Сброшенный корсет - Сюзан Кубелка

— А вот и я! — сказала она. — Я оплатила счет. Мы можем идти. Я говорила с хозяйкой. Она выпустит нас через заднюю дверь. Уже отперла замок… Милостивый государь, — она повернулась к Габору, — еще раз поздравляем вас с днем рождения. Это был незабываемый праздник.

— Вам помочь выйти?

— Нет-нет, мерси. Мы одни пришли, одни и домой найдем дорогу. Только вот отвлеките внимание голого эрцгерцога.

В этот момент музыка смолкла.

— Габор! — раздался детский голос у рояля. — Мы ждем тебя!

— Иду! — гордой походкой Габор вышел из нашего убежища.

— А тот милый белокурый юноша? — разочарованно протянул эрцгерцог.

— Пьян в стельку. Даже стоять не может.

— Очень жаль.

— Ничего не поделаешь. Борис, хочу спросить. Аттила, поднимись… Иди сюда…

— Так, теперь быстро уходим, — зашептала Лизи. Я нагнулась, чтобы поднять с пола свой головной убор, и последовала за Лизи. Мы бесшумно покинули кабинет, который от потайной двери отделяли всего несколько шагов. Никто не заметил нашего ухода.

Когда мы оказались на Бастайгассе, уже забрезжил рассвет. Рыночная площадь была пуста. Боже мой! Часы показывали почти 4 часа! Никогда в жизни я не задерживалась так поздно! Вдруг я почувствовала страшную усталость. Сказались шум, духота, общее возбуждение… Так незамеченными мы добрались до отеля, проскользнули в заднюю калитку, быстро пробежали мимо конюшен и тихонько поднялись вверх по лестнице. Стояла мертвая тишина, слышен был лишь прерывистый храп кучера Ликса, и вскоре мы наконец оказались в комнате Лизи, в полной безопасности.

В изнеможении я рухнула на постель, расстегивая пуговицы на мундире и срывая с себя парик. Наконец я высвободила волосы, стянула сапоги, отклеила усы. Верхняя губа покраснела и чесалась от клейстера. Но авантюра удалась! Я справилась!

И что мне от всего этого? Как только я думала о Габоре, мне сразу же вспоминались сцены из борделя. И как мне жить с этим дальше и не умереть от ревности? Неужто все мужские вечеринки кончаются одним и тем же — борделем? А ведь в Линце есть еще один бордель — специально для офицеров! Интересно, сколько раз Габор бывал там в последнее время?

— Не надо так много думать, — сказала Лизи, отдавая мне розовый пеньюар. — Ничего, что Габор нас видел. Я знаю этих знатных господ. Им плевать на этикет. Им нравится все запрещенное и экстравагантное. А ваша отвага произвела на него сильное впечатление. После всего этого втрескается в вас еще больше.

— Лизи, но это между нами!

— Что, думаете, я не знаю, что он влюблен в вас, барышня? Да я знаю это с того самого момента, как только вы появились в Эннсе. Помяните мое слово, думаю, что в день рождения кайзера он задаст вам очень серьезный вопрос. Вопрос, который изменит всю вашу жизнь. Так мне сказали французские карты. — Она взяла склянку с кокосовым маслом и смыла с моего лица черные тени. — Но и мой план скоро исполнится, — сказала она, закончив со мной. — А сейчас я вам кое-что покажу.

Лизи встала, отложила в сторону кружевную мантилью, вуаль, парик…

— Смотрите, — сказала она гордо. По ее плечам рассыпался золотой каскад волос, достающий почти до пальцев ног. — Вот вам настоящая Лорелея. Мне не нужен искусственный парик. — Она взяла один локон и вложила мне в ладонь. — Можете потянуть, крепче! И все это растет на моей голове. Могу свести с ума любого мужчину, если захочу…

Она стала крутиться по комнате, ее красное платье раздулось парусом, а волосы развеялись, как на ветру.

— Лизи, ты сказочно красива!

— Стараемся, — радостно сказала она. — А сейчас быстро в кровать. Уже поздно! Спать долго не придется. Скоро мне вставать. Но ничего! Я сильная!

— Лизи, поклянись! Ты никому ничего не скажешь? Будешь молчать, как могила?

— Рот на замок! У нас с вами теперь большая тайна. Мы как три заговорщика — вы, барышня, я и Габор Бороши. — Она проводила меня к двери. — А сейчас все забудем. Нас никогда не было на Бастайгассе. Вы не видели жгучую испанку, а я — маленького Морица. Спокойной ночи!

— Спокойной ночи, Лизи. Спасибо тебе за все.

Незаметно я проскользнула в свою комнату и спряталась под одеяло.

Теперь я узнала, каковы они, мужчины: порочны, ужасны, ребячливы и глупы! Я ничего больше не хочу знать о них.

А сейчас — быстро спать. Завтра я должна хорошенько позаниматься в манеже. Завтра? Нет, сегодня! Через несколько часов! А в девять часов — заутреня в церкви. Надеюсь, никто не заметит, как я устала. Смогу ли я еще хоть раз посмотреть в глаза Габору?

Хватит ли у меня сил на прыжки?

18 августа я должна одержать победу!!! А теперь — хватит размышлять! Всегда нужно делать только самое важное. А сейчас самое важное — уснуть и хорошенько выспаться! Все остальное уладится само собой!

ГЛАВА 18

Мне повезло: благодаря проделкам местных озорников никто не заметил, как я была бледна в то воскресенье. Дело в том, что ночью шутники поменяли таблички на лавках Эннса, и всеобщее внимание было привлечено к этому событию, а не к моему внешнему виду.

Когда мы шли в церковь — тетушка Юлиана, слава Богу, не заболела, — над булочной Шнеллендорфа висела табличка «Табак от К и К», а над Салоном мод Лилли Цирмиллер — «Изготовление щеток». Над кондитерской Пумба красовалась вывеска «Городской госпиталь», а над мясной лавкой Конрада Кропфа — «Акушерка Митци Прангер».

Сама же неутомимая Митци Прангер — как мы узнали позже — вышла в этот день из дома в самую рань, а возвратившись, увидела над своей дверью вывеску «Свежие мясные и колбасные изделия». Смеяться над этой проделкой она не стала, а прямиком направилась с жалобой в жандармерию, к оберинспектору Веберу.

Тому не пришлось долго ломать голову, кто бы это мог быть, он сразу же обвинил братьев Шпундов из гарнизона, дружков Габора. Такое случалось уже не раз. Перевешивание вывесок с одной лавки на другую было их излюбленной шуткой после вечеринок, но ради Габора — оставалось всего десять дней до дня рождения императора — братьям вынесли весьма щадящее наказание. Габора заставили извиниться перед бургомистром, что он и сделал. Пристально глядя на Габора сквозь монокль, градоначальник потребовал в качестве компенсации по бутылке коньяка с каждого провинившегося. Это оказалось дорогим удовольствием, но генерал покорно оплатил расходы, не протестуя и не споря. Самое главное — чтобы перед ответственными скачками сохранялись покой и гармония!

В манеже также не было сказано ни одного дурного слова, хотя я с трудом сдерживалась. Я не могла заставить себя взглянуть в глаза Габору. Перед глазами то и дело всплывали сцены из борделя и не давали мне покоя — голые девки, канкан, а больше всего меня мучила мысль: ведь чтобы так укусить мужчину, как это сделали с Габором, нужно было сидеть у него на коленях! И кого же я представляла себе сидящей у него на коленях? Круглую, как шар, толстуху Зору! Ведь след у него на шее был такой же формы и длины, как гадкий, громадный, словно волчья пасть, размалеванный жирный рот этой шлюхи. При этой мысли меня аж бросило в жар от гнева. Конечно, ни о какой концентрации внимания не могло быть и речи, и вот результат: я плюхнулась в песок.