Жизнь адмирала Нахимова - Александр Зонин

– Ваше превосходительство. Чуяло сердце, застану вас здесь. Что ж, Павел Степанович, порешилась наша держава? То мы к французам ходили, а теперь они к нам?

– Город будем защищать, Сатин. Город не сдадим.

Сатин ухватывается за борт двойки, и на лицо Павла Степановича поднимается суровый взгляд старого боцмана.

– Прикажите, Павел Степанович, меня хоть на какую морскую батарею взять.

– У тебя ведь жена. Тебе все шестьдесят лет.

– Что жена! Жена ребятам на батарее постирает, коли надо. Мы с ней уже переговорили.

– Эй, на шлюпке, отходи подале. Водоворотом бы не захватило.

Павел Степанович снимает фуражку, а Сатин мелко, часто крестится.

Но корабль "Три святителя" решительно не хочет на дно. Два часа корабль слабо наполняется водой и медленно кренится на правый борт. Приходится вызвать пароход "Громоносец" и рвать снарядами подводную часть левого борта. Тогда корабль, стремительно расталкивая вокруг себя воду, исчезает в волнах. И течение уносит к флоту союзников всплывшие обломки.

Глава шестая. Стоять насмерть, как Корнилов

В анекдоте капитана Зорина о козле, разорявшем куртину Малахова кургана, конечно, было карикатурное преувеличение. Но оно весьма образно выражало бездействие и преступное равнодушие строителей инженерной обороны; они два года успокаивали Петербург, что работы по вооружению Севастополя с суши ведутся, а когда союзники стали приближаться, оказалось – нет ни лопат, ни кирок, ни ломов. Из этого затруднения севастопольцы не выходили долго, покуда всяким саперным инструментом их не снабдили по своей инициативе новороссийский губернатор Анненков и николаевский флотский генерал-интендант, контр-адмирал Метлин.

Было еще одно природное затруднение, над которым до критического положения в сентябре не особенно задумывались, – скальный грунт; он почти не поддавался ручным усилиям. Пришлось привозить для оборонительных сооружений землю и камни издалека и пустить в дело сотни тысяч мешков, истребив для этого все запасы флотского снабжения.

Владимир Алексеевич совсем не давал воли своим расстроенным нервам, ежедневно преодолевал любые препятствия и непрерывно наращивал укрепления. Кроме тысячи матросов, работавших ранее, он взял из экипажей еще несколько сотен, поощрил к инженерной работе талантливую флотскую молодежь, как Перелешина, Будищева и других. И главная крепостная ограда стала вырисовываться, хотя на местах проектируемых бастионов были полевые батареи, а вместо прочных стенок временные каменные завалы.

Корнилов сознавал несовершенство осуществляемых сооружений; даже доведенные до конца, они окажутся ниже окружающих высот, но и это обстоятельство не подавляло его энергии.

– У нас кроме каменных стен и завалов из мешков с землею еще стена сердец. Не так ли, Павел Степанович? – спрашивал он и заражал своей страстностью.

"Да, оно несомненно… хорошо, – про себя думал Павел Степанович, – что есть дело, есть заботы…"

И верно, в хлопотах об организации и снабжении десантных батальонов, свозе орудий, расписании остающихся на кораблях команд к пушкам – некогда было грустить о затопленных судах и бездействии флота.

А все же удивлялся Павел Степанович. Удивлялся, находчивости и уверенности Владимира Алексеевича в разрешении всех вопросов сухопутной обороны. Не поколебался взять на себя ответственность за оборону укреплений Северной стороны. Положим, Корнилову там помогали Тотлебен и Ползиков – по всем отзывам, способные инженеры. Но как моряку начальствовать на суше? Он, Нахимов, этого, не умел.

Когда Меншиков, торопясь выехать к войскам, совершающим отступательный марш на Бахчисарай, предписывает Нахимову принять руководство морскими командами и защитой Южной стороны Севастополя, Павел Степанович решительно объявляет князю:

– У вашей светлости достаточно генералов. Я поставил себе правилом никогда не браться за дело, не изведав наперед своих сил.

Меншиков убежден, что натиск англо-французов на Северную сторону отдаст Севастополь в руки неприятеля в самые ближайшие дни. Назначая Корнилова и Нахимова начальниками обороны города, он хочет переложить на них ответственность за сдачу города. Поэтому он небрежно цедит:

– Я не принимаю вашего отказа, господин Нахимов.

– Ваша светлость, – настойчиво повторяет Павел Степанович. – Я не могу быть хорошим сухопутным генералом. Я готов подчиниться любому младшему начальнику, с радостью буду содействовать ему и не задумаюсь умереть для блага России.

– Кто вам говорит о смерти, любезнейший Павел Степанович, презрительно перебивает князь. – Затвердили вы одно с Корниловым…

Шпоры князя звенят за дверью и на лестнице, потом цокают копыта лошадей на булыжниках двора, и шум штабной кавалькады затихает в дальней улице.

– Уехал и не отменил приказания, – бормочет Нахимов. – Работай с генералом Моллером. Ну-с, моллеровскую породу на флоте я знаю. Сухопутный отпрыск не лучше. Наверно, сейчас занимает казенных лошадей под свою обстановку и помогает укладываться семейству.

– С чего начать? – громко спрашивает он себя. – Ежели бы я принял новую эскадру, то осмотрел бы суда и экипажи. Значит, надо объехать укрепления.

Неутешительная картина. Вместо земляных построек завалы из мягкого степного камня, сложенные на глине, а то и вовсе насухо. Свезенные с корветов и бригов пушки, каронады и единороги не поставлены на станки. Ни одного орудия больше тридцатифунтового калибра. Ни одной бомбической пушки. И хотя по всей окружности семиверстной оборонительной линии можно быстро привести в боевую готовность полтораста орудий, но многие опасные пункты на лежащей впереди местности совсем не простреливаются, и нет ни одного пункта, на котором можно сосредоточить огонь больше четырех орудий.

Если неприятель высадится в одной из бухт Херсонесского полуострова, он нападет в первую очередь с западной и юго-западной сторон. Павел Степанович поэтому торопится укрепить 7-й, 6-й и 5-й бастионы. На правом фланге 6-го бастиона моряки ставят четыре единорога для обстреливания местности между этим бастионом и Карантинной бухтой. На фланге 5-го бастиона размещают восемь двенадцатифунтовых каронад. Матросы, тащат со складов адмиралтейства поворотные станки и пробивают новые амбразуры. Деятельно снующие через город люди привлекают внимание жителей. Сначала ввязываются помогать матросам ребятишки. Они с песнями тащат в мешках и ручных тележках землю на Бульварную высоту. Они заражают своим восторгом родителей. И уже со второго дня унылые, заброшенные укрепления оживают и их венчают горы свежей земли. За два дня фасы 6-го бастиона кипучим круглосуточным трудом обывателей Артиллерийской слободки подняты до семи футов в вышину, достигают шести футов толщины. Соревнуясь со слободкой, жители города также носят в корзинах и платках землю на 4-й бастион.

В ночь на 12-е Павел Степанович просыпается на "Константине" и прислушивается к канонаде с приморья на Северной стороне. Противнику часто отвечают батарея Карташевского и башня Волохова. Но англо-французская армия не спускается с Бельбекских высот и не атакует Северного укрепления. Счастье Меншикова, что он имеет дело с таким же нерешительным врагом.

Вдруг сердце Нахимова сжимается. А если неприятель воспользуется уходом русской армии к Бахчисараю и перевалит через Мекензиевы горы к городу с Южной стороны. Что тогда? Не напрасно ли потеряно время для укрепления города с запада, не напрасно ли оставлены без внимания подступы к Корабельной стороне.

Он требует шлюпку и быстро спускается в нее.

– Отваливай!

Поперек Южной бухты мигают огни на понтонном мосту, устроенном по распоряжению Нахимова. Бриги и шхуны, укрепленные на мертвых якорях, слабо раскачиваются, и под ними тихо плещет вода. Впереди чернеют высокие здания флотских казарм. Адмирал идет так быстро, что лейтенанты Костырев и Колтовской, еще не одолев сна, едва поспевают за ним и спотыкаются на дощатых настилах между судами. Они проходят мимо морского госпиталя, мимо батареи шхуны "Дротик" и батареи фрегата "Кагул", поднимаются на бастион.

"Непременно надо еще одну батарею, чтобы держать под обстрелом Лабораторную балку", – отмечает в своей памяти адмирал.

На 3-м бастионе появление Павла Степановича в ночной час вызывает переполох. Костырев, забежавший в каземат к начальнику бастиона Ергомышеву, слышит ворчание адмирала:

– Вот-с я велю фуражку твою гвоздем прибить к голове, чтобы не кланялся, как иконе. Командир здесь, говоришь? В каюте? Как это в каюте?

В голосе адмирала появляются довольные нотки.

– По морскому приспособили? Молодцы, молодцы. Ну, покажи, где ваш трап. И склянки отбиваете? – Он счастливо смеется.