Любовники - Кэтлин Уинзор

— Уверяю вас, никогда не боялся, — рассмеялся он. — И полагаю, никто не боится их. — Ее замечание показалось ему весьма забавным, как и другие подобные высказывания. Какое же она еще дитя!

Она склонила голову набок, изучая его; ее глаза были чисты, как морская вода, и Эрик снова почувствовал смущение; эти зрачки казались бездонными.

— Вы никогда не любили, — сказала Дульчи.

— Вы правы. И похоже, никогда не полюблю. А как вы это узнали?

Дульчи чуть повернула к нему лицо, сорвала с ближайшей веточки розовый цветок гибискуса и, высоко подняв руки, стала вплетать его в волосы. Все ее движения были легкими, грациозными, воздушными, почти кошачьими, хотя ему не хотелось так думать, ибо он весьма недолюбливал это животное.

— Наверное, вы считаете, что я ничего не понимаю, поскольку очень молода. Женщины почти ни в чем не разбираются, пока не становятся старше… У них мало жизненного опыта. — Она улыбнулась. И тут же легко коснулась руки Эрика, будто успокаивая его. — Не смущайтесь вы так. Ну конечно, вы боитесь женщин, убегаете от них всю свою жизнь. И то, что вы занимались любовью с очень многими, вовсе не означает, что вы не чураетесь их и не стремитесь от них сбежать. Вы всегда пытались господствовать над ними и доказать себе, что вам нечего бояться их. Ведь так?

— Ну… я… — Он беспомощно пожал плечами. — Что вам еще известно обо мне? — Эрик попытался смотреть на нее так, словно все это было просто шуткой, но ему сразу стало крайне неуютно. Его взгляд беспомощно метался по сторонам, выражая страстное желание, чтобы из дома вышла ее мать и положила конец этому разговору.

— Больше ничего, — ответила Дульчи. — Но ведь и этого вполне достаточно, не правда ли?

— Знаете, я, пожалуй, пойду.

— Почему?

Эрик стоял, пристально глядя на нее, загипнотизированный ее излучающей радость, покоряющей красотой. Ему безумно хотелось заключить ее в объятия, крепко прижать к себе, долго держать так, заставляя ощутить его физическую силу… и тем самым высвободиться самому. Если бы он мог овладеть ею, то больше никогда не испытывал бы страха перед ней. Он протянул руку, чтобы дотронуться до ее изящной ладони, и, как только коснулся ее, из дома стремительно выбежала огромная кошка и начала бесшумно приближаться к нему, улыбаясь. Эрик уставился на нее.

— Боже! — Его взгляд не отрывался от кошки. — Что это за дьявольское создание?

По мере своего приближения кошка все больше увеличивалась в размерах, с каждым шагом становясь крупнее и крупнее, пока не остановилась рядом с девушкой. Это было существо размером с небольшого леопарда, которое, улыбаясь, смотрело прямо на Эрика. Затем облизнулось, словно смакуя что-то съеденное совсем недавно или в предвкушении вкусной еды.

А Эрик стоял как вкопанный, переполненный ужасом и отвращением.

— Что это она так ухмыляется? — сдавленно спросил он, сам удивляясь своему голосу.

Дульчи нагнулась, взяла на руки зверька, который тут же приобрел вполне обычные размеры. Он вовсе не был против мягких поглаживаний, этот симпатичный белый котенок с такими же, как у нее, глазами цвета моря.

— Разве вы не любите кошек? — спросила Дульчи.

Эрик весь покрылся потом и в беспомощном отчаянии вытер ладонью лоб.

— В общем-то, не очень.

— Хотите, я отнесу ее в дом?

— Нет, нет, что вы, конечно, не надо! Извините, что я так себя повел. Не знаю, что это на меня нашло. Я подумал… Нет, не важно.

По-прежнему поглаживая котенка, не выпуская его из рук, Дульчи снова уселась в шезлонг. Эрику очень захотелось побыстрее уйти, проскочить через ворота и бежать по дороге что есть мочи, но он безумно устыдился своей трусости. И это человек, заслуживший во время войны[4] не одну медаль «за выдающуюся храбрость, проявленную в боях». Испугался котенка и девушки! Просто невероятно!

Эрик сел и попытался не смотреть на котенка, который крепче прижался к Дульчи, свернулся калачиком у нее на руках и довольно замурлыкал.

— Как ее зовут? — вежливо осведомился Эрик, заговорив о кошке, чтобы хоть как-то доказать, что она его интересует. Понятно! Он мог говорить о ней, интересоваться ее именем и привычками, словно это была собака или… кто угодно, только не кошка.

— Порфирия.

— Порфирия? — Удивление Эрика было совершенно искренним. — Почему вы ее так назвали?

— Сейчас не помню. Наверное, в какой-то книге встретила это имя, и оно случайно запомнилось мне. — Она посмотрела на котенка, снова погладила его, а Эрик наблюдал за движениями ее рук, пытаясь представить их прикосновение, стараясь вообразить, что эта ласка достается не котенку, а его телу. В патио стало намного жарче, чем во время его прихода, и он ощутил страшную слабость. Почти такую же слабость пришлось испытать, когда его ранили на войне, сразу же перед тем, как наступила потеря сознания.

Он мысленно приказывал себе встать и уйти, прежде чем случится нечто действительно ужасное. Потом поднял глаза и увидел ее, припавшую к земле и пристально смотрящую на него, изготовившись к прыжку… Дульчи исчезла, в шезлонге оставался только котенок, но такой же большой, как девушка… Выгнув спину, он с вызовом смотрел на Эрика. Тот вскочил и устремился к воротам, вцепился в ручку и изо всех сил повернул ее, чувствуя за спиной приближение кошки и понимая, что та собирается вспрыгнуть на него, сбить с ног и вонзить свои острые клыки ему в горло. Не хватало духу даже оглянуться, он продолжал бороться с замком, тяжело дыша и обливаясь потом, вне себя от ярости и беспредельного ужаса.

Вдруг ручка подалась, и ворота распахнулись, словно от сильного дуновения ветра; Эрик помчался по дороге, не чуя под собой ног. Он бежал и бежал… обратно в «Тцанаим». И хотя понимал, что бежит так быстро, как никогда в жизни, все равно старался бежать еще быстрее, и мчался до тех пор, пока все члены его не заныли от боли, дав понять, что вот-вот — и они разлетятся на части. Кровь неистово пульсировала в его ногах и руках, в ушах стояла какая-то безумная громогласная песня. Скорость этого странного бега не сбавлялась ни разу, пока наконец не показалась площадь напротив гостиницы. Только тогда Эрик перешел на шаг.

Тут он оглянулся, ожидая увидеть сзади животное и готовясь к схватке. Так и стоял посередине дороги, полусогнувшись и широко расставив ноги, крепко сжимая пальцы и при этом дико озираясь по сторонам.

Но вокруг не было ни души… Ни кошки, ни человека.

Он снова тщательно осмотрелся — на тот случай, если где-то кто-то скрывается, наблюдая за ним и выжидая подходящий момент, чтобы исподтишка наброситься на него. Однако никого поблизости не оказалось. Тогда Эрик направился по тропинке к гостинице, вошел в нее с заднего входа, поднялся к себе, уселся в плетеное кресло и уставился в пол.

«Завтра утром я уеду отсюда.

За ночь соберу вещи, а утром уберусь, ко всем чертям. Вернусь домой. Если произошло это, черт побери, самое умное с моей стороны — уехать, да поскорее. Если же этого не было, значит, я совсем рехнулся, но тогда все равно лучше отправиться домой, где я всегда смогу получить помощь, если в таковой нуждаюсь».

Остаток дня Эрик провел, прозваниваясь в Гватемалу-Сити; латиноамериканское равнодушие, апатия и леность приводили его в такую ярость, что он даже забыл о том, почему так спешно собрался уезжать. В шесть часов вечера, когда все формальности были улажены, спустился в бар промочить горло.

В баре сидел один лишь Мефистофель в неизменном грязном матросском костюме, мрачно уставившись поверх стакана в одну точку. Подняв голову, увенчанную синим беретом, он посмотрел на Эрика.

— Мне сказали, что вы уезжаете, сеньор.

Они стояли у стойки совсем близко друг к другу. Впервые Эрик услышал голос этого человека и очень этому удивился.

— Да, завтра утром, — подтвердил Торстен. — Ранним утром, — добавил он и сам удивился тому, что его голос прозвучал так многозначительно, словно все обязательно должны ясно понять, почему ему приходится уезжать как можно раньше.

Тут Эрик понял, что и его поведение в настоящий момент, и его настроение весьма и весьма смешны и что к этому надо относиться с такой же бесстрастностью, с какой он вскрывал скальпелем живот кому-нибудь из своих пациентов, — то есть, приступая к операции, считал этот живот как бы не принадлежащим никому.

— Неужели так скоро? — спросил Мефистофель.

— Скоро? Что вы хотите этим сказать? — И вновь Эрик был крайне удивлен, ибо отнесся к подобному вопросу как к некоему вызову, и голос его прозвучал довольно сердито.

Собеседник лишь взглянул на него, потом пожал плечами, допил содержимое своего стакана и вышел из бара. Несколько секунд Эрик хмуро смотрел ему вслед, потом внезапно с грохотом поставил стакан на стойку и стремительно выбежал наружу. Мефистофель медленно брел по дорожке, преследуемый индюком. Торстен догнал его.