублюдок с явной склонностью к сексуальному насилию. Каждый младший брат знает, что пробраться в комнату старшей сестры и застать ее голой – страшное преступление, за которое можно огрести по полной. Но сорвать занавеску в душе и тыкать в ее голое тело резиновым ножом?

Это тот самый момент, когда «нам надо серьезно поговорить о Джоуи».

Однако, судя по реакции Эми, она поражена не меньше, чем мы. Накинув халат, она гонится за братом по коридору, хватает его за шиворот, швыряет во все стороны и яростно орет: «Ты за это заплатишь, Джоуи! Я тебе отомщу, даже если это будет последнее, что я сделаю в жизни!»

Когда она произносит эти слова, они не звучат как клише или истерика. По ним понятно, что парню пиздец. Она бы устроила ему пиздец прямо сейчас, но ей надо срочно собираться на свидание.

Ну и что?

Почему бы не рассказать матери, что натворил мелкий говнюк? Родители уж точно навешают ему за такое поведение.

Однако сцена дает нам понять, что Эми и Джоуи давно ведут между собою тайную садистскую войну. Эту войну они скрывают от родителей (которым, как не раз показано в фильме, они вообще ничего не рассказывают).

Можно, конечно, воспринимать эпизод буквально и отказываться видеть в нем какой-либо реалистический подтекст. Это просто эффектное начало хоррора, в котором режиссер заодно передает привет Хичкоку. Шутка, прикол, ничего больше. Но эпизод запоминается. И сценарист Блок писал его вовсе не затем, чтобы зрители сразу его забыли. Слова Эми («Ты за это заплатишь, Джоуи! Я тебе отомщу, даже если это будет последнее, что я сделаю в жизни!») отыгрываются значительно позже и влияют на финальную развязку. Когда конфликт между Джоуи и Эми снова возвращается в сюжет, мы уже точно понимаем, что это не простое соперничество брата и сестры, а настоящая кровная вражда. В отличие от других, по большей мере шаблонных персонажей сценария, Джоуи является интересным отклонением. В начале 1980-х малолетний фанат ужастиков, украсивший всю комнату постерами хорроров и бюстами Чудовища Франкенштейна, стал избитым штампом. Как правило, эти мальчишки должны были изображать сценариста, режиссера или зрителя в детстве (все они были похожи на десятилетнего Джо Данте). Как правило, они были самыми симпатичными персонажами во всем гребаном фильме (например, Кори Фелдман в четвертой части «Пятницы, 13»). В этой веренице детей Джоуи стоит особняком. Блок дарит ему отдельную сюжетную линию, которая ведет к спасению сестры. Но в последний момент делает ловкий поворот – и коварный мальчишка намеренно оставляет сестру на произвол судьбы.

Обманчиво простой сценарий Ларри Блока рассказывает о четырех подростках, отправившихся на двойное свидание на низкопробную бродячую ярмарку, в очередной раз приехавшую в их город. (От отца Эми мы уже знаем, что в прошлом году в соседнем городке две девушки были найдены мертвыми после