Чтобы люди помнили - Федор Раззаков

Что касается выпивки… Когда я сыграл сэра Эндрю в „Двенадцатой ночи“ и меня за неё хвалили в Англии, Би-би-си, говоря об этой роли, называла меня почему-то Выпин. Возможно, оно предсказало будущие мои „пьяные“ кинороли. На самом деле я почти не пью. Однажды под Новый год я выпил, как все, а на другой день у меня было очень неважное психическое состояние. Вот я и подумал: если наутро хочется удавиться, лучше не надо пить…»

Короче, Воинову удалось уговорить Вицина сыграть Бальзаминова, в результате чего наш кинематограф обогатился ещё одной прекрасной работой. Фильм снимался в Суздале, который в те годы ещё хранил в себе черты столетней давности. В городе не было никаких производств, работала только молочная фабрика: там делали сгущённое молоко, творог, сметану. Дома были почти сплошь деревянные, покосившиеся, с неизменными старушками на лавочках. В городе была всего одна гостиница — трёхэтажная, никудышная, с одним туалетом на этаже и окнами, выходящими на рынок. Гостиница была столь непритязательной, что актёрам приходилось жить в жуткой тесноте — втроём в одном номере. К примеру, Вицин делил номер с режиссёром Воиновым и оператором, своим тёзкой, Георгием Куприяновым. В других номерах обитал женский состав картины: Лидия Смирнова, Людмила Шагалова, Татьяна Конюхова, Надежда Румянцева, Екатерина Савинова, Инна Макарова.

Вспоминает Л. Смирнова:

«Мы играли прямо в старых торговых рядах. Водрузили вывески с буквой „ять“ на чайных, сапожных палатках, убрали столбы с проводами, а всё прочее осталось. Извозчик, нищий, собака — всё было как в XIX веке. На площади снималась финальная сцена, когда Вицин пляшет под потрясающую музыку Бориса Чайковского — знаменитую полечку. Танец, конечно, придумал Воинов. В рубашке нараспашку, в дикую жару, Воинов показывал Гоше Вицину, как надо танцевать.

Так же он показывал Мордюковой, как она должна целовать Вицина возле забора…»

Эпизод, когда героиня Мордюковой купчиха Белотелова целует взасос Бальзаминова—Вицина, — один из самых сильных в картине. Сам Г. Вицин вспоминает об этом так: «Напрасно волнуются мужья и жены артистов по поводу любовных и эротических сцен. Там переживаний никаких. Мордюкова даже сказала мне после съёмок: „Разве ты мужик? Не пьёшь, не куришь, к женщинам не пристаёшь. Ты труп“. Она ведь любит, чтоб сесть, выпить и у-ух! А я такой хватки и бешеного темперамента боюсь».

Таким образом, страх и смятение, которые были написаны на лице актёра в этом эпизоде, были не наигранными, а самыми что ни на есть настоящими.

Кино и театр были не единственными способами творческого самовыражения Вицина. В 50–60-е годы он активно работал в мультипликации (его голосом говорили десятки самых разных персонажей), выступал в сборных концертах от Бюро кинопропаганды. На этих концертах он обычно читал прозу, в особенности рассказы Михаила Зощенко.

Г. Вицин вспоминает: «Зощенко — замечательный писатель, мой любимый, но он не актёр. Он очень ярко писал образы, видел их, наблюдал. Однажды я слышал его в Колонном зале, когда был мальчишкой. А надо сказать, что тогда гремел на рассказах Зощенко Хенкин Владимир Яковлевич — большой комик. И вдруг объявляют, что после Хенкина выступит сам Михал Михалыч. Вышел такой скромный, немножко прихрамывающий человек. Я так по-мальчишески думал: вот это да! вот сейчас смеху будет! И представляете — тишина. Ни одного хихиканья, как будто я пришёл на панихиду. Он ушёл под стук собственных каблуков. Я растерялся и ничего не понял. Помню только, что он читал СЕРЬЁЗНО, как поэт. Нараспев, на одной интонации, словно молебен. Так Вознесенский первое время читал свои стихи. Поэтому я Зощенко не то чтоб переделываю, я его очень хорошо чувствую. И люблю что-то доигрывать. Например, драка в коммунальной квартире: у Зощенко жиличку зовут Анна Пищалова. А я прекрасно знаю коммунальные квартиры — жил там в течение первых пятидесяти лет. (Вицин одно время жил в Спасоналивковском переулке, затем в Кривоколенном, после чего переехал в Староконюшенный. — Ф.Р.) И я поменял её имя на Джульетту Кобылину — это острее и смешнее. И, главное, из жизни…»

В 1967 году Вицин вновь явился перед взорами зрителя в образе Труса — на этот раз в комедии Л. Гайдая «Кавказская пленница». Как вспоминал Ю. Никулин, Гайдай ещё во время работы над «Операцией „Ы“» считал, что тройка себя изживает и большие отдельных фильмов он с ней снимать не собирается. Однако популярность этих масок была настолько огромной, что он решил всё-таки вновь реанимировать тройку.

Когда сценарий «Пленницы» дали почитать Никулину, он категорически отказался сниматься, говорил: ерунда какая-то! Однако Гайдай заверил его, что в процессе работы они совместными усилиями переделают сценарий, внесут в него массу собственных трюков. Так оно и вышло. За каждый придуманный актёрами трюк Гайдай расплачивался с ними двумя бутылками шампанского. Говорят, что в итоге Никулин заработал на этом деле 24 бутылки, Моргунов — 18, а Вицин всего лишь одну, потому что не любил шампанское. На самом деле трюков он придумал в фильме не меньше, и все они были высококлассными. Вспоминает Г. Вицин: «Помните эпизод, когда мною вышибают дверь и я улетаю в окно? Я добавил один штрих — Трус летит и кричит: „Поберегись!“ Или ещё одна импровизация — когда я бегу за Варлей и пугаюсь упавшего с неё платка. Вроде бы мелочь, но почему-то зрители очень хорошо этот момент запомнили. А я просто шёл от образа — раз Трус, значит, должен всего бояться, даже платка. Я также придумал сцену с огурцом во время погони за нами Шурика на дрезине. Я пуляю из рогатки, огурец остаётся в руках, а рогатка улетает. Но самая моя любимая находка — это „стоять насмерть“ Помните, когда мы втроём, взявшись за руки, перегородили дорогу Варлей? И я бьюсь в конвульсиях между Моргуновым и Никулиным. Вот мне до сих пор эту сценку все напоминают…»

Кроме описанных выше эпизодов, Вицин принимал активное участие и в придумывании других. К примеру, в эпизоде с уколами именно он посоветовал сделать так, чтобы шприц в заднице Бывалого покачивался в разные стороны. Этот эпизод придумал Никулин (он даже принёс из цирка огромный шприц Жане). Крупным планом снимали лицо Моргунова, а сзади между его ног установили табуретку, у которой сняли сиденье и положили обычную подушку. Именно в неё и втыкали шприц, а лежавший под табуреткой Никулин рукой в перчатке раскачивал его в разные стороны.

«Кавказская пленница» стала фаворитом сезона, заняв в прокате 1967 года 1-е место (76,54 млн. зрителей). Несмотря на этот успех, она стала последним фильмом Л. Гайдая, где снималась придуманная им троица. Позднее сам режиссёр так объяснял мотивы, по которым он «умертвил» троицу: «Мне Дыховичный (сценарист. — Ф.Р.) говорил: „Вы, Леонид Иович, таких типов нашли — на всю жизнь хватит. Их можно куда угодно поместить, хоть в космос“. Да, можно было бы ещё поснимать. Но на такой вопрос я обычно отвечаю: „Всё, материал отработан. Эксплуатировать без повторов уже нельзя“. Но я могу рассказать истинную причину: начался разлад в группе. Ну, с Моргуновым у меня всё время были натянутые отношения. Он ещё на „Самогонщиках“ заявил: „Я в этой роли сниматься не буду“. Чего-то ему там не понравилось. Но ведь без Моргунова разрушался ансамбль. А у меня — масса писем от зрителей. Все хотят видеть новые фильмы с тройкой… Что делать? Я был вынужден пойти к Пырьеву и объяснить ситуацию. Иван Александрович меня поддержал: „Да, тройку разрушать нельзя! Ты, — говорит, — не беспокойся. Моргунова я беру на себя…“ Пырьев его вызвал, видимо, пропесочил как следует, и Моргунов пришёл на съёмочную площадку. Но опять с гонором. „Ты, — говорит он мне, — не думай, что это Пырьев меня заставил сниматься. Плевать мне на Пырьева. В необходимости съёмок меня, — говорит, — убедил Бондарчук“. Ведь они вместе, на одном курсе, учились во ВГИКе. Дальше работа вроде бы пошла нормально. Никаких капризов не было…