Моя жизнь – борьба. Мемуары русской социалистки. 1897–1938 - Анжелика Балабанова

Незадолго до приезда делегации из Великобритании, о котором давно было объявлено, я получила записку от Чичерина, в которой сообщалось, что меня назначили ответственной за подготовку к встрече британской рабочей делегации в Петрограде. Меня просили зайти к нему в офис, чтобы обсудить с ним эти вопросы. Когда я пришла, я обнаружила, что там уже находится Радек. Обсуждался продовольственный вопрос, и Радек только что доказал «абсолютную необходимость» создать нашим гостям необычайно привилегированные условия и снабжать их также винами и напитками, которые в то время в России были запрещены. Против этого я выразила горячий протест:

– Почему мы должны делать исключение для наших английских товарищей? Разве они не могут несколько недель пожить так, как наш народ живет годами? Что нам скрывать? Почему они не должны видеть, что означает в России бороться за свободу? Предложение Радека насчет вин и напитков унизительно. Нам не нужно подкупать этих людей; они приезжают сюда не навсегда. Мы должны предложить им чистое и удобное место для жилья и возможность увидеть и услышать все, что они захотят!

Я сразу же уехала в Петроград и с помощью нескольких женщин приготовила апартаменты в Нарышкинском дворце, ранее принадлежавшем русской княгине.

Из членов комиссии лишь Клиффорд Ален явно симпатизировал Советам. Однако руководители рабочего движения, которые сами имели пролетарское происхождение, такие как Том Шоу, Бен Тернер и Бен Тиллетт, были готовы увидеть положительные достижения России. В Петрограде я почувствовала, что только госпожу Сноуден больше всего интересуют отрицательные аспекты новой власти, что ее больше расстраивает судьба привилегированных классов, нежели страдания народа. Прочитав ее книгу, я поняла, что это суждение не совсем правильное. Бертран Рассел, который был неофициальным сопровождающим делегации и о котором никто из советских официальных лиц, похоже, ничего не знал, вероятно, имел больше возможностей, чем любой из делегатов-англичан, получить неформальный взгляд на вещи. После отъезда делегации в Москву никто на него не обращал никакого внимания.

Лично со мной госпожа Сноуден была более чем любезной и ласковой, но я чувствовала, что она «как официальное лицо» глубоко не доверяет любым заявлениям о России и Советах. То же самое чувство, разумеется, жило и в большинстве других делегатов – безусловно, это было оправданно в отношении Петровского, Лозовского и других функционеров, которые приехали из Москвы, чтобы их приветствовать. И такое отношение в конце концов заставило меня сказать членам делегации:

– Не думайте, что мы, русские, считаем, что должны действовать, как торговцы: хвалить свой товар или обманывать вас. Вот реальность. Это революция. Ваше дело судить, можно ли в вашей стране добиться свободы и социализма меньшей ценой.

Возможно, они догадывались, что такая позиция была у меня одной.

Приемы, парады, демонстрации, театральные представления и т. д., устраивавшиеся для английской делегации во время всего их пребывания в России, предназначены были впечатлить как российских рабочих важностью этого визита «представителей английских рабочих», так и саму делегацию. Были приложены все усилия, чтобы использовать английскую делегацию в пропагандистских целях, заставить русских почувствовать, что комиссия символизирует симпатию, одобрение и солидарность английского рабочего класса с большевизмом. Такое впечатление, безусловно, вселило бы надежду в народ России на то, что блокада вскоре будет снята благодаря революционным протестам за рубежом и что рабочие Англии придут к нему на помощь.

И хотя один или два английских делегата были польщены и находились под впечатлением от всех этих демонстраций, я видела, что другие члены делегации полностью понимают, как их используют, и возмущаются постоянным официальным надзором, замаскированным под внимание, при котором они были вынуждены проводить свое исследование.

Пока комиссия находилась в Петрограде, я энергично боролась против этой политики, но без особого успеха. Это было так глупо – не давать этим иностранцам увидеть, что делает английская блокада с Россией, нищету и голод, которые она вызвала, чтобы они могли разбудить сознание своего народа по возвращении домой.

Однажды в воскресенье госпожа Сноуден сконфуженно спросила меня, действуют ли еще церкви и не может ли она посетить церковную службу. Я ответила ей, что она может пойти в любую церковь по своему выбору, и предоставила в ее распоряжение автомобиль и шофера. Боясь, что шофер, возможно, получил инструкции отвезти ее на какую-нибудь показуху, она сделала вид, что предпочитает пройтись пешком, так как «в России она мало двигается».

Когда мы приехали в Москву, я обнаружила, что всю гостиницу отремонтировали для наших английских гостей и что их визит в столицу должен начаться с впечатляющего банкета. Саша Беркман приехал с нами из Петрограда, чтобы помогать в качестве переводчика, и, когда мы сели за этот изысканный обед, я заметила, что он смотрит на меня с сочувствием, как будто понимает, что происходит сейчас у меня в голове.

После этого ни он, ни я не принимали участия ни в каких выставках, демонстрациях, поездках на фабрики, в школы и т. д., которые заполняли дни членов английской делегации и в которых их всегда сопровождали многочисленные официальные лица и переводчики. Я уже больше не была их гидом. Кроме того, в пути была уже делегация из Италии, и я должна была принимать ее.

С точки зрения большевиков, один серьезный инцидент омрачил визит английской делегации как раз накануне ее отъезда из Москвы. Борясь против недавнего уничтожения профсоюзного самоуправления, несколько профсоюзов, включая профсоюз пекарей, объявили забастовку. В качестве ответной меры их исполнительный комитет был разогнан, а некоторые руководители заключены в тюрьму. Профсоюз печатников организовал закрытый массовый митинг протеста против таких действий и пригласил нескольких членов английской делегации на нем присутствовать. В разгар митинга, на протяжении которого небольшая группка большевиков среди огромной аудитории продолжала свистеть и мешать ораторам, на трибуне появился неизвестный человек в темных очках. После краткого и пылкого выступления против партийной бюрократии он снял темные очки и явил всем свое лицо. Это был вождь эсеров Чернов, которого искала ЧК. Прежде чем присутствовавшие на митинге большевики смогли что-то предпринять, двери в здание оказались запертыми печатниками, чтобы никто не мог ни выйти, ни войти, пока Чернова выводили из здания. Все это: появление Чернова и особенно его речь – произвело огромное впечатление на членов английской делегации, присутствовавших на митинге. В результате после их отъезда из Москвы руководители профсоюза печатников были арестованы.