Центурион Траяна - Александр Старшинов

Все шло пока что неплохо.

Пока.

– Фламма! – рявкнул Валенс.

«Библиотекарь», как новичка в шутку называли друзья, только-только приготовился позавтракать вместе со всеми.

Окрик заставил его вскочить, расплескав воду с вином на тунику.

Валенс глянул на библиотекаря, покачал головой.

– Луций Корнелий!

Паренек неспешно поднялся.

– Ты, кажется, неплохо болтаешь на местном наречии, – как бы между прочим заметил Валенс.

– Говорю, – подтвердил юноша.

– Вот и отлично. Вы двое поедете с отрядом Лузия Квиета. А то писец захворал, переводчик смылся, а всадники этого мавра на местном ни гугу.

– Он же вроде как римский гражданин, – заметил Кука.

– Сам он, может быть, и гражданин, а его темнорожие дружки – нет. Итак, Луций переводит, Фламма записывает, сколько денариев выплатили местные и сколько отсыпали зерна. Лошадей вам дадут, вернетесь к вечеру, ехать тут недалеко.

Валенс не ошибся – к вечеру они вернулись. Фламма – с вытаращенными безумными глазами, весь в крови, а Луций – на повозке с обвязанной кровавой тряпицей головой.

– Что случилось? – встревожившись, подбежал к новобранцам Кука.

– На нас напали, – заявил всадник, сопровождавший повозку. – Мы отбились. Ваших новобранцев едва спасли. – Говорил этот смуглый курчавый парень на латыни довольно бойко, хотя и с ужасным акцентом.

Луция легионеры осторожно сняли с повозки, Малыш тут же помчался за лекарем когорты, пока Кука разматывал грязную тряпицу. Увидев рану, нахмурился.

Парень уже пришел в себя и даже попытался встать, но ему не позволили.

Фламму тем временем Приск окатывал водой, дабы смыть кровь и привести в чувство. Внезапно Фламма заорал как резаный и помчался по Виа Принципалис[153] резвее зайца. Мчался он не куда-нибудь, а прямиком к офицерским палаткам, а еще точнее – к палатке Адриана.

Фламма по наивности своей полагал, что рейд в ближайшую деревушку не сулит никаких опасностей. Еще накануне приезжали из поселения старейшина с сыном и договорились о выкупе. Держать оборону или оказывать сопротивление никто не собирался – деревушка на плоской вершине небольшого холма вообще не могла рассматриваться всерьез как укрепление. Правда, два склона холма были крутыми, на двух других высился частокол – но эта защита подходила против сотни варваров, явившихся грабить по осени крестьян, а против римской армии ни частокол, ни крутизна склонов защитить не могли. Поэтому, когда Лузий Квиет со своими всадниками и телегами фуражиров подъехал к воротам, они были широко распахнуты, и крестьяне сгрудились на площади перед большим домом старейшины – сюда явились чуть ли не все жители до единого, разве что кроме недавно родивших баб да глубоких стариков.

Пока фуражиры выгребали просо и пшеницу из зерновых ям, староста вел счет соплеменникам, загибая пальцы. Фламма устроился подле и спешно записывал число лиц мужеского и женского пола, а также многочисленных детей, дабы правильно получить обещанный выкуп. О цене сговорились накануне. Сколько за мужчину, сколько – за женщину или подростка. За маленьких детей и стариков выкуп не платили. В итоге денег получилось что-то около четырех тысяч денариев. Фламма подумал, что старейшина станет артачиться, спорить, но он безропотно вывалил серебряные монеты на необхватный деревянный пень, нарочно установленный для этой мены. Платили сразу за всех – никого не обделяя.

Поначалу притихшие и испуганные, деревенские потихоньку осмелели, мальчишки рассматривали щиты всадников и доспехи (имевшиеся только у офицеров, потому что головорезы Лузия Квиета ни лорик, ни шлемов не носили), девки перемигивались с курчавыми белозубыми всадниками. Мужчины принялись обсуждать лошадей. Фламма достал из дорожной сумки заранее приготовленный деревянный складень из трех частей и принялся писать на нем стандартный по форме договор – так, мол, и так, «деревня старосты Сидоката уплатила весь положенный налог в год консульства Луция Юлия Урса Сер…»

Дописать договор Фламма не успел. Он только заметил краем глаза, как квестор Лузия Квиета сгреб в мешок выложенные даком монеты. В тот же миг свистнул клинок Квиета, и грудь старика Сидоката окрасилась алым – как будто кто-то выплеснул ему на льняную рубаху кувшин вина. Удар не снес голову с плеч, но перерезал и горло, и жилы, дошел до самого позвоночника. Старик сделал шаг назад, вскинул руки, будто попытался удержаться за воздух, и осел на землю. Женщины завизжали.

В тот же миг на сбившихся в кучу крестьян полетели дротики, полетели в первую очередь в мужчин – потому как все они были при оружии – если и не боевом, то вполне пригодном для сопротивления – практически у каждого на поясе висел длинный острый кинжал. А потом конница Квиета ринулась крошить оставшихся без разбору – женщин, детей.

Недописанный договор полетел на землю, а Фламма повис на мавре – вскочив на деревянный пень, прыгнул прямо на всадника и вцепился в того руками.

– Останови! – завопил Фламма.

Нумидиец стряхнул его под ноги коню. И тут же ударил клинком – да только удар угодил в пустоту. Луций успел дернуть Фламму за ворот туники и отшвырнуть в сторону. В следующий миг ему самому пришлось уворачиваться от второго удара. Луций понимал, что третий удар может быть смертельным, и потому не нашел ничего лучше, чем схватиться за свой гладиус. Первый удар Квиета он отбил, а вот второй его достал – правда, не насмерть.

Фламма тем временем лежал в грязи – земля размокла и превратилась в густую жижу от крови – и тупо смотрел, как нумидийцы вырезают даков. Они не щадили никого – ни женщин, ни детей: хватали жертву за волосы, один удар, брызги крови, и тело валится рядом с другими. Фламма даже не пытался подняться, наоборот, стал царапать ногтями землю, будто надеялся вырыть себе укрытие и исчезнуть кротом в подземном тоннеле. При этом он что-то тихо бормотал, подвывая. Что именно, он и сам не ведал. Фламма очень бы удивился, если бы ему сказали, что он считает убитых. Причем считает по стоимости каждого на рынке рабов – семьсот денариев за мужчину, четыреста за женщину и двести за ребенка.

Закончив избиение, люди Квиета принялись выносить из домов все, что могли найти: железные пилы, топоры, серпы и клещи, кувшины и чаши, вылепленные руками убитых только что женщин, тряпье, выделанные шкуры.

– Золото ищите! Золото! – рычал Квиет.

Его головорезы сдергивали с запястий мертвых женщин браслеты, снимали плащи вместе с фибулами, но добывали либо бронзу, либо серебро. Если где имелись богатства, то явно не на виду. Пока грабили и убивали, не заметили, что над крышей крайнего дома веселится, разрастаясь, пламя. Лузий Квиет пронзительно взвизгнул и поскакал на пожар. Огонь уже вовсю гулял по соломенным крышам и рвался в бой поперек деревни – так гнал его ветер.