Приют для бездомных кактусов - Сухбат Афлатуни

– Я не злюсь.

– Ты б на свое сейчас лицо поглядел.

– Нормальное лицо.

Помолчали.

Отец Максим наклонил голову к плечу отца Михаила:

– Прости.

Как в семинарии, когда жили в одной келье и вечно то ссорились, то мирились.

– Бог простит, и ты меня прости, – отец Михаил погладил его по локтю. – Что оделся легко?

– Да… – отец Максим сощурился и махнул ладонью.

– Давай к нам как-нибудь. Ксюха пирожков нажарит. Малые тоже о тебе вспоминали, как ты с ними в разбойников играл.

– И ты приезжай, престольный скоро. Ну и с теть Надей, может, проститься.

– Не знаю… Ладно, не унывай, отец. Бог даст, разрулишь…

На Горке отец Максим был недолго. Проведал Машкину могилу, почистил ее немного по-хозяйски, цветы освежил. Поговорил с местными людьми насчет теть Нади. Сказали, проблем не будет, место рядом есть как раз. Он давно замечал, что самые деловые люди на кладбищах работают.

А отца Терентия уже в воротах встретил, торопился куда-то, походкой своей.

– Прости, отец Максим, другой раз!

И хорошо. А то не зайти к нему – обида, и зайдешь – это на час минимум. Год назад его из собора сюда перевели, так треть прихожан на Горку ездить стала.

Остановился всё-таки.

– К Марии? Слишком часто не приезжай, это тоже как зависимость. А за могилами мы сами тут следим. Что, как там Надежда Петровна? Понятно… Помолюсь, конечно. Да, есть, есть кому подвезти, ждут вон. Ну, с Богом!

Отец Максим немного постоял, точно мимо него пронесся какой-то теплый и сухой ветер, и тоже пошел к выходу, переступая через ручьи.

Возле кладбищенской ограды стояла смуглая женщина в пуховом платке и спортивной куртке. Отец Максим пригляделся. Женщина тоже его приметила.

– Поездка вас ждет…

Отец Максим радостно выдохнул:

– Вы – цыганка?

Та немного напряглась. На бороду поглядела, поняла.

– Ну.

– Извините, настоящая?

Женщина усмехнулась:

– А для чего тебе, поп, настоящая?

Чем-то отдаленно напоминала теть Надю.

Отец Максим стал быстро излагать свое дело.

– Нет, – перебила его. – Только на русском говорю. Отец еще по-цыгански знал…

– А родственники есть? Ну, кто еще может?..

Женщина задумалась. Слегка выпятила нижнюю губу и медленно помотала головой.

– Те, кто знал, здесь лежат.

На Горке была небольшая цыганская карта. Он не знал.

…Прощаясь, отец Максим машинально ощупал карманы. Всё было на месте. И горько улыбнулся своей недоверчивости.

На обратном пути, конечно, влип в затор. Полчаса машина ползла. Сжевал, не почувствовав вкуса, шаурму, взятую по дороге. Нужно было, конечно, дома сегодня остаться. Но так себе представлял, как разыщет в городе цыган, объяснит им. И они всё поймут. На чудо рассчитывал, как будто оно по заказу происходит: нате, распишитесь. Ладно, что теперь. Потерся подбородком о руль, поглядел на мобильник.

На чудо он, в общем-то, и особых прав не имел. Ни молитвенником не был, ни постником. В семинарию взяли только за то, что мать тогда недолго кассиром в епархии работала. Как там учился, отдельная история, сериал снимать можно. Но доучился, а многие, кто на первых курсах блистал, повылетали. Мишка, отец Михаил нынешний, тоже кандидатом на вылет был… А он вот как-то доучился. Тоже, можно сказать, чудо… Отец Максим снова поелозил подбородком о руль и усмехнулся. Вздохнул.

Отец Терентий почему компьютер-то запретил? Из-за игр. После Машки засиживаться за ними стал, до черноты перед глазами. Ночью, чтоб теть Надя не видела и не ворчала. А утром сам как зомби был. Один раз всю ночь проиграл, теть Надя еле подняла его. Покаялся на исповеди, отец Терентий и отлучил его от компьютера. «Первые христиане как-то без этого обходились». Хотелось сказать, что тогда время ж другое было, но глянул на отца Терентия и не стал. Пока четвертый год обходится. Только отец Михаил при встречах подначивает. Но он уж всегда отыщет что-нибудь.

После Лесной дорога расчистилась, он слегка втопил. Солнце шло на закат, надо было, конечно, звякнуть домой и поинтересоваться тещей, но он всё откладывал. Позвонила сторожиха, отчиталась, что почистила дорожки и что хочет принести из дома немецкий словарь детям в воскресную школу, если батюшка благословит… Благословил. Звонили из секретариата, по поводу епархиального собрания. Напомнили насчет отчета. Пообещал. Звонили… оттуда, отсюда, из дома не звонили. Отец Максим глядел на залитую вечерним светом дорогу и думал про бесполезно уходящий день.

Нет, что-то он сделал. В багажнике ехали свечи и прочие закупки с епархиального склада, да и на Горке надо было самому показаться, по телефону такие вещи не решаются. Но самого важного не сделал. Хотя – ну нашел бы он кого-то с цыганским языком, уговорил бы, привез, и что? Отец Максим вздохнул. И ноги, несмотря на печку, не отогревались. И солнце летело перед ним, всё более холодное и неяркое. И впереди была ночь и умирающая теть Надя со своим цыганским, надо ж было ей так некстати.

И тут он увидел реку.

Огромную белесую реку, то появлялась, то снова пропадала. Вот возникла так близко впереди, что захотелось остановить машину и подбежать к ней. И, скинув рясу на траву, поплыть, легко разводя руками. А может, прямо в рясе.

«Простые радости земли… Скорей, чем нам, нужны самой земле».

Песня возникла в голове и сразу заполнила ее целиком. И не только голову, а всё его тело, даже затекшие пальцы на ногах стали, насколько позволяла обувь, шевелиться в ритм.

Он быстро нашел, и «Несчастный случай», и саму эту песню, «Простые радости земли». И пошла песня. Хорошо пошла песня.

«А мы стоим на берегах молочных рек по пояс в киселе, и только редкие кресты простых церквей торчат из молока».

Может, отец Терентий и прав, и всё это расхолаживало волю, будило мечтательность и вообще отдавало буддизмом. То есть даже не «может», а именно был прав: и расхолаживало, и отдавало… И нецензурное слово в конце песни, до которого тогда отец Терентий, к счастью, не дослушал. И надо это выключить, стереть, сжечь и развеять по ветру. Вместе с самим отцом Максимом, который сидит сейчас, улыбается и подтягивает слегка не в тон. «С убогим скарбом на руках окрестный люд спускается с холмов, пока не скисло молоко, и можно пить, и плавать в молоке…» И глядит на воздушную кисельную реку и солнце над ней…

Повисев, река исчезла.

«Мой зачарованный пловец, плыви и ты, плыви и ты, чтоб не остаться в пустоте, когда туман укроет Божий мир…»

Туман был негустым, дорога из храма привычной, нахоженной, мог