Введение в историческую уралистику - Владимир Напольских

Югра — см. Древнерусский язык

Юкагиро-уральского родства гипотеза 164—166, 177—178

Юкагирский язык

— mon‑ 64

— niw 146

— nolut 129, 166

— noqšə, noχšoŋ 131, 166

— padum 124

— pat 124

— pieǯe 130

— šāl, sāl 137, 166

— talawŋ 131

— tolow 131

Юкагиро-уральский праязык

— *pat‑ 124

Юкагиры 64, 78, 137, 164—165, 175, 177—179

Юраки 86, 89, 94, 95

Юраки береговые 95

Юраки обдорские 96

Юртиковская археологическая культура 185, 211

Ягнобский язык

— morti 37

Языковой дрейф 115

Язьвинцы — см. Коми-язьвинцы

Якуты 98

Ямочно-гребенчатой керамики археологические культуры 36, 173, 176, 182—183, 192—197, 216

Иллюстрации

а

б

в

г

д

е

1. Теоретическая модель распада праязыка.

Пояснения см. в тексте, в разделе I второй части книги.

2. «Родословное древо» уральских языков из [Хайду 1985].

3. «Родословное древо» уральских языков из из [Хелимский 1982].

The Linguistic Distances between Uralic Languages

4. Дендрограмма уральских языков из [Taagepera 1994:165].

Обращает на себя внимание то, что, если бы эту схему рассматривать как отражающую реальные исторические процессы, то распад финно-пермского, финно-волжского, волжского и угорского единства приходились бы почти на одно время — см. раздел VI о «металлической революции».

5. «Родословное древо» уральских языков в модификации автора.

6. Принципиально возможные соотношения прародины и праязыкового экологического ареала.

7. Прауральский праязыковой экологический ареал и прародина.

1 — ареал темнохвойной тайги в бореале (VII тыс. до н. э.) [Хотинский 1977]; 2 — ареал тёмнохвойной тайги в конце суббореала (вторая половина II тыс. до н. э.) [Хотинский 1977]; 3 — прауральский; 4 — прафинно-угорский экологический ареал; 5 — прасамодийский экологический ареал; 6 — гипотетическая территория распространения парауральских групп; 7 — гипотетическая территория распространения эндоуральских групп.

8. Ареалы обитания рыб, названия которых реконструируются для уральского и финно-угорского праязыков.

1 — осётр (Acipenser baeri / guldenstadti / sturio); 2 — стерлядь (Acipenser ruthenus); 3 — нельма (Stenodus leucichthys); 4 — линь (Tinca tinca); 5 — южная граница максимальных миграций сиговых (в основном — сиг, Coregonus lavaretus); 6 — южная и западная граница максимальных миграций чира (Copregonus nasus) (там, где отличается от №5); 7 — южная и западная граница максимальных миграций сырка (Coregonus peled) (там, где отличается от №5); 8 — южная и восточная граница максимальных миграций лосося (Salmo salar); 9 — прауральский экологический ареал по данным ихтионимии.

9. Уральские народы на карте Северной Евразии (конец XIX — начало XX века).

1 — саамы; 2 — финны; 3 — карелы; 4 — вепсы; 5 — эстонцы; 6 — ливы; 7 — водь; 8 — ижора; 9 — мордва (мокша и эрзя); 10 — марийцы; 11 — удмурты; 12 — коми (зыряне и пермяки); 13 — манси; 14 — ханты; 15 — венгры; 16 — ненцы; 17 — энцы; 18 — нганасаны; 19 — селькупы; 20 — камасинцы.

Примечания

1

Здесь и далее слова уральский, уральцы используются вместо более корректного, но громоздкого понятия народы, говорящие на языках уральской языковой семьи (аналогично: финно-угры, самодийцы, индоевропейцы и т. д.).

2

См., например, поиск источника для названия ржи в пермских и мордовских языках (удм. ʒ́eg, коми ruʒ́e̮g (< ППерм *ruʒ́ɜg «рожь»), морд. (М, Э) roź «тж») в иранских (точнее — во фракийском — ?!) [Paasonen 1906] и в балтских (точнее — в латышском!) [КЭСК: 245] языках, в то время как корень *ruź‑ имеет явно славянский облик (ср. ПСлав. *rŭžĭ < и.‑е. *roghi̯o «рожь» [Фасмер III: 493—494]), на что указывалось давно (ещё в начале века — см.: [Paasonen 1906:1]), но видеть здесь славянское заимствование не считалось возможным, так как не предполагалась возможность праславянско-прапермских контактов (о возможности такого контакта и, в частности, о данной этимологии см. [Напольских 1996]). Впрочем, примеров такого рода можно приводить бессчётное количество.

3

Думается, что именно отсутствие такого «исторического наполнения» является реальной причиной неприятия многими лингвистами гипотез отдалённого языкового родства типа ностратической, хотя они, естественно, предпочитают облекать свой скепсис в чисто лингвистические термины.

4

Характерно, что попытки продемонстрировать реальность былого существования так называемого «финно-волжского праязыка» (общего языка-предка прибалтийско-финских, саамского, мордовских, марийского языков) приводят, вопреки желанию их авторов, к обратному результату: из 22 «специфических [грамматических] изоглосс», приводимых в качестве общих для всех четырёх ветвей этого «праязыка» [Серебренников 1989:10—17] лишь две (латив на *‑s и причастие на *‑n) с известными оговорками могут рассматриваться как реальные общие инновации финно-волжского уровня, — основание явно недостаточное для постулирования былого существования единого праязыка, особенно на фоне наличия значительного пласта сепаратных прибалтийско-финско-саамско-мордовских лексических параллелей и очевидной общности происхождения ряда морфологических показателей в прибалтийско-финских и мордовских языках (см. хотя бы часть их там же: [Серебренников 1989:20—21]), с одной стороны, и наличия грамматических параллелей, подкрепляемых значительным пластом общей лексики, в марийских и пермских языках [Bereczki 1963], с другой. Попытка Г. Берецки объяснить особые пермско-марийские лексические отношения исключительно заимствованиями (см.: [Bereczki 1963:272; 1992:97—129]) выглядит не слишком убедительно, более основательным кажется подход Е. А. Хелимского, рассматривающего мордовско-прибалтийско-финско-саамские, мордовско-марийские и марийско-пермские попарные взаимосвязи как результат ареально-генетических контактов между соответствующими диалектами и праязыками, существовавших в конце финно-пермского времени и непосредственно после распада финно-пермской праязыковой общности [Хелимский 1982:15—19] (см. там же и анализ прибалтийско-финско-мордовских и марийско-пермских параллелей), которому я и следую в данной работе.

5

«Nach der bisherigen Praxis wird als Urheimat der uralischen Völker das Gebiet betrachtet, wo sich die gesellschaftliche und Sprachliche Einheit der Uralier auflöste. Als uralische Urheimat bezeichnen wir auch im besten Fall nur die Wohnsitze ein- bis zweitausend Jahre vor Auflösung der Einheit» [Hajdú 1969:256].

6

Здесь был рассмотрен только один случай праязыкового распада: разделение, «материнского» праязыка на два «дочерних», замечательный тем, что именно он традиционно имеется в виду в большинстве палеолингвистических построений (фигура типа ⑃ на схемах «родословного древа» языков). Описать все теоретически мыслимые ситуации распада не представляется возможным — принимая во внимание разнообразие дезинтеграционных факторов, неограниченное в принципе количество возникающих «дочерних» массивов, различные пути развития по линии «почкования»-«поглощения» на любой стадии процесса и т. д. Изложенные здесь наблюдения должны рассматриваться как модель, иллюстрирующая процесс распада праязыка, в отличие от «родословного древа» — схемы, отражающей результат исторического развития языков данной группы.

7

Смотрите, например, ситуацию с коми языками, когда самый, с точки зрения лингвистики, обособленный из них — коми-язьвинский рассматривается как коми(‑пермяцкий) диалект, а северные коми-пермяцкие говоры, в лингвистическом смысле гораздо сильнее отличающиеся от южных коми-пермяцких диалектов, чем от соседних коми-зырянских (верхневычегодского), считаются принадлежащими к коми-пермяцкому языку (см. [Баталова 1975:210—220; Баталова 1993:238—239]). Примерно аналогичная ситуация — с прибалтийско-финскими диалектами; в литературе постоянно упоминается о том, что так называемые диалекты обско-угорских языков представляют собой, по сути дела, самостоятельные языки [Хонти 1993а:300; Хонти 1993б:302], равно как и саамские «диалекты» [Хайду 1985:117], и т. д., и т. п.