Разгневанная земля - Евгения Яхнина

Янош охотно рассказал о «деле под Браниско», как армия была заперта в ущелье, а затем нанесла поражение неприятелю. За храбрость и находчивость генерал Гёргей наградил нескольких солдат, в том числе и Яноша, чином старшего рядового солдата.

— Прощайте! Не стану вам мешать. — Риварди кивнул головой.

Молодые люди ласково с ним простились.

— Хороший он человек, — сказала Каталина, когда Риварди удалился. — Это управляющий нашей фабрикой. До этого он заменял Калиша в «Журавлиных полях». Его сам Кошут знает… Да что ж мы стоим посреди улицы! Идём ко мне!

Каталина показала, где можно поставить лошадь, фабричные возчики с радостью засыпали овса гусарскому коню, стали его мыть, чистить, наводить лоск «по всем правилам». Капральские нашивки Яноша ещё ни разу не доставляли ему столько удовольствия!

Каталина ничего не могла сообщить Яношу о его родителях. Она знала только, что Марика осталась в деревне, Иштван снова ушёл к партизанам, когда вблизи «Журавлиных полей» стали появляться неприятельские разъезды.

В распоряжении Яноша было всего три часа, и Каталина очень этим огорчилась.

— Мне пришлось останавливаться в дороге почти в каждой чарде, — объяснил Янош. — Надо было кормить коня и давать ему отдых. Мне дали его на этом условии. По возвращении конь должен быть готов к походу. Я выеду не позднее одиннадцати.

— Что поделаешь, Яношек! Нам ведь не впервой: встретиться лишь для того, чтобы снова разойтись в разные стороны.

Каталина жила не одна. Вместе с подругой она занимала небольшую комнату. Обе работали на ткацкой фабрике, но в разные смены, и теперь никто не мешал Каталине и Яношу болтать вволю.

В комнате было прохладно, но, разогревшись воспоминаниями, Каталина сбросила шерстяной платок, которым были стянуты её плечи, и Яношу бросилась в глаза знакомая, резная бусинка, одиноко висевшая на шнурке на её шее.

— От моего ожерелья? — спросил он обрадованно.

Весёлое настроение Каталины тотчас омрачилось.

— Знаешь, Янош, бусинку эту я нашла после смерти Франца Калиша в кармане его мундира…

Скользнув взглядом по пистолету Франца, висевшему на боку у Яноша, Каталина рассказала, как Франц всегда о ней заботился, явно выказывал ей свою любовь, хоть и не говорил о ней словами. Теперь Каталина свободно произносила имя Франца, а ещё недавно при его имена словно комок подступал к её горлу.

— Так-то, Янош! Было у меня два друга, ты да он. Кто знает, если бы он ещё пожил и продолжали бы мы с ним встречаться каждый день, кто знает, может, и полюбила бы я его одного на всю жизнь… Но ты всегда оставался мне близким, словно брат. С тобой-то проще! Мы ведь свои люди… И как подумаю, никого у меня нет ближе тебя, хоть ты совсем другой стал. Да и я, наверно, не та… Может быть, такая Каталина тебе и не нужна? — добавила она шутливо.

— Като, скажу тебе прямо: ещё час назад я и не знал, как тебя люблю! А сейчас будто заворожил меня кто: глаз от тебя не могу отвести…

— Нет, вижу, что ты всё такой же! Помнишь, на сеновале…

— Всё помню, как будто вчера это было. Помню пряник, что ты мне подарила, и надпись на нём: «Сердце сердцу…»

— Ну вот, ещё чего вспомнил! И пряника давно нет, и от слов тех ни следа не осталось.

— Като, скажи только: «Буду тебя ждать», — и не страшна мне ни пуля вражеская, ни сабля… Ну, что опять насупилась!

— Не надо, Яношек, бахвалиться. Не пытай судьбу! Неприятельские солдаты крепко уцепились за нашу землю.

— Ну и что из того? Слыхала, как в Трансильвании их гонит генерал Бем?

— Слыхала! Бем, по-моему, всё может. Солдаты иду за ним, как за отцом родным…

— А ты ещё не видала в бою Гёргея!

— Не ты один — многие, как о нём заговорят, так прямо захлёбываются от восхищения. Один только раз я слышала, как господин Гуваш сравнил его с Бемом, да не в пользу Гёргея. Господин Гуваш сказал: «Бем — это бог наступления, а Гёргей — отступления!» И лицо у него было грустное: ведь пришлось сжечь его фабрику чтобы она не досталась врагу. Всем нам тогда обидно было, что Гёргей отдал без боя Пешт, а заодно и «Журавлиные поля».

— Тогда-то много было несогласных с Гёргеем, а он выстоял против всех, и теперь сам Кошут назвал великим манёвром путь нашей Верхнедунайской армии от Братиславы до Тиссы, где мы сейчас остановились. Ты ещё увидишь, как Гёргей погонит австрияков с родной нашей земли!

— Дай-то бог, Яношек!

Городские часы пробили одиннадцать.

Янош заторопился. И не потому только, что времени и в самом деле оставалось мало. Их обоих вдруг охватило такое волнение, что никакие слова не могли передать нахлынувшие на них чувства.

Каталина сняла с шеи шнурок с бусинкой, протянула его другу:

— Пусть она хранит тебя в бою! Пусть всегда будет с тобой.

Янош сжал в руке заветный талисман и обнял Каталину. Они поцеловались. Каталина первая высвободилась из его объятий.

Янош быстро зашагал по пустынной улице. Надо было торопиться, чтобы вовремя вернуться в казарму.

Оседлав своего коня, отдохнувшего в конюшне фабрики, Янош с места пустил его галопом.

Быстрая езда в темноте требовала от всадника настороженного внимания. Волнение, пробуждённое встречей с Каталиной, постепенно улеглось, и теперь в памяти стали восстанавливаться подробности встречи. Мысли перегоняли одна другую… Тот человек, который назвал себя Риварди? Плотный, среднего роста. Кого-то он напоминал Яношу?.. Каталина… как она похорошела! И дала ему талисман — свою бусинку!.. Риварди… Готов поклясться, это тот самый…

И шпоры вонзились в бока и без того уже разгорячённого коня.

Своими подозрениями Янош поделился с Ханкишем. Как раз накануне командующий открыто возмущался чрезмерной доверчивостью Кошута. Нехватку военного снаряжения Гёргей объяснял и нерасторопностью людей, которым Кошут доверил военные поставки. Поэтому Ханкиш отнёсся серьёзно к рассказу Яноша. Предупредив лейтенанта, чтобы он ни с кем не делился своими догадками Ханкиш отправил курьера к министру внутренних Се́мере с донесением о Риварди.

Глава восьмая

В атмосфере раздоров

Победа у перевала Браниско изменила ход войны. Вся восточная Словакия была освобождена от неприятельских войск.

В корпус Гюйона влились рабочие отряды, организованные шахтёром Ме́лингом. Свыше тысячи шахтёров вступили в сапёрные батальоны.

Теперь Гёргей занял прочные позиции в районе Каша́у, у верховья Тиссы, где венгерская армия собирала силы для весеннего контрнаступления.

После побед у Со́льнока и Се́гледа корпус генерала Перцеля утвердился также на правом берегу Тиссы.

Между городами Токаем и Не́мета свежие дивизии генерала Клапка стояли в ожидании приказа наступать.

Главнокомандующим всеми вооружёнными силами Венгрии был назначен польский генерал Дембинский, уже увенчанный боевой славой. За спиной у него был большой военный опыт: участие в кампаниях 1812–1813 годов в рядах польских войск; позднее Дембинский был одним из военных руководителей польского восстания 1830–1831 годов. Теперь венгерское правительство пригласило его для защиты своего отечества от австрийцев.

Назначение Дембинского вызвало раздражение командующего Верхнедунайской армией Гёргея. Он возненавидел Дембинского ещё прежде, чем его увидел.

— Наше правительство одержимо каким-то недугом, его непреодолимо влечёт к польским полководцам, — сказал Гёргей адъютанту Ханкишу. — Что говорить, генерал Бем в Трансильвании оправдал свою славу… Там, после Вены, он пришёлся как нельзя кстати. Но Дембинский в роли верховного главнокомандующего!.. Едва кто-нибудь из наших офицеров сможет понять смысл такого назначения! Правда, Дембинский известен как выдающийся военачальник, руководитель польских повстанцев в Галиции. Но здесь, в Венгрии, где такие сложные национальные взаимоотношения, едва ли он будет на месте.

Получив назначение, Дембинский прямо из Дебрецена прибыл в штаб Клапки, где состоялась встреча корпусных командиров и где Дембинский посвятил генералов в план весенних наступлений, разработанный им вместе с Гюйоном.

Гёргей встретил Дембинского учтиво, но холодно. Выслушал его молча, не сделал никаких замечаний, коротко выразил своё согласие.

Австрийцы продолжали двигаться к Дебрецену и неожиданно для себя 26 февраля обнаружили близ Ка́полны венгерские разъезды. Предполагая, что имеют дело со случайными, небольшими силами неприятеля, они решили их окружить и уничтожить.

Дембинский, для которого австрийское наступление было тоже неожиданным, собрал командиров трёх корпусов и предложил план контратаки: сам Дембинский будет руководить центром нападения, Гёргей должен атаковать неприятеля с правого фланга, Дамианич командует левым крылом.