Уэверли, или шестьдесят лет назад - Вальтер Скотт

Быстро проехав жалкую деревушку, где появление Уэверли и его спутников не возбудило ни удивления, ни любопытства со стороны немногих крестьян, уже спешивших на жатву, отряд проехал по древнему узкому мосту в несколько пролетов и, свернув налево, двинулся по дороге, обсаженной огромными старыми яворами. Вскоре Уэверли оказался перед мрачным, но живописным строением, которым он любовался издали. Огромные ворота с железной решеткой, составлявшие наружную защиту главного входа, уже были широко раскрыты для их приема; затем открылись вторые ворота из массивных дубовых досок, густо обитых железными гвоздями, и отряд вошел во внутренний двор. Одетый по-гайлэндски и украшенный белой кокардой на шапочке джентльмен помог Уэверли сойти с коня и весьма учтиво пригласил его в замок.

Комендант — ибо так нам следует его величать — провел Уэверли в полуразрушенное помещение, где, однако, стояла небольшая походная кровать, и спросил, чем бы он желал подкрепиться. Он уже собирался уходить, когда Уэверли, выразив ему благодарность за внимание, задержал его вопросом:

— Простите, но не окажете ли вы мне еще одну любезность? Объясните мне, пожалуйста, где я нахожусь и должен ли я считать себя пленником?

— К сожалению, я не имею права входить по этому поводу в подробности так, как я бы этого желал, — сказал тот. — Впрочем, в двух словах: вы сейчас в замке Дун, в округе Ментейт, и находитесь в совершенной безопасности.

— А что мне служит порукой в этом?

— Честь Доналда Стюарта, коменданта гарнизона и подполковника на службе его королевского высочества принца Карла Эдуарда. — С этими словами он поспешно вышел из комнаты, как бы желая избегнуть дальнейших объяснений.

Измученный ночными приключениями, наш герой бросился на кровать и через несколько минут уже крепко спал.

Глава 39. Путешествие продолжается

К тому времени, когда Уэверли проснулся, солнце стояло очень высоко, и он почувствовал, что уже много часов провел без еды. Она не заставила себя долго ждать. Ему подали обильный завтрак, но подполковник Стюарт, не желавший, очевидно, снова подвергаться расспросам со стороны своего гостя, предпочел не показываться. Он передал, однако, через слугу привет капитану Уэверли и выразил готовность снабдить его всем тем, что может ему понадобиться в дороге, поскольку ему в тот же вечер предстоит следовать дальше. Уэверли попытался кое о чем расспросить слугу, но натолкнулся на такую преграду действительного или разыгранного неведения и тупости, что преодолеть ее оказалось невозможным. После завтрака он унес стол и кушанья, и Эдуарду не осталось ничего другого, как вновь предаться своим думам.

Когда он размышлял о прихотях своей судьбы, которая находила, казалось, особое удовольствие в том, чтобы ставить его в зависимость от других людей и лишать возможности действовать по собственному желанию, его взгляд внезапно остановился на укладке, которую внесли в комнату, пока он спал. Ему немедленно пришло на память таинственное появление Алисы в хижине на дне лощины, и он уже готов был извлечь пакет, который она положила ему в платье, и рассмотреть его, когда слуга подполковника появился снова, схватил укладку и взвалил ее себе на плечи.

— Эй, друг, не мог бы я вынуть смену белья?

— Ваша милость получит одну из плоеных сорочек подполковника, но укладку я должен сейчас же отнести в вещевой фургон.

С этими словами, не дожидаясь дальнейших возражений, он преспокойно вынес ее, повергнув нашего героя в душевное смятение: досада в нем боролась с негодованием. Через несколько минут он уже слышал, как телега тронулась со двора и загромыхала по неровной мостовой. Теперь уже не оставалось никаких сомнений, что он, на время по крайней мере, если не навсегда, лишился бумаг, обещавших пролить какой-то свет на загадочные события, управлявшие последнее время его судьбой. В таких невеселых размышлениях ему пришлось провести еще четыре или пять часов в полном одиночестве.

По прошествии этого времени он услышал во дворе стук колес, после чего в комнату вошел подполковник Стюарт и попросил своего гостя еще раз подкрепиться на дорогу. Предложение было принято, ибо поздний завтрак отнюдь не лишил нашего героя способности оказать должную честь обеду, который теперь подали. Судя по манере говорить, его хозяин был простой деревенский помещик, хотя порой он и проявлял воинственные чувства и вставлял в свою речь солдатские выражения. Он всячески избегал упоминать о текущих военных операциях или внутренней политике и каждый раз, когда Уэверли заводил разговор на эти темы, отвечал, что не имеет права их касаться.

После обеда комендант встал и, пожелав Эдуарду доброго пути, сказал, что, поскольку вещи, по словам слуги Уэверли, были отправлены вперед, он позволил себе прислать ему немного собственного белья на то время, пока капитан Уэверли не получит своего. С этими словами он исчез, а через минуту слуга доложил Эдуарду, что лошадь готова.

Уэверли спустился во двор, где нашел солдата, державшего под уздцы оседланную лошадь. Он сел на нее и выехал из ворот Дунского замка в сопровождении человек двадцати вооруженных всадников. На солдат регулярной армии они не очень-то походили, а скорее напоминали людей, взявшихся за оружие неожиданно и в силу крайней необходимости. Их форма, голубая с красным, в подражание мундиру французских стрелков, была не слишком выдержана и сидела на них достаточно неуклюже. Глаз Уэверли, привыкший к хорошо обученному войску, мог легко заметить по выправке и по привычкам своих спутников, что они не прошли настоящей солдатской выучки и, хотя достаточно владели своими конями, были скорее конюхами или охотниками, чем кавалеристами. Лошади их сбивались с ноги, не умели проделывать совместных эволюции и свободно перестраиваться и не были подготовлены для рукопашной схватки. Но сами люди были здоровые и крепкие, и каждый из них мог представить собой внушительную силу в нерегулярной коннице. Начальник этого небольшого отряда сидел на великолепном гунтере[338], и, хотя он был в военной форме, это изменение наряда не помешало Эдуарду признать в нем старого знакомого, мистера Фолконера из Балмауоппла.

Хотя Эдуард расстался с этим джентльменом далеко не по-дружески, он готов был забыть все обстоятельства их глупой ссоры ради удовольствия еще раз поболтать с человеком своего круга, — удовольствия, которого он был так долго лишен. Но, по-видимому, память о поражении, нанесенном ему бароном Брэдуордином, невольной причиной которого оказался Эдуард, все еще жгла сердце неотесанного, но гордого лэрда. Он всячески старался не подать и вида, что узнал его, и упрямо держался во главе своей конницы, которая, несмотря на то, что численностью не превосходила взвода, называлась эскадроном капитана Фолконера. Ему предшествовал трубач, время от времени оглашавший окрестности воинственными звуками, и знаменосец в лице корнета Фолконера, младшего брата лэрда. Лейтенант, пожилой человек, сильно смахивал на охотника невысокого пошиба, но доброго малого; выражение бесстрастного юмора преобладало на его вульгарных чертах, обличавших привычку к горячительным напиткам. Под мухой он был и сейчас — треуголка его лихо сидела набекрень, он насвистывал песенку «Боб из Дамблейна», ехал бодрой рысью и казался блаженно равнодушным ко всему, что творилось в стране, — к поведению подчиненных, к целям их похода и вообще ко всем подлунным делам.