Летний дождь - Вера Кудрявцева

«Пьер… Натали…» — усмехнулась Наташа.

Новый знакомый, больше похожий на князя Андрея, чем на Пьера, с полувзгляда понял ее усмешку.

— Петр я, конечно, Наташа, — сказал он. И ей сразу стало легко: кажется, с ним можно найти общий язык.

Костик, радуясь, что сестра понравилась другу, болтал ни о чем. Наташа понемногу отходила, оттаивала от пережитого сегодня.

Шла легко, каблучки весело постукивали по асфальту, волосы от влажного ветра стали еще пышней, щеки разрумянились, плащ, лаская шелком подклада, свободно летел сзади.

Петр хотел было взять ее под руку, но Наташа повела независимо плечами:

— Я люблю так, сама…

И почувствовала, как он опять оглядел ее оценивающе.

«Нравлюсь», — радостно дрогнуло в груди.

Она несмело покосилась на «князя Андрея». Да, не придерешься: одет неброско, но дорого, современно. А вот Костик, конечно, в белом — от моды ни на шаг. Расшитой косоворотки не хватает, как у Сашиного отца… И тут она вспомнила: однажды он остановил ее на улице, представился. Я такой-то такой-то, Саши Сергеева отчим. Как он там? Все понятно: а это был родной отец. Уезжал куда-то. А теперь явился. А я, как ненормальная, размечталась… Правда, молодой он для отца восьмилетнего сына… хорошо сохранился…

— О чем задумались, Наташа? — вернул ее в действительность «князь Андрей».

О чем она может думать? Конечно, о своих учениках! Так, сестренка?

Наташа засмеялась:

— Да, становлюсь, кажется, учительницей. Скоро только о них и буду говорить, всюду и везде!

Хорошая у вас профессия, — сказал Петр. — Я тоже мечтал, да не рискнул: не мужское, как мне внушили, это дело…

— Правда? Мечтали? — искренне обрадовалась Наташа, вскинув ресницы.

«Давай, давай! — подмигнул приятелю Костик. — Ты на верном пути…»

В кафе, которое иногда по вечерам превращалось в дискоклуб, было празднично. Приглушенный свет красивыми тенями ложился на лица нарядных девушек, красновато отражался в фужерах на столиках, высвечивал на полках бара этикетки дорогих и самых разнообразных вин, каких Наташа отродясь и не видывала.

Звучала музыка, текли за столиками, по всему видно, приятные беседы.

— Пьер! Пьер! — то и дело окликали ее нового друга. Наташе было неприятно, что его так называют.

Втроем они подошли к стойке бара. Петр что-то заказывал. Бармен, ослепительно улыбаясь, то и дело останавливал на новенькой пристальный и тоже оценивающий взгляд.

«А здесь ничего, уютно», — подумала Наташа и вдруг вздохнула с облегчением: кажется, наконец что-то сдвинулось в ее жизни. Разве не мечтает она давно и тайно вот так, после трудного дня, прийти, к примеру, хоть и вот сюда с добрым, надежным, все понимающим человеком, сесть за один из столиков, где-нибудь в уголке, расслабиться, положиться во всем, во всем на доброго, надежного, все понимающего человека…

Петр обернулся, улыбнулся ей ободряюще: мол, выше нос!

— Все — окей! — подошел он и, робко, трогательно даже прикасаясь к ее талии, подвел к одному из столиков. — Садитесь, Наташа, здесь вам будет удобно.

Из-за стойки, все так же ослепительно улыбаясь, поглядывал на нее бармен.

— Это его хобби, — зашептал, объясняя с восхищением, Костик. — Вообще-то он — подающий надежды, конструктор. Но… В Прибалтику даже специально ездил, чтобы перенять манеры самых классных барменов!

От вина у Наташи слегка закружилась голова, и все сразу стали ближе, понятнее. Смущали ее только глаза одной светлокудрявой толстушки. Она не спускала с Наташи изучающего вопросительного взгляда.

— Кто это? — улучив момент, спросила Наташа у брата.

— Не обращай внимания: это одна из последних ласточек Пьера. Ревнует, глупенькая, — и он, сюсюкая, подошел к светлокудрой: — Ласточка моя, пойдем — потопчемся?

Но и танцуя, та все оборачивалась, все искала глазами их, Наташу и Петра.

Танцевать Наташа любила и умела. Маме очень нравится смотреть, когда у дочери вдруг ни с того ни с сего появляется желание поколдовать под музыку. Так она это называет. Мама смотрит-смотрит, вздохнет: «Жалко, не отдала тебя в детстве в танцевальный коллектив. Ты же не танцуешь, ты же ткешь его, любой танец, как узор мастерицы ткут. Жалко — никто не видит…»

А сегодня пусть все увидят!

Петр оказался достойным партнером. И скоро на кругу остались они одни. Наташа, почувствовав вдохновение, забыла обо всем и обо всех. Стены будто раздвинулись, и в целом мире остались только музыка и она.

— Ты — прелесть! Ты — диво! Ты — чудо! — шептал Петр, когда они в танце приближались друг к другу. Но и издали Наташа читала в его глазах эти слова: «прелесть… диво… чудо…»

Им шумно и искренне аплодировали, кричали «браво!», «бис!».

А потом вдруг все начали сдвигать стулья, устанавливая их рядами. Девушки торопились занять места поближе к импровизированной сцене, нетерпеливо ахая и нервно поправляя прически.

— Ровно в полночь — у нас так заведено — поет наш бард Серж, — зашептал Наташе на ухо появившийся откуда-то из толпы Костик в обнимку со светлокудрявенькой.

«Полночь? — опомнилась Наташа. — Полночь? А мама? Она же теперь места себе не находит! Что я наделала?» — и она стала пробираться к выходу.

— Дамы и господа! — остановил ее приятный звучный голос. Она удивленно взглянула на певца: «Дамы и господа… Да они что, играют в кино, что ли…» У выхода ее догнал Петр.

— Мне пора, — шепнула она. — Мне давным-давно пора.

— Дамы и господа, — повторил приятный голос. — Сегодня я вам спою…

— А вы, Петр, оставайтесь, слушайте, не надо меня провожать, мне же недалеко. До свидания! Спасибо за вечер!

Петр, улыбаясь, вышел вместе с ней. На улице сказал:

— В гробу я видел и слышал этого барда! Ты — умница! Едем! — И он остановил такси.

— Зачем? Мне же рядом, два квартала, — бормотала Наташа, радуясь и покоряясь его поразительной заботливости и рыцарскому вниманию.

В такси он обнял ее и стал целовать, нашептывая ласковые слова.

Наташе, что скрывать, было приятно, но и стыдно. Перед водителем, а особенно перед ним, перед Петром. «Что он подумает обо мне? Не успела познакомиться и уже целовать позволяю. Какой стыд! Поскорее бы приехать, поскорее бы из такси выйти…»

— Не надо, не надо, прошу вас, — как могла защищалась она.

— Красавица! — нашептывал Петр. — Ласточка ты моя…

— Что?! — откуда у нее только силы взялись. — Остановите машину! Остановите! — приказала она водителю. Но тот сидел, как изваяние, будто был глухонемой.

— Мы не туда едем! — поняла вдруг Наташа. — Остановите!

— Ну ты что обиделась-то, что? — пытался обнять ее Петр.

— Остановите! — ухватилась Наташа за ручку двери. — Или я выскочу на ходу!

— Не ломай дверь! — гаркнул вдруг на нее водитель. — Доставлю, куда сказали, там и устраивайте семейные сцены!

— Какие, какие семейные? Куда мы едем? — закричала она.

— Ну что за истерики? — разочарованно отвернулся от Наташи Петр. — Будто не знаешь куда. Тоже мне — спектакль… к чему?

— Никакой не спектакль — мне надо домой… к маме, — и она заплакала беспомощно, по-детски.

— Завтра вернешься к своей маме, если, конечно, захочешь, — хихикнул Петр. И миролюбиво объяснил, обнимая ее за плечи: — А сейчас мы приедем ко мне, в мое уютное гнездышко. Разве тебе не хочется ко мне в гнездышко?

— Нет, не хочется! — дошел до нее наконец смысл происходящего. — Вы с кем-то меня путаете, Петр. Ласточки ваши там, слушают барда. Остановите машину! — потянулась она опять к дверце.

— Сссядь! Ты! — прошипел зло Петр и грубо, больно сжал ее руку выше локтя. — Ссказал — ко мне, и точка! Не на того напала, девочка! Весь вечер вертелась передо мной, а теперь — к маме…

От страха и омерзения у Наташи онемели руки и ноги. Потом страх холодом пополз выше, выше, по спине, к шее, к затылку, и она поняла, что означают слова «волосы на голове зашевелились». А страх все разрастался в ней, заползая в самое сердце. «Я это или не я? Где это я? А может, все это со мной во сне происходит?»

— Приехали, — сказал Петр, не выпуская ее занемевшей от боли руки. — Да успокойся ты, ласточка моя, я же не уголовник, в самом деле.

— Ма-ама! Ма-амо-чка! Спасите! — закричала вдруг Наташа на всю улицу.

— Дурра! — он хотел ударить ее, но промахнулся. — Дурра! — и «князь Андрей», то бишь «Пьер», добавил такой эпитет, что Наташа онемела, вцепившись свободной рукой в сиденье.

И тут водитель рванулся со своего места, барсом прыгнул на Петра, выволок из салона и отшвырнул его так далеко от машины, что спокойно успел захлопнуть дверцу и нажать на газ.

Первые мгновения ехали молча. Наташа сжалась в уголке машины. «Теперь, наверно, он повезет меня, куда захочет. Так мне и надо… Муравей муравью — друг, товарищ и брат… Муравей муравью — друг, товарищ и брат», — застучали по голове слова. Наташа всхлипнула.