Красное смещение - Евгений Гуляковский

- В осажденном городе? Как он сюда попадет? Не на десантном же вертолете! Фруст не пойдет на столь шумное оформление своего визита.

- Пусть это его не тревожит. У нас есть связь с внешним миром. Наш отряд встретит его в условленном месте и проведет в город.

- Ну хорошо... Я попробую с ним об этом поговорить.

На самом деле Глеб еще не решил, стоит ли проводить в город постороннего человека, доверять которому пока что он не имел никаких оснований, через единственный оставшийся в городе канал связи с внешним миром.

- Я слышал: в Китеже объявлено о твоей предстоящей свадьбе?

- Это пока чистая формальность, князь вроде бы давал обещание выдать ее замуж за того, кто освободит княжну из плена, ну и не хочет терять лицо.

- Ты тоже относишься к этому как к простой формальности?

- Даже и не знаю, что тебе сказать... С ней происходит что-то недоброе, и это уже почти невозможно скрыть. Она меняется - меняется физически.

- Ты хочешь сказать, она ждет ребенка?

- Нет, произошло что-то гораздо более страшное, и я не могу понять, что именно.

- А ты не пытался поговорить с ней?

- Пытался и не раз. Она уходит от этого разговора. Она окружила себя целой толпой горничных, нянек, организовала из своей светлицы походный госпиталь. Мне кажется, она старается все время оставаться на людях, чтобы поменьше думать о накапливающихся в ней переменах...

- С этим что-то надо делать, Глеб, может быть, организовать ей встречу с хорошим медиком? В нашем совете есть разные специалисты, и я мог бы...

- Она не согласится. Я уже пытался ее уговорить. Похоже, она знает, что именно с ней происходит, и не хочет, чтобы об этом узнал кто-нибудь еще.

Оба надолго замолчали. Глеб встал и подошел к жаровне. Угли в ней давно прогорели, толстый слой пепла скрывал еще таящийся где-то в глубине огонь.

Неожиданно дрожащий от волнения голос слуги вывел его из глубокой задумчивости:

- Воевода, Светлейший князь, очнись! Беда, великая беда случилась!

- Ну, что там еще стряслось?

- Там, у княжны, посмотри сам батюшка... Великая беда...

Вдвоем с Крушинским, мешая друг другу, они бросились к лестнице, ведущей из подвала во двор, и через пару минут оказались в покоях княжны.

Здесь все носило следы разгрома: поломанная мебель, разорванное белье, распахнутые настежь окна. Стая волков, обломавшая о них зубы, все же не ушла без добычи...

- Где же вы все были! - в ярости закричал Глеб, обернувшись к дозорным, стоявшим на часах возле разгромленных покоев.

- Тех, кто здесь стоял, когда это случилось, нет в живых.

- Почему не доложили раньше?

- Часовые у входа в подвал по твоему приказу, воевода, никого не пропускали внутрь, пока не разбудили самого князя.

- Не понимаю, зачем им понадобилось ее похищать, - тихо проговорил Глеб, повернувшись к Крушинскому. - Это же не девка с подворья, что они будут делать, когда все откроется?

- Решили хотя бы так компенсировать неудачу. Продадут Манфрейму... Он назначил за нее большую цену, на базе об этом знал каждый второй...

- Зачем ему Бронислава после всего? Ведь она уже побывала в его замке...

- Хотя бы для престижа. Непобедимого бессмертного Манфрейма вдруг лишили принадлежавшей ему женщины...

5

Вертолет шел на небольшой высоте, словно стремился укрыться среди верхушек сосен. Бронислава, умело связанная, с заклеенным пластырем ртом, валялась на заднем сиденье между двумя десантниками.

Один из них развлекался тем, что гладил ей ноги, высоко задрав подол. Другой пытался расстегнуть пуговицы на сарафане, но ему мешали добраться до заветной цели плотно стягивавшие тело молодой женщины ремни.

- Мы могли бы приземлиться ненадолго и развлечься с этой крошкой, прежде чем лететь в замок, - хрипловатым голосом проговорил тот, что расстегивал пуговицы.

- Перебьешься, - ответил ему один из троих, сидящих рядом с пилотом. Эта женщина принадлежит Манфрейму. Если ты не знаешь, что это значит, то могу напомнить. Реквизировавший у слуги Манфрейма лошадь сержант Каристон не прожил после этого и часа. К тому же сорок тысяч кредиток нам обещали за живую и невредимую женщину.

Словно обжегшись, десантник поспешно отдернул руку от своей жертвы и, чтобы не впадать в дальнейший соблазн, привел ее одежду в порядок.

Наконец этот мучительный полет закончился во дворе манфреймовского замка. Последнее, что увидела Бронислава, пока ее несли в носилках к черному входу, был десантник, остолбенело уставившийся на свою руку. Вся кисть у него почернела. Он поддерживал ее другой рукой и стонал от боли. Второй из издевавшихся над ней всю дорогу негодяев выглядел не лучше.

Едва получив деньги, лейтенант отдал приказ к возвращению, словно забыв об этих двоих, пораженных неведомой болезнью. К ним уже направлялась стража с арканами в руках. Как выяснилось позже, опасаясь неизвестной заразы, характер которой так и не сумел установить стандартный медицинский анализатор, лейтенант предпочел получить дополнительную плату за своих людей.

Манфреймовской клинике постоянно нужен был свежий материал, и платили за него не скупясь.

Бронислава ждала, что ее понесут наверх, в знакомую ненавистную комнату, в которой она провела столько несчастливых дней, но княжна ошиблась, ее несли вниз, к подвалам. Если бы женщина могла кричать, она бы закричала от ужаса, но пластырь на ее рту едва позволял дышать.

Носилки поставили перед черным креслом Манфрейма в том самом операционном зале, где под его наблюдением из живых людей вырезали на продажу части их тел и конструировали чудовищных монстров для его армии.

Никакой биопласт не мог сравниться с настоящей человеческой кожей. Не доверяя виртуозности палачей-хирургов, Манфрейм проводил в кресле этого зала долгие часы, совершенно равнодушный к воплям своих жертв.

Чувствовал ли он удовлетворение, глядя на оцепеневшую от ужаса женщину, или хотя бы торжество от унижения своего самого могущественного противника, управлявшего подземным царством?

Вряд ли ему были доступны чувства, свойственные человеческому сознанию. Он лишь кивнул палачам, приказывая подготовить к вивисекции новую жертву.

Брониславу полностью раздели и привязали к столбу так, чтобы она могла видеть все, что происходит с теми, кто был доставлен сюда раньше нее. Но даже эта идея принадлежала не Манфрейму, а его палачам, которые, по крайней мере, могли испытывать садистское наслаждение, наблюдая за мучениями своих жертв.

С женщиной, которая лежала на столе, уже все было кончено. Перед Брониславой оставалось лишь трое мужчин. Первого из них отвязали от столба, обтерли спиртом, словно это был не живой человек, а какая-то нуждавшаяся в дезинфекции вещь, и повалили на хирургический стол. Хватая воздух широко открытым ртом, он даже не оказывал сопротивления.